Все хорошо
Все у нас хорошо! Но увозят осенние листья,
Собирая, бесправные, в пыльный казенный мешок.
По этапу, в расход, без надежд и грядущих амнистий...
Инквизитор с метлой, свой участок жестоко зачистив,
Смотрит в землю и помнит, что все у нас тут хорошо.
Хорошо все у нас. Этот дождик по капле опознан,
По манере письма, по рифмовке и ритмике фраз.
И стихи у него получаются лучше, чем проза,
Верный признак таланта — неверность погодным прогнозам.
Значит, тоже не врет... бьет и льет: «Хорошо все у нас».
«Хорошо у нас все, — говоришь ты, не ведая фальши. —
Вот придет новый день — облегчение он принесет.
С каждым словом точней, с каждым небом — все глубже и дальше...
Потеплее оденься — и так вдохновенно не кашляй,
Не пиши, не ругайся... Не плачь! Хорошо у нас все…»

Отраженье
Белый снег и черные стволы.
Голо и стерильно, как в больнице.
Новые реальности малы,
Не хочу ни плакать, ни лечиться.
Лампа за спиной, окно без штор.
Вот, стою — мишенью черных улиц.
Тьма слепит, в упор глядит Ничто —
Где-то я с собою разминулась.
Нет, там кто-то целится, молчит.
Может, обозналась — вечер, тени?..
…Не спасут врачи и палачи,
Если убивает отраженье.

Часы
Старинные часы всегда стоят...
И пляшет свет, и сонно липнут тени.
А люди, опускаясь на колени,
Из года в год наверх бросают взгляд —
Такой обряд, хотя часы стоят.
Они вне расписания и дат.
А время, их покинув, мимо-ходит.
И тянет за незримые поводья
И манит... но, как преданный солдат,
Не покидая пост, часы стоят.
Мерцает свечек призрачный отряд.
Людей сменяют люди, а хоралы —
Ночные скрипы. Исправляют нравы
И портят нравы сотни лет подряд.
Но на своем по-прежнему стоят
Часы. Когда мы явимся на суд
И все пройдем под ними вереницей,
То время предпочтет остановиться,
Чтоб не считать столетьями минут,
И все застынет.
А часы пойдут.

О будущей весне
Какие там стихи о будущей весне...
Чем стану я дышать в загаданном апреле?
Быть может, утеку, как надоевший снег,
Цепляясь за стволы безмолвных черных елей.
А может, повезет, и все-таки прорвусь,
Как новый клейкий лист из криворукой ветки,
И солнца тихий луч меня коснется — пусть
На краткий только миг, нечаянной пометкой.
А может, я очнусь от запаха земли —
Тревожно заскрипят мои больные корни.
По жилам потечет древнейшая, как мир,
Та сила, что из тьмы на свет живое гонит.
А может, разольюсь — границы позабыв,
Покинув берега, разбив зеркальный панцирь,
Прогнившие мостки вскрывая, как нарыв,
Чтоб вновь, оставив стыд, у ног твоих плескаться.
Прогорклым летним днем сквозь мути пелену
О будущем, ты прав, загадывать без толку.
Ах, как бы проскользнуть в еще одну весну!
...По краешку, тайком... продрогшей богомолкой...

Надежда
Снег валит и валит, ты прячешь озябшие руки
и думаешь — вечность застыла под этим окном,
сейчас все решится — иначе ты сгинешь в разлуке,
и этой расплаты ждут небо, деревья и дом.
Ах, эти влюбленные — просто наивные дети.
Она не придет, и что толку упрямо стоять
и слать смс... Но, хоть я за нее не в ответе,
я буду с тобою, я рядом — опять и опять.
Я в каждой развилке и в каждом твоем повороте,
в молитвах и снах, и под дверью сижу у врача,
и прячусь в словах, и звучу в самой трепетной ноте,
и в точке, и в строчке, что надо с абзаца начать.
Чем дольше с тобой, тем я буду сильней и заметней.
Я в тяжести лет и в концовках прочитанных глав,
и в длинных гудках, и в коротких... И самой последней
покину тебя, лишь на крохотный миг обогнав.

* * *
(затянулся этот день…)
Затянулся этот день,
Затянул в слепые лужи.
Складки на земле утюжит
Вечер — скучный телепень.
Мир внутри и мир снаружи
Чаще сходятся теперь.
Завтра, угадаю — снег,
Белым тестом все слепляя,
Ноты, провода, сараи,
Щелки между сонных век,
Край вселенной с дома краем,
— Снова выпадет — навек.
Все мы, знаешь, за окном,
Кто — внутри, а кто на ветке,
И у нас теперь не редки
Снега ком и в горле ком…
От всего дают таблетки
В мире белом и простом.
Залетев в свое гнездо
И укрывшись с головою,
Слушаем, как ветер воет:
Ми-ре-соль… соль-ля-си-до…
И живущая с живою
На два такта — заодно.

Подоконник, книжка, чашка...
Подоконник, книжка, чашка.
К мерзлому окну
Тонкой блеклой промокашкой
Зимний свет прильнул.
А за шторкою дремотной
День уже остыл.
Тянут время неохотно
Старые часы
И немодным циферблатом
Смотрят мне в глаза:
Ты-то, ты-то, вино-вата,
Так-таки и знай.
Любопытная, рябина
Тычется в окно.
Клин не выбиваю клином,
Так что все равно.
Но глядят друг в друга окна,
Дотемна близки…
День твой был сегодня соткан
Из моей тоски

Небо
Грузное небо провисло
И насадилось на лес.
Разом обрушились листья,
Клен потерял ирокез.
Вспоротым брюхом елозя,
Серою мутью сочась,
Небо лежит в коматозе
И у меня на плечах.
Ниже и ниже под небом
Гнется безвольно спина.
Мне прописали плацебо,
Небу — предзимнего сна.
Мне бы поднять, а не бросить,
Мне б дотащить до весны.
Скоро скукожится осень,
Мир станет бело-простым,
Я предъявлю свою ношу
Мне подмахнут: проходи.
Небо, ты станешь хорошим.
Спи у меня на груди.

Кленовые письма
Я пишу тебе письма — на каждом листке,
отправляю их в каждую новую осень.
Почтальон прилетает ко мне налегке
и всю стаю к тебе на крыльцо переносит.
И шуршат они там, и читаются вслух,
и трепещут, уснув на шершавом пороге,
но ты к шепоту этому, видимо, глух,
и спускаясь, не смотришь, наверно, под ноги.
Как выходишь из дома, является он
— твой усталый двойник, — подметает ступени
и ругает меня, и чихвостит сезон,
и стоит на подсвеченной золотом сцене,
подопрется метлой и глядит далеко.
Там блуждает по городу странный прохожий
и послания ищет — с моею строкой,
и найти их которую осень не может.

Экзамен
            «По случаю один священник шел тою дорогою и, увидев его, прошел мимо. Также и левит, быв на том месте, подошел, посмотрел и прошел мимо. Самарянин же некто, проезжая, нашел на него и, увидев его, сжалился …»
                        (Евангелие от Луки, гл. 10, 31–33)
Три вопроса, и пара заданий…
Дай мне справиться, Господи, силы.
В институте сегодня экзамен,
Время шесть, а трамвай упустила.
Опоздаю! Забыла билеты,
Попросить надо будет шпаргалки.
Вот ступеньки в метро, турникеты…
Ох! Там плохо кому-то. Как жалко!
Человек прислонился к колонне,
А из сумки посыпались вещи.
Цвет лица совершенно зеленый.
Просто пьяный? Астматик? Сердечник?
Почему не идет медработник?
Где милиция? Щиплет с нерусских?
Ну хоть кто-нибудь есть сердобольный?
Подошел бы, привел его в чувство!
Спит давно у людей наших совесть!
Пьян он, все-таки. Значит, разденут.
Полседьмого. Да где же мой поезд?
Буду там в семь пятнадцать примерно…
…Хорошо-то как дома! С конфеткой
Выпью чая. Экзамен — отлично!
Отвечала я точно и метко
И декану понравилась лично.
Засыпаю. Ничто не тревожит.
Что мне снится?! Нервишки-то сдали.
Кто-то в белом… Ответит, быть может,
Как больной из метро — подобрали?
— Не спасли… — голос полон печали.
— Что же вы?! Где же ваш самарянин?
Позабыли послать?
— Посылали…
Но он очень спешил… на экзамен.

За надеждой
А рябины моют в лужах ноги,
И густеет грязи темной каша.
Но земля вечерняя, о боги,
Не грустна — наивна и бесстрашна.
Не набухли почки — подождите,
Будет все чудеснее, чем прежде.
И деревья тянут руки-нити
В небо, словно люди, за надеждой.
Низко потолок. Сырой и сладкий
Воздух. И давно привычен насморк.
Даже если что-то не в порядке,
То, наверно, тоже не напрасно.
Не до звезд… Но будто бы свеченье
Где-то между туч и крышей мира.
Нет земли прекраснее вечерней,
Если ты саму себя простила,
И народу в храме было мало,
И ты вышла, зонт не открывая,
И с любимой музыкой совпала
Тишины мелодия живая,
И невольно попадая в ноты,
Повторяя шепот у престола,
Вторила в согласии с природой:
«Господи, скажи мне только слово».

Подкинутые
Свернувшись в позу эмбриона
Мы ждем, мы терпеливо ждем:
Вот примет роды дом казенный,
Вот нас оставят под дождем.
Пеленки под собой марая,
Беззвучным криком заходясь,
Лежим, подкинутые раю,
Лицом к двери, ногами в грязь.
А кто-то что-то тащит дальше
И грубо ходит по ногам,
Но всякий мимо проходящий
Надежду оставляет нам.
А те, которые — да в двери,
А те, которых пустят в рай,
Нам говорят: здесь всем — по вере,
Марай пеленки — не марай.
И нас никто не подбирает,
Мы ни туда и ни сюда,
Мы не доношены для рая,
Мы и для ада — ерунда.
Но из дверей выходит некто
И нас находит на крыльце,
И поцелуем ставит метку
На каждом вымокшем лице,
И лба коснувшись, смотрит нежно,
Стоит печально под дождем…
Но мы упрямо-безутешны
И этот взгляд не узнаем.