Функционирует при финансовой поддержке Министерства цифрового развития, связи и массовых коммуникаций Российской Федерации

На самом деле, женщины все понимают,..

Роман Круглов. Живет в Санкт-Петербурге.

* * *

На самом деле, женщины все понимают,
Только от этого никому не легче.
На кровати она сидит, от стыда немая,
Нежности говоришь и целуешь плечи.

Ночи мелькают в радостном хороводе,
Тает улыбка ее апельсиновой долькой
В губах у тебя. А после — любовь проходит.
С благодарностью вспоминаешь потом, да только

Знаешь, что самое нежное вы умолчали.
В общем, как в этом тексте (довольно пресном)
Главное было сказано в самом начале,
Но до конца читаешь, ведь интересно.

* * *

Кипят черемухой дворы —
Их запахом болей, гори,

Благодари судьбу за то
Что грязь, и холодно, и дождь

И ты живешь. И дождь лови,
И задыхайся от любви.

Ходи-тряси тупой башкой
Как этот голубь городской —

Асфальта сизого кусок 
И от небес на волосок.

* * *

Промытый июнь — акварельно, свежо.
В пропитой башке благодушна душа,
Как будто последний изъян залужен
Из лужи водой, что стальнее ножа.

Ну что же? Раз лето — бодрись, доживай.
Есть силы — бранись с шелудивой судьбой,
Бреши, что не нужно любви никакой,
Что это все тернии и трын-трава,

Что хватит с тебя бестолковой игры,
Что жив, ну и ладно, что птицы поют...
Волочишь, скулишь и не смеешь отгрызть
Любви перебитую лапу свою.

* * *

Жить больно. Хоть мог бы привыкнуть терпеть,
Но сам примириться не хочешь.
Напился от злобы, на крыше теперь
На звезды безумно хохочешь.

Внезапно поймаешь на мысли себя
(Когда прекратишь убиваться)
Что рад бы и так же, зубами скрипя,
Помучится лет этак …надцать.

* * *

Когда ночное освещенье
Погаснет, выйдешь на канал
И снова будет ощущенье,
Как будто что-то потерял.

Спохватишься и усмехнешься:
Огонь на месте, табачок, —
Была потерянная ноша
Всего с пяток забытых строк,

Что тоже дело наживное.
Ты наг пришел, но все твое:
И нежное, и неживое.
Как стол с шампанским и кутьей

Накрыт весь мир на тех, кто в силах
Не сожалеть, а пировать.
Все потерял, жизнь закатилась —
Лень нагибаться подбирать.

* * *

На любимой душегрейке
Дырочку проела моль?
Или вдруг у канарейки
Западает ля бемоль?

Не поправить, не заштопать.
Муж неверен — ну и что ж?
Все не вечно. Это чтобы
Помнила ты, что умрешь.

* * *

Непроглядна, каменна, масляниста,
Та волна росла, подбиралась к горлу;
Страшных брызг удушливое монисто
Било в очи — то были горечь, гордость —
То спасая, то ли топя друг друга,
Не могли взглянуть за пределы круга.

А когда мы все же разжали руки,
Вал опал, у ног заурчал котенком.
Босиком стоим у речной излуки.
Наш былой ковчег — чепуха, обломки.
Снова пальцы квиты, и все сильнее
Круживой поток через нас синеет.

* * *

Тикает цепь о крутящийся вал циферблата —
Дом опускается якорем в бездну теней.
Ночь солона и плотна; месяц движется скатом
В тучах кораллов, и звезды (морские) — на дне.

Ночью виднее, что тайна тяжелой угрозой
Плещет над миром, но люди свой мир берегут:
Прячутся от неизвестности, строя прогнозы,
Словно песочные крепости на берегу.

* * *

Даже цвет своей радужки можешь менять:
Незабудки ли, ветреницы — не понять,
Чем сегодня глядишь на меня.

Что в прозрачных намеках: спирт или вода?
Что сегодня нас ждет: слезы, нежность, вражда, —
Не узнать. Я могу только ждать.

Мы молчим, а в карманах слова, как ножи.
Для чего претворяться и лгать? Чтобы жить,
Ради нас, ради чувств, ради лжи.

* * *

Улыбка, юбка, нос, пиджак, движенья кукол
И купол, полукруглый, как... Как слово «купол».

И ангел, собственно, крылат. Светло от света.
Свари мне кофе, автомат, держи монету.

Я постою на мостовой, сыграю в прятки
С собой, в иллюзию того, что все в порядке,

Что воздаянье по делам — закон природы,
Что то, что сеется, вообще приносит всходы.

Пока здесь люди, ангел, свет и сигарета,
Рождает черный горький бред моя монета.

* * *

В полутьме из-за занавеса простыней
Руки — медленный нежный прилив на спине,
Шевелящий песчинки мурашек. И мне
Не до недозакрытой двери, не до не…

А потом, разучившись дышать и без ног,
Мы две долгих секунды глядели в поток
Коломбин и чертей, Магдалин и шутов
В коридоре; на фоне висящих пальто
Плыл бескровный пьеро и кровавый Макбет
И звучал в голове то ли плач, то ли бред,
Замыкающий шествие сонный сосед
Наступил, не заметив, на шелковый плащ.

* * *

Долго живу — не клянусь и не удивляюсь. 
Дождь за окном в петербургском спокойном вкусе
Ждать отучает, как будто бы я не в курсе, 
Ждать бесполезно. Нет ни конца, ни края
В мире предметном. Летит светлячок окурка. 
Чай допиваю — царапинка на эмали.

Ангел трубит, и умершие восстали. 
Рушится мир, как старая штукатурка.

* * *

Острый писк тишины возникает ночами
(Паганини висит на последней струне),
Глохнет воздух, от кофе тревожно вдвойне,
И кругом разговоры о близкой войне,
Наступает зима… Это было начало.

Мы любили недолго. На пепле цветы
Вырастают мгновенно, непреодолимо.
Аромат их мешается с запахом дыма
И насмешки (ведь это интрижка всего лишь)
И душа исковеркана до немоты:
Невозможно простить — ни за кем нет вины.
Но в потемках постъядерной этой зимы
Мне согреть бы тебя, если рук не отдернешь.

* * *

Жив-здоров, но разве в этом дело?
Кроется в материи живой
Издевательство над смыслом тела —
Непристойность куклы восковой.

В зеркала застывшей оперетте
Вижу, как почти что не таясь,
Часа ждет не бледный ангел смерти,
А в гробу напудренный паяц.

Гнусный шут до выхода на сцену 
Обозначил зрителю себя
Тем, как на лице сгустились тени,
Тем, что постарели все друзья.

Неужели эти все улики,
Эта подлая игла в яйце — 
Чтобы видеть замысел великий
В женщине, в ребенке, в мертвеце?





Сообщение (*):
Комментарии 1 - 0 из 0