В этих аллеях
Александра Зайцева. 1981 г.р. Астрахань.
В этих аллеях
С клёнов и тополей тихо летят, летят
вялые-жёлтые, словно казённые бланки.
Доктор не сдался и выписал долгий яд
тем, кто с утра ускользает в больничный сад
от недоеденных страхов и жидкой овсянки.
Мокнут скамейки, мокнут штанины пижам,
если курить, то до фильтра, сестра карцинома.
Если побег, то в тапочках, без багажа,
но за ребристым забором кружат, кружат
грустные-милые . Носят бутылки боржома,
книжки про силу молитвы, и просят: держись.
Знать бы, за что держаться… а впрочем, ладно.
В этих аллеях такая густая тишь -
дышишь и дышишь. И будто по грудь стоишь
в собственных палых мыслях.
И это – жизнь.
Это, а не пилюли в тумбочке прикроватной.
Анкор, ещё Анкор!
Мой старик в запое, ругаю, кричит: Не тронь,
у меня столько поводов, сколько на свете войн!
Заряжает кассетник и слушает про огонь
батареи батяни комбата.
Допивает водку, шлифует моим мускатом,
ближе к вечеру тащится в гастроном.
Возвращается скоро, гремит трёхэтажным матом -
продавщица, курва, затронула честь солдата,
назвала старпёром и алкашом!
Говорю: Забудь, я налью тебе выпить и ляжешь спать.
Верещит: Отставить! Я кончался в Афгане за эту лядь!
Бреет щёки, утюжит брюки, велит подать
ордена, медали, парадный китель.
Я смотрю с балкона, как он отправляется воевать
с гнусным миром, который его обидел.
Мой старик упёртый, покажет торговой гниде!
Прав батяня комбат, нам некуда отступать.
Про мышку
Тихая серая мышка идет в магазин за картошкой,
Мёрзлые лапки в карманах худого пальтишка.
Ей бы спешить, дома злится голодная кошка,
Мышка бредёт кое-как, у неё передышка.
Мышка не ищет чудес, ей хватает витрин и неона,
Грязного снега и шороха узких покрышек.
Дальше не видно, мешают края капюшона,
Дальше – излишки
для тихих потерянных мышек.