Функционирует при финансовой поддержке Министерства цифрового развития, связи и массовых коммуникаций Российской Федерации

Дым

Николай Шпильков. 19 лет. Живет в Москве. Пишет под псевдонимом Николай Райский (взят в память о бабушке И.Д. Райской).

I.

В городе Мартынов, который местные жители активно и по-разному склоняли, существовал полный набор того, что необходимо непритязательному путешественнику: две одинаково паршивые "гостиницы", расположенные друг напротив друга, с десяток (судя по их вездесущности) однотипных продуктовых магазинов, дешёвый рынок, церковь XVIII века (местная достопримечательность), пустые улицы и пятнадцать тысяч человек непонятно где прячущегося населения.

Есть на свете странные люди, которые зачем-то ездят по таким городам, останавливаются в паршивых гостиницах, ходят по немногочисленным улицам, разговаривают с прохожими и что-то пишут. Чёрт бы не разобрал, что у них на уме. Порою, они и сами не разбирают. Как вы, конечно, догадались, одним из таких людей является ваш покорный слуга. Как дошёл он, то есть я, до жизни такой — оставим, и перейдём к истории, которую я должен вам рассказать.

На второй день моего пребывания в Мартынове мне в голову пришла идея закупиться консервами на грядущую инспекцию местных лесов, которые привлекали меня своей нехоженостью. С этой целью я направился в магазин "Охота, рыбалка и сопутствующие товары", виденный мной по пути в гостиницу. Колоритный лик продавца: немолодого мужчины с активно седеющей клочкастой бородой и ярко зелёными глубоко посаженными глазами, расположил меня к разговору:

— Добрый день! — Начал я свою приветственную тираду, — Я, вообще, пришёл по поводу консервов, но, кроме того… вроде как журналист и был бы очень рад, если бы Вы дали мне интервью. — Лицо продавца, к моему счастью, приняло сочувствующее выражение. — Вы согласитесь? — Как можно вежливее спросил я. Мой собеседник откашлялся и, в самом что ни на есть дружелюбном тоне, ответил своим мягким, но немного хрипящим голосом:

— Конечно. С удовольствием.

— Большое спасибо! —  Я принялся воспроизводить свой традиционный опросник. — Скажите, Вы живёте здесь с рождения или приехали в город?

— Да кто ж сюда приезжает. Разве, из соседних деревень, да там уже никого не осталось. Родился.

— Хотели бы Вы когда-нибудь уехать из города?

— Было, по молодости. Поступил в институт. Да понял: ни к чему. Нечего делать. — Продавец покачал головой.

— В каком смысле — нечего?

— Ну, что — образование получать? Ничего меня там не привлекало, никакая наука — всё интересное я в книгах прочитал. Как видите, говорить умею.

—Я надеюсь, Вы не обидитесь, если скажу, что нечасто встречаю в таких городах людей, которые, ну...

— Я понимаю, понимаю. Но я ничем не лучше любого простака с лексиконом в сотню слов. Правда.

— Вы хотя бы знаете слово «лексион». Почему же Вы так скромно себя оцениваете?

— Если бы я нескромно себя оценивал, я был бы очень плохим человеком. Но есть ещё причина.

— Какая же?

— Быстро Вы меня «на жизнь» вывели. — Продавец улыбнулся. Мне показалось, что ему было одновременно неловко и приятно со мной говорить.

— Я не то чтобы... Просто Вы кажетесь мне… интересным человеком, и уже в нашем интервью…

— Я за свою жизнь ничего не сделал. Чем мне гордиться? Семьи у меня нет, славы не стяжал, подвигов не совершил. Сижу, продаю консервы — Сегодня, кстати, отличные привезли  – только утром разгружал. Да и всё.

— Расскажите о своей жизни.

— Ну, что: родился, выучился в нашей городской школе, насколько это можно назвать "выучился". Был одним из двух лучших учеников. Второй поступил в Москву и там где-то сгинул — чёрт его знает. А я вот подумал — и рассудил, что делать мне в этих институтах с университетами нечего. Вру. Поступил разок. Отучился полкурса, да и пошёл к чёрту… Не потому, что дурак, нет. Потому что не хотел учить это всё, ну, что там вбивали. Может, и дурак, не знаю… В общем, вернулся сюда. А тут друг мой начал "бизнес" организовывать, хотя тогда, конечно, это всё только в стране начиналось... Два друга у меня было. Один умер ни за что в двадцать три. Хороший был человек. Другой сейчас... жирует, — собеседник мягко улыбнулся, — и слава богу, что жирует: иначе я бы свои тридцать тысяч в месяц продавцом не имел. Знаете, как это много для нашего места? Нереально почти.

— Знаю, конечно, я ведь по таким городам и езжу, много общаюсь.

— Вот. А он меня сколько лет уже держит — с самого года, как я вернулся. У него ещё продуктовых два и хозяйственный. И там я поработал... В общем, повезло мне: так и живу второй десяток лет, на стабильные, понимаете, деньги. Или третий. Да, третий, третий, точно — Продавец неожиданно замолчал, и установилась неловкая пауза.

— Благодарю Вас. — Сказал я и вдруг увидел перед собой четыре банки консервов.

— Отличные, берите!

— Опять Вас благодарю! — И протянул деньги.

— Ну, это уже, в отличие от разговоров, моя работа. Вы заходите ещё, если чего-то нужно будет.

Я попрощался и вышел из магазина с четырьмя банками консервов, великим желанием вновь поговорить с продавцом — и осознанием, что забыл спросить, где же в этой местности всё-таки рыбачат.


II.

Леса были проинспектированы, консервы доедены, оказавшийся слишком уж небольшим городок исхожен вдоль и поперёк — и я вновь отправился к продавцу охотничьего магазина. Наш новый разговор был недолгим: Андрею Петровичу (я догадался, наконец, спросить его имя) нужно было ехать куда-то за товаром. Он рассказал мне о "рыбном озере", находящемся недалеко от соседнего посёлка, и пообещал достать для меня какую-то уникальную удочку, после чего мы договорились о встрече через день с целью её торжественного вручения в мои руки.

Когда я вновь пришёл к "Охоте, рыбалке и сопутствующим товарам", Андрей Петрович уже закрывал кассу. Услышав, что кто-то вошёл, он обернулся и, опознав меня, радостно объявил:

—Ваша удочка успешно доставлена! — После чего указал мне на стоявшее в углу произведение инженерного искусства. Рассчитавшись и неуклюже закрепив его в заплечном якобы "рыболовном" мешке, имевшемся у меня с прошлых поездок, я вышел с А.П. из магазина и начал разговор:

— Скажите, Андрей Петрович, а давно Вы были в Москве?

— Довольно. Лет пять назад.

— К друзьям приезжали?

— Нет, там, почитай, знакомств не осталось. Ездил посмотреть кое-что. Пройтись по памятным местам.

— А какие у Вас памятные места?

— Ну вот, к институту своему сходил. Он теперь как-то по-другому называется. В парк, где гулять любил: думал там в своё время, надо ли оно мне всё — в Москве. Там-то и решил, что не надо.

— А почему?

— Ну как сказать. Выучился бы — ничего хорошего не увидел ни во время учёбы, ни после.

— А вернувшись в город, увидели?

— Нет. Да я и не надеялся.

— Выходит, Вы выбирали между… одним и тем же?

— Вроде того. Только тут меньше усилий. Ничего лишнего. Хотя вру. Первое время, жив был мой первый друг, о котором я говорил... Мы с ним планы строили.

— Планы?

— Да. Ну, знаете, что там хотят сделать молодые метущиеся души.

— Что?

— Да всё на свете. Вот мы и пытались.

— Ваш друг... Простите, что затрагиваю эту тему.

— Ничего. Умер он, так ему положено было. Но, конечно, против справедливости положено. Хороший был человек, очень. Из него бы больше, чем из меня, вышло… Вы-то откуда будете?

— А, я из Москвы. Езжу по небольшим городам, записки составляю.

— А для чего?

— А чёрт его знает. Нравится.

— Ну что же, — Андрей Петрович улыбнулся, — Вы дело делаете. Хоть какое, да дело: главное, что нравится вам. Мне вот, например, никогда и не нравилось ничего.

— Как же это так?

— Да не нравилось — и никуда не денешься. Нечего делать. Вот осел здесь: думал, коллекционированием займусь. Марок там, или монет. Не идёт! Не идёт — и всё тут! Пытался в библиотеке, была тогда ещё библиотека, устроиться — вести английский язык, бесплатно. Я ведь, вроде, в школе хорошо учил, потом в институте ещё немного... Так не пришёл никто. Вернее, никто больше месяца не просидел: всего пять человек было, и каждый раз за разом забывал приходить. Никому это не нужно было, хотя, вроде, вот оно: Россия миру открылась, все флаги в гости к нам! Учи ты язык!.. А потом библиотеку закрыли. Я много книг домой унёс, чтобы не пропали. Так и лежат горами у меня, пылятся. Прочитал дай бог одну на двадцать: тошно. Вроде, начинаю читать, интересно — а в молодости ведь десятками книги глотал! — да вдруг весь интерес на нет и сходит. И бросаю. Разве Чехова осилил, двенадцать томов. По паре рассказов перед сном, иногда в магазине... Да вот и всё. Зато на работу никогда не опаздывал . И не прогуливал, прошу заметить! — Андрей Петрович тихонько засмеялся, завершив свой смех кашлем.

— Вы когда-нибудь любили, Андрей Петрович? — Вдруг спросил я, за что тут же начал себя укорять. Андрей Петрович ненадолго задумался, а затем произнёс:

— Меня не просили. А я не умел.

Какое-то время мы шли по городу молча. Потом поговорили о чём-то, связанном с местными магазинами и ценой на хлеб, о каких-то других незначительных вещах, и Андрей Петрович сказал, что не хочет меня слишком задерживать и излишне обременять разговором. Я возразил, на что Андрей Петрович улыбнулся, протянул мне руку и, дождавшись рукопожатия, ушёл, поблагодарив за хороший разговор. Я же отправился домой в смешанных чувствах: определённо, мне встретился один из самых интересных людей, с какими я встречался когда-либо в малых городах. Я видел гопников, фриков, бомжей, городских сумасшедших, поместных позеров, краеведов-фанатиков, дауншифтеров и многих других. Но этот странный человек не походил на них. Он не был и "простым мещанином", как я привык их понимать. Осознав, что классифицировать Андрея Петровича у меня не получится, я обнаружил себя уже у дверей своего гостиничного номера.


III.

Вечером следующего дня я гулял по задворкам городка, желая до наступления темноты осмотреть всё, что ещё не успел, дабы описать это в записках и в ближайшие дни со спокойной душой поехать дальше, непременно зайдя перед отъездом в магазин к Андрею Петровичу.

Вдруг я увидел дым, идущий из-за дома, перегораживавшего мне вид на то, что могло гореть. Я оббежал дом и оказался перед картиной: горело довольно большое полукруглое серое здание, явно не жилое. Горело точечно, но огонь постепенно распространялся. Поодаль толпились люди. Я подбежал к ним и стал спрашивать, что происходит. Мне объяснили, что горит склад и неизвестно, есть ли кто внутри, что уже вызвали пожарных, но местную пожарную часть пятнадцать лет как закрыли, а ближайшая находится далеко, и ехать оттуда будут неизвестно сколько. Я решил остаться вместе с другими и так же ждать чего-то. Чего ждут толпы людей, скапливающиеся у мест несчастных происшествий?

Вдруг я увидел Андрея Петровича, идущего ко мне быстрым шагом. Подойдя, он сразу спросил:

— Что здесь?

— Горит склад. Неизвестно, есть ли кто внутри. — Ответил я.

— А пожарные? — Лицо Андрея Петровича приняло выражение какой-то странной отрешённой тревоги.

— Долго ехать будут ваши пожарные.— Сказала женщина, стоявшая слева от меня.

— Понятно. Могут быть люди внутри? — Обратился Андрей Петрович к ней.

— Грузчики, может быть.

— Никто не идёт помочь?

— Да кто пойдёт — в такое-то пекло! — Сказал мужчина из толпы.

— Я и пойду, — спокойно произнёс Андрей Петрович, — есть кто со мной? — Выждав несколько секунд, он развернулся и сделал шаг вперёд.

— Опасно! — Сдавленно попытался крикнуть я.
— Да кто там может быть-то, вечером? Не рискуй, мужик! — Поддержал меня грубый голос из толпы.

— А мне что. — Андрей Петрович обернулся и как-то странно посмотрел на меня.

— Я пойду.

Подойдя, Андрей Петрович резко дёрнул железную дверь, та отворилась, и он исчез внутри. Я медленно пошёл к складу.

— Ещё один идиот пошёл убиваться. — Послышалось из толпы. Человек, сказавший это, ошибался. Мне было страшно заходить внутрь. Но я решил подойти поближе, чтобы помочь Андрею Петровичу, если он вдруг позовёт на помощь. Не знаю, хватило бы мне духу войти в таком случае... Но я подошёл к зданию.

Огонь распространялся: это было понятно и по увеличивающимся клубам дыма, и по звукам треска и грохота, раздающимся изнутри. Андрей Петрович всё никак не показывался. Я крикнул:

— Андрей Петрович!

Через некоторое время вдруг раздался его голос:

— Беги! Быстро! — И я побежал. Убегая, я услышал ужасный грохот. Оказавшись на довольно большом расстоянии, я обернулся — и увидел, что рухнула одна из стен, а вместе с ней и часть крыши. Я чертыхнулся и побежал обратно. За полуобрушенной стеной стоял Андрей Петрович. Своими ярко-зелёными глазами он смотрел на меня из-за пламени, беснующегося на рухнувших балках и накренившейся крыше. Что-то кричали люди, подбежавшие ко мне. А я не понимал, ужасался, недоумевал: почему Андрей Петрович не пытается выбежать — огонь ведь ещё не закрыл ему прохода! Я ясно представлял, как он может пролезть через преграждающие ему путь балки. Он мог бы: с ожогами, но выбраться! Я крикнул:

— Андрей Петрович, выходите! — А он стоял, пошатываясь, и смотрел на нас. Смотрел и не двигался с места. Потом его вдруг сильно качнуло, он, мне показалось, сказал что-то — и упал. Спустя пару секунд над ним рухнула крыша.

Вскоре приехали пожарные и потушили здание. Андрей Петрович был найден мёртвым. Ему придавило руку упавшим перекрытием, но смерть наступила не от этого: он задохнулся угарным газом.

Людей на складе не было. Это выяснилось позже: я прочитал в местной газете, которую купил перед отъездом. Выходит, Андрей Петрович спасал... никого. Или, может быть, он спасал себя. Но, если я и правда так думаю, меня самого, видимо, уже ничто не спасёт.





Сообщение (*):

08.09.2017

Валерия

Петрович- это образ России, которая может рухнуть в любой момент.



Комментарии 1 - 1 из 1