Функционирует при финансовой поддержке Министерства цифрового развития, связи и массовых коммуникаций Российской Федерации

Обломки кораблекрушения, или Хаос созидания-12

* * * 

Фейсбук напомнил мне, что я писал ровно два года назад.

«Готово больше двадцати листов романа. "Император Бубенцов" Про неунывающего русского человека. Вожусь с ним лет семь уже. Месяц пишется, полгода валяется без движения… Сегодня опять вернулся к нему. И, признаюсь, перечитывал я некоторые страницы с удовольствием. Всё вроде выстроено и обдумано. Написан уже эпилог, осталось заполнить пустое пока пространство середины, завершить едва намеченные главы. В стихах, конечно, можно пренебречь этими формальностями. Поэзия крылата, она парит, и без труда перелетает через пропасти. Но года клонят и клонят к суровой прозе - с неба на землю. А на земле всё нужно добывать «в поте лица». В прозе разрывы зияют, надо все эти нити и линии соединять, дороги мостить, переправы наводить, поля засеивать, сорняки корчевать… Следует расставить все точки и запятые, развязать все узлы, объяснить мотивы и проч. Труд скучный, физический, но необходимый. Примерно, на полгода ежедневной сидячей работы. И делать эту работу неохота, так ещё и сомнения начинают одолевать…

Вот и стал я сегодня с утра вместо того, чтобы добросовестно трудиться, думать над тем, почему прежний мой первый роман мало запоминается. Такие я отзывы слышал и не один раз. Мне передавали, как Станислав Куняев ругался на редколлегии: «Собрался в пятницу в Калугу ехать на родину, но открыл роман Артёмова и уехать не смог». Это не для похвальбы, а для констатации. Мол, читается – оторваться нельзя, а через какое-то время трудно вспомнить, о чём там… Смутно всё, приблизительно. Настроение помнится, а сюжет и вообще суть дела забывается. Я сперва тешил себя тем, что, к примеру, «Жизнь Арсеньева» тоже трудно вспомнить, о чём там… Но сегодня понял в чём моя беда.

Беда заключается в том, что настоящее произведение всегда отличается – простотой замысла. Простота замысла!

А я тут рисовал сложнейшие схемы, находил остроумные ходы, метафоры, символы… Простота замысла – вот самое главное! (Я тут, конечно, не говорю уже о художественном исполнении, это пока за скобками размышлений).

И вот сегодня с утра я понял, что все эти двадцать листов надо переписывать заново. Ё-моё!.. Но самая-то западня в том, что вот переломаешь всё, перекроишь, перестроишь, а «простоты замысла» не добьёшься. И зачем тогда всё? Нет ответа».

Перечитал сейчас, и такое чувство, что как будто и не было этих двух лет!

* * * 

«Если бы все были такими, как я, на земле наступил бы рай!» — вот частая мысль человека. Это убеждение фарисейское. Человек просто не видит своего ужасающего духовного состояния. В романе моём косвенно показано, что оказавшись в тесном кругу «таких, как я», человек попадает в ад. Причём, получилось это бессознательно, без намерения. «Постепенно менялись дачные соседи Бубенцова. Умирали тихие старики и старухи, пенсионеры. Внуки их и племянники продавали участки. А в эти участки, прикупая попутно и соседние сотки, вкладывали деньги уже люди совершенно иного духа… Первое, что делали эти новые люди, эти неприветливые и малоразговорчивые хозяева — сносили лёгкие резные штакетники, убирали прозрачную сетку на границах приобретенных участков. Ставили заборы высокие, железные, серые. И уже нельзя было оглядеться кругом, сузилось пространство, спрятались за стеною цветники и кусты сирени. Только верхушки крыш выглядывали из-за сплошных этих заборов. Потемнели, сузились дорожки, и куда ни глянь, взгляд упирался в забор. И навстречу попадалась уже не добрейшая Валентина Ивановна, а сварливая злая тётка с двумя огромными бойцовыми собаками без намордников.

Вот какой парадокс произошёл — убегая от себе подобных, злых и алчных, в светлый тихий мир и поселившись здесь, новые люди самым естественным образом принесли с собою и сообщили всему окружающему свой недобрый дух»…

Пришлось этот отрывок убрать. Всё правильно, но скучно».

* * * 

Многие пытались завоевать мир силой оружия. Это ненадёжно. Мир сегодня завоёвывается иначе. Богатство пытается объединиться. Это закон. Деньги тянутся к деньгам, липнут друг к дружке. Стремятся накопиться, превратиться в Большие деньги. Если подчиниться логике денег, то нужно овладевать миром. Жертвуя всем, что есть в тебе личного и существенного. Иначе говоря, душой, которая дороже не то, что мира, а всей Вселенной.

* * * 

Роман-дерево. Второстепенные  персонажи — ветви и листья. Детали — это и есть живое дерево, а не столб и не ствол с двумя-тремя ветвями. Оно должно шуметь и трепетать листьями. Корней не видно, но они должны быть (традиция, фольклорные ходы, символика…)

* * * 

Главное – это единая гармония. Роман, как и всякое произведение искусства, должен быть цельным художественным организмом. Отдельные события, происходящие в жизни главного героя, должны быть звеньями одной цепи, единого движения. Драматическое напряжение нагнетается, когда есть главное направление. Герой упорно гнёт свою линию, преодолевает сопротивление. В нём как будто есть компас, который всё время направляет его, поправляет, возвращает на главную дорогу, если он сбивается с пути.

* * * 

Приснился герой, который всему противоречит. Абсолютно всему. Спорит горячо, доказывает, злится… Такой характер забавный.

* * * 

Нашёл запись от 2006 года. «Сюжет. Что-то вроде библейского Иова. Но не так трагично. Человек не унывающий. При том, что несчастья и неурядицы так и валятся на его бестолковую голову».

Вот, собственно, тип моего героя. Бубенцова Степана Тимофеевича.

* * * 

Вот довольно энергичная сцена. Тоже ушла в отвал, а жалко…

«Стёпа двигался наобум, туда, где светились тёплые огни человеческого жилья, а может быть и не жилья вовсе, а злодейских притонов. Всё равно, лишь бы оказаться поближе к людям. Прихрамывая, подвывая и оскальзываясь на обледенелом асфальте, Бубенцов перебрался через горбатый мостик на ту сторону Яузы. Так оказался он в Лефортово в круглосуточной стекляшке, торгующей «распивошно и на вынос».

Крошечный, жарко натопленный зальчик, где стояли всего лишь три круглых столика на длинных ножках, был в этот час совершенно пуст, не считая, разумеется, сонного армянина, хозяина заведения, который отсчитав ему сдачи, снова тихо задремал у стойки.

Бубенцов пошёл к столику, осторожно сжимая двумя пальцами и стараясь не замять податливые бока пластмассового стаканчика. В правой руке держал он наготове холодный чебурек, чтобы тотчас занюхать и зажевать. Он остановился у столика, поднял стаканчик, наклонился вперёд, махом опрокинул в горло палёную дрянь. Слеза выступила из левого глаза. Он сморгнул с усилием, смахнул сияющее марево. И тотчас вынырнула из марева та самая привязчивая ночная нечисть, выскочила прямо перед ним, задышала через столик собачьей своей пастью. Мелкий и щуплый, востроносый. Такого щелчком перешибёшь. Тем более, что хмель утроял силы Бубенцова.

— Ты куда, сучара, суму дел? — ощерившись, произнёс щуплый, оглянулся и цвыркнул на пол слюной сквозь зубы. — Отвечай, в натуре, петух.

— Потрудитесь выбирать выражения, — высокомерно сказал ему Бубенцов. — Сами вы петух. Мразь.

— Ты так, значит? Выйдем? — сказал щуплый и попытался лягнуть его под столом в колено, но не дотянулся.

— А пойдем выйдем! — взвился с места Бубенцов, проглатывая жёсткий уголок чебурека. — Гнида»...

* * * 

«С некоторых пор он стал всё чаще задумываться о смерти, то есть — о вечности.

Когда он глядел на мелькающие кадры старой кинохроники, запечатлевшей выход из храма царской четы в сопровождении почётного караула, или многолюдную рабочую демонстрацию под чёрными транспарантами,  или отправляющийся на фронт пехотный полк, или падение цеппелина… —  одна мысль неподвижно и тяжко стояла в его голове: все эти люди давным-давно мертвы и кости их истлели. Вот какой-то мастеровой в картузе остановился посреди улицы, развернулся лицом к зрителям и подбоченился, покручивая ус. Вот беспризорник  в гигантских сапогах, ухмыляясь до ушей, стоит на углу с ящиком папирос. Вот кочегар, вывернув голову и косясь в объектив камеры,  кидает уголь в топку паровоза. И мастерового этого давно нет на белом свете, и беспризорника, и кочегара...

Но мы их видим. Мир наш всё теснее и теснее заполняется призраками. Призраками умерших и тех, кто пока ещё жив. Призраки врываются с экранов в наши беззащитные жилища,  яростно спорят, шумят, негодуют…»





Сообщение (*):
Комментарии 1 - 0 из 0