Функционирует при финансовой поддержке Министерства цифрового развития, связи и массовых коммуникаций Российской Федерации

Ольга

Ирина Васильевна Терелянская. Родилась в Волгограде. Работает преподавателем в Волгоградском Государственном университете.

Василий Иванович пытался разыскать в недрах шкафа парадное деревянное блюдо для пирога. В соседней комнате гудел телевизор. На кухне разрумянившаяся жена хлопотала над тестом. Как же — сыночки приехали! Мать с ног сбилась, чтобы получше их накормить да напоить. А то они на казенных харчах, по ее мнению, сильно исхудали. Он мимоходом заглянул в большую комнату. Да, чтобы там не говорили отцы девок, сыновья — это сыновья! Наследники! Ну не в том смысле, что есть кому передать квартиру да дачу со стареньким авто в придачу. А в том, что, несмотря ни на что, пошли по его стопам: совсем скоро тоже будут офицерами. Фамилию, опять же, сохранят. Отец внимательно посмотрел на близнецов.

В кресле лениво щелкал пультом телевизора Влад — высокий кареглазый шатен. Мамин любимчик. Красавец, что ни говори. Он еще был школьником, а телефон уже не замолкал. Поднимешь трубку, а там слышно только девчачье дыхание и робкий выдох: «Владика можно?» А тот подходил к телефону не спеша, разговаривал вальяжно, покровительственно. Но это все напускное, парень он хороший, просто еще не влюбился. Василий и сам таким был в молодости. Все его однокурсники уже переженились, а он все искал да выбирал самую лучшую в мире женщину. И ведь нашел!

Весь гарнизон высыпал посмотреть на его молодую жену. Старшие офицеры завистливо хлопали по плечу, поздравляли. Их супруги оценивающе провожали взглядом, поджимали губы. Всеобщий вердикт: «Хороша!» Да и быть по-другому не могло! Высокая, фигуристая. Сейчас бы сказали: «Ноги от ушей» Но тогда так не говорили. Ее талию Василий мог обхватить двумя ладонями. Конечно лапищи у него не маленькие, но такую тонкую талию он ни у кого ни до, ни после уже не встречал. А грудь…

Говорят, бывают мужчины ногисты, пописты и грудисты. Василий относил себя к последней категории. Он считал, что самая красивая часть у женщины — это ее грудь. Так вот у его жены она была идеальная: высокая, не маленькая, но и не большая. Когда два белых полушария словно птицы устраивались в гнезде его ладоней, у Василия сладко замирало где-то под ложечкой и туманилось в голове. В общем груди у нее были, что надо!

Да в Ольге, пожалуй, все было «что надо». Он даже не ожидал, что ТАКАЯ девушка обратит на него внимание. Хотя, почему бы и нет? Он все-таки тогда уже был лейтенантом. К тому же высок, вроде не дурен собой. Опять же, зарплата неплохая. Вот только ехать в Тьмутаракань не всякая решится. Но Ольга, на удивление, даже обрадовалась!

Все получилось, до банальности, просто. Вася на пару дней заехал проведать бабушку в Ширяево. Там в клубе заприметил девчонку с точеной фигуркой и ангельским личиком, скучающую у стены. Прикинул, что это явно девушка местного «первого» парня, который, вероятно, именно сегодня по какой-то причине отсутствует. Поэтому такую красотку никто и не приглашает на танец, боятся последующих разборок. Но за такую и подраться не жалко. А потом: первый разряд по боксу, занятие самбо в училище.

— Отобьюсь, — подумал, — даже если этот пацан будет ни один. Офицер же я, в конце концов, или нет!

И рискнул подойти при первых же звуках медленного танца.

И вот изящная ручка легко легла на его плечо. А он даже пару слов вымолвить не мог, только тупо сглатывал слюну, чтобы утихомирить не в меру расшалившееся сердце. Казалось, что ее белая, словно мраморная с синими прожилками, ладошка своим прикосновением прожжет ему рубашку насквозь. Он был так счастлив, что только за то, чтобы и дальше вдыхать аромат ее каштановых волос, готов был сразиться с целым миром. Но никаких подвигов совершать не пришлось. Ни в тот вечер, ни всю оставшееся время их короткой дружбы ни один парень не предъявил права на эту божественную красавицу. Как выяснилось позже, Ольга заблаговременно отшила всех потенциальных деревенских ухажеров.

— Я создана для большего, — уверяла она, а что могла предложить мне ширяевская шантропа? Еженедельно синяк под глазом и по сопливому ребенку ежегодно?

Ухаживал не долго, уже через неделю она согласилась стать его женой. От радости Василий тут же сделал стойку на руках. Закружил свою ненаглядную. Побежал к бабуле, поделиться радостью. Но та смотрела на это совсем по-другому.

— Охолонись, Васек. Не торопись в ярмо. Не пара она тебе! Уж дюже себя превозносит. Обожди, приглядись!

— Что приглядываться, бабуль! Она что, гуляет?

— Чего не слыхала, того не слыхала. Не буду на девку напраслину возводить.

— Ну, так что же тогда?

— Ни по тебе она! Ты парень — огонь, а она — ледышка? Вся сверкает на солнце, блестит! Красота! А в руки возьмешь, водой сквозь пальцы протечет. Только намочит все. Ни душе, ни сердцу от нее, ни тепла, ни привета.

— Они сошлись. Волна и камень, стихи и проза, лед и пламень…

— Вот-вот, я и говорю, каменюка она и есть!

— Да нет, бабуль, это Пушкин!

— Это товарищ твой? Видишь, он тоже это заприметил!

— Да ладно! Некогда мне! Побегу отослать телеграмму отцу с мамой.

Василий не желал слушать всякой ерунды о его ненаглядной Оленьке! Да и что взять с малограмотной старушки! Лед — камень! О чем это, когда он любит и любим? Ох, он и закатит пир на весь мир!

Но Ольга от шумной свадьбы отказалась. Сказала:

— Мы распишемся и все, а этот балаган — с пьяной родней и мордобитьем — ни к чему.

Конечно, Василию свадьба виделась немного иначе, чем ей: он — в парадном мундире, она — в белом «в рюмочку» платье. Родители, друзья, сослуживцы… Но, в конце концов, какая разница, лишь бы любимая была рядом.

Хорошо, что в деревне везде свои люди: их быстро и без проволочек расписали — ему пора было ехать в часть. После загса молодожены забежали на часик к ее родителям. Пока Ольга без разбору кидала какие-то вещи в сумку, Василий разговаривал с ее матерью — худющей и изможденной на вид женщиной. Новоиспеченная теща все суетилась вокруг. Называла его, молоденького лейтенанта, почему-то по имени-отчеству — Василий Иванович. Совала в руки пирожки, завернутые в промасленную газетку, и как-то униженно снизу вверх заглядывала в глаза. Просила не обижать Оленьку и не забывать родителей.

С дядей Мишей, теперь уже тестем, столкнулись в калитке на выходе. Синие круги под глазами, испитое лицо. Пожали друг другу руки и молча разошлись. Еще раз Василий пересекся с ее родителями на похоронах бабушки. Но тогда было ни до разговоров. И все, больше он никогда с родственниками жены не встречался. Ольга терпеть не могла бывать в родном Ширяево. К себе мать с отцом тоже не приглашала — стыдилась. Писала им редко. А может и не писала вообще, сейчас уже и не вспомнишь. У него же никаких чувств к ним не было. Несколько раз, проездом, заезжал на деревенское кладбище, очищал бабушкину могилку от бурьяна, заходил и к тестю с тещей, но ни заставал дома. Оставив гостинцы для них соседям, с чувством выполнено долга уезжал из Ширяево. Вот и все общение с родственниками.

С чего он это вдруг вспомнил? Что-то мысли потекли не в ту сторону…

Василий взглянул на младшего сына — Вадима. Его любимец — весь в мать: белокожий, хотя ростом чуть пониже брата, черты имел более мягкие. Всегда приговаривает: «Мы с Владом — не близняшки, мы — двойняшки. Близняшки — это когда похожи как две капли воды, а двойняшки — они разные. Влад на полчаса старше. Ему вся красота досталось, а мне — что осталось: ум, сила, сноровка и так, по мелочи…». Шутит, конечно, не такие уж они и разные. Увидишь вдвоем, сразу поймешь, что братья. А кто знает их плоховато, так и вовсе путает. Да и имена вносят путаницу — Вадька да Владька.

Вадим сидит весь напряженный, посматривая на сотовый. Понятно — ждет звонка от своей Наташи. Вчера показывал ее фотографию в телефоне. Красивая девочка, по виду — скромница.

— Мне, — сказал, — всё в ней нравиться! Даже ноготочки на ногах, даже завиток волос на шее. Всё-всё! Я без нее дышать не могу! Ведь это и есть любовь, да, пап?

— Да, сынок! Когда в женщине всё-всё нравиться — это точно любовь!

Василию тоже все в Ольге нравилось. Даже когда она ходила беременной, уточкой переваливаясь с ноги на ногу, сердце заходило от любви и нежности. Такая она была необыкновенная! Но жена капризничала:

— Стала уродиной! Разлюбишь меня!

Как можно разлюбить такую красивую женщину, которая к тому же носит твоего долгожданного ребенка, Василий не понимал. Но знал, что у беременных это бывает: и смена настроения, и истерики. Главное она скоро родит ему сына. А кого же еще? Без вариантов! В их роду рождались только мальчики! И имя ему уже готово — Владислав. Красивое имя, старинное.

Василий очень хотел быть рядом с женой, когда ей придет время рожать. Заранее договорился, чтобы ему выделили полковую машину, отвезти Ольгу почти за сотню километров в районную больницу. Но, к сожалению, вышло не так, как ожидал. Во время схваток он находился на учениях, и о рождении сына узнал только через несколько дней. А выбраться к любимой смог аж через неделю, когда нужно было забирать ее с новорожденным домой.

«…чести открытия новой молочной кухни удостоилась супруга мэра города, известная благотворительница, потомок древнего княжеского рода Воронцовых …» — вещал диктор. На экране красивая, ухоженная женщина перерезала ленточку.

— Пап, смотри, тоже Воронцова, может родственница?

Это Влад. Все ему хочется к графьям примазаться. Сколько раз повторять, что прадед их был из-под Суздаля из деревни Воронцово. А там каждый первый — Воронцов, а каждая вторая — Воронцова.

Но Василий Иванович все же взглянул на экран и неожиданно для себя вслух выдохнул:

— Ольга?

— Да, не-е-е, пап! Мэршу как-то по-другому зовут. Имя какое-то у нее старинное. Сразу чувствуется — голубая кровь!

Голубая кровь… Она и вела себя всегда так. Не разрешала называть ее Оленькой или Олюшкой, только Ольгой, как русскую княгиню. Василию не очень-то по душе была эта древняя правительница: людей живьем закапывала, города жгла. Но жене очень хотелось, хотя бы именем походить на княжну, а ему было не сложно ей угодить: Ольга, так Ольга, лишь бы ей нравилось! Эта игра «в дворян» его вначале даже веселила. Ели они дома только ножами и вилками. Салфетки опять же, несколько тарелок за раз. Он все удивлялся, как в Куйбышевской глубинке в деревне со смешным названием Ширяево, обычные колхозники смогли так воспитать девочку, словно вышла она из Смольного института благородных девиц. Много позже он понял, что весь этот «этикет» придуман ею же. А тогда казалось, что, и правда, так было принято в семьях благородных офицеров. Только другим он не распространялся про порядки у себя дома. Да, и не понял бы его тогда никто. Другое было время, советское…

«…потомок древнего княжеского рода Воронцовых — Прасковья Михайловна Воронцова…» — не умолкал телевизор.

Что зовут ее Прасковья, а не Ольга, как она представилась вначале их знакомства, выяснилось только в загсе. Тогда же между ними и произошла первая размолвка. Василий недоумевал:

— Что тут такого. Чудесное имя, старинное!

Она же плакала:

— Я разве виновата, что отец у меня — придурок, алкаш чертов, меня так по-дурацки назвал? Ты только вслушайся, как это звучит: «Параша Разрывайко из Ширяево»! Позорище-то! Ненавижу ни папашу своего с его фамилией дебильной, ни имя! Ни деревню эту долбанную! Дня здесь не останусь!

— Так значит она уже Прасковья! Глянь, добилась-таки, чтобы все ее принимали за княжну. И ненавистное прежде имя подошло, как нельзя, кстати, и отчество, а уж фамилия вовсе оказалась подходящая!

Бабуля как в воду глядела. С самого начала семейной жизни у них все пошло не так гладко, как бы ему хотелось. Ольга, вырвавшись из ненавистной деревни, как в полымя, попала в продуваемый насквозь казахскими ветрами военный гарнизон! Лейтенантской зарплаты хватало на новые платья и туфли для обожаемой жены, да и снабжение дефицитными товарами у военных было получше. Но куда там пойдешь в шелковых платьях и итальянских туфельках? Быков очаровывать? Да и быков-то не было, только мерзкие змеи, противные мохнатые пауки, да полчища кусачих мух. А еще серый цвет! Он был кругом! Серые горы в дали, желто-серая — летом и светло-серая — зимой степь, грязно-серые казармы, серые, убогие люди в серой форме, серые беспросветные будни, и серая-серая скука без каких-либо развлечений! Ольга задыхалась от пыли, от одуряющего запаха полыни, и от несбывшейся мечты о красивой жизни. Пыталась сделать дом такой же, как видела в кино и читала в книгах: белые скатерти, сервированный стол, обращение на «Вы». И хотя Василий во всем поддерживал жену, получалось у него плохо. Приходил с работы потный, уставший, весь в пыли. Тоже мне — офицер! А где же белый китель, золотой аксельбант, белоснежные перчатки, щелканье каблуками, «честь имею» и все остальное? Где же сказка про Золушку, попавшую во дворец к принцу? И хотя теперь все звали ее благородно — Ольгой, жизнь в гарнизоне была далеко не дворянская. В общем, Параша и есть Параша. Это ее злило, она опускалась до мата, кричала на мужа, рыдала в ванной и мечтала.

— Шикарная женщина! — протянул Влад. — Посмотри, как выглядит: талия тонюсенькая и грудь как у молоденькой девушки…

Да, грудь как у молоденькой девушки…

Когда Василий приехал в роддом забирать своих, его сразу же направили к главврачу. Пожилая женщина-врач без объяснений накинулась с обвинениями:

— Как можно так относиться к своей собственной жене, к своему ребенку! Вы же офицер! Да это не по-мужски, в конце концов! Пожалейте собственного сына!

Вначале он даже не понял, что же такого натворил, из-за чего весь сыр-бор. Потом выяснилось, что Ольга сразу после родов перевязала полотенцем грудь, лишив тем самым ребенка молока. Тогда, в эпоху тотального дефицита, в маленькой поселковой больнице никаких молочных смесей не было и в помине. Новорожденного нужно было чем-то кормить. Молодая мать же это делать отказалась наотрез. Сказала, что только так ее грудь сохранит свою девичью красоту и форму. Потому что она должна быть безупречной во всем, чтобы и впредь нравиться своему супругу.

— Сейчас только деньги появляются, сразу норовят во власть пробраться и в бархатную книгу протиснуться. Вот и женятся без разбору на всяких там Воронцовых, да Бестужевых-Рюминых, — отозвался Вадька, не отрывая взгляда от телефона. Обещанного звонка от Наташи все еще не было.

— Да не скажи! — заспорил Влад. — Ее не только из-за древности рода замуж взяли. Вон какая красотка. Я бы сам с ней не отказался прогуляться, хотя ей наверно уже за тридцатник будет…

— Сорок семь, — машинально поправил сына Василий.

— Да, ну? Не может быть! А ты точно уверен, что сорок семь?

— Конечно, потому что тогда ей было 25, — подумал Василий Иванович, но вслух ничего не сказал. Только вспомнил, как тряс за плечи свою красавицу-жену, пытаясь понять: «Почему?» Почему почти шесть лет не хотела рожать? Почему вдруг внезапно согласилась на его уговоры? И почему отказалась кормить их долгожданного сынишку грудью? Она вырвалась из его лапищ, красиво изогнулась в талии, запахивая алый, шитый павлинами, китайский халат. Поправила растрепавшуюся копну волос.

— Разве не понятно? Я уже считаюсь старородящей. Врач сказал, что дольше тянуть нельзя, это может сказаться и на моем здоровье, и на фигуре. А беременность омолаживает женский организм. К тому же, ты галдел без конца: «Хочу сына, хочу сына!» Вот и родила. Да, не волнуйся ты так! Ничего с твоим сыночком не случится!

Несмотря на свои «благородные» манеры, Ольга порой умела ввернуть грязное словцо:

— Нашлась тут одна малолетка. Ей какой-то проныра «надул» пузо и слинял. Мы с ней вместе рожали. Ей теперь можно сиськи хоть до пупа отпустить, все равно никто не позарится. Вот она и кормит!

Он аж задохнулся от такого откровенно-циничного признания. Захотелось со всего маху заехать по этому красивому личику, чтобы через боль Ольга поняла всю гадость ее высказывания. Но сдержался, только выдохнул:

— Ну ты и!..

— Придурок, для тебя же стараюсь! Тебе же все вокруг завидуют, что жена — красавица! Пойми ты…

Василий не стал слушать, не оглядываясь, возвратился к главврачу — нужно что-то решать с Владом. Попросил разрешения поговорить с женщиной, кормившей его новорожденного сына. В кабинет зашла невзрачная пигалица лет семнадцати: плоская как доска, белесые брови, неказистая челка. Взгляду зацепится не за что. Если бы не «мышиные хвостики» и застиранный халат с черными печатями «Районная больница №…», вообще принял бы ее за пацана. Мелькнула мысль: «Это каким же надо быть «голодным», чтобы на нее позариться? Она ведь совсем еще ребенок! Тщедушная такая! Как она может двух детей кормить?»

Пигалица подняла огромные, в пол-лица глаза:

— А как же не кормить? Такой мальчишечка хороший. Голодный. Плачет. Вы не бойтесь, дяденька, у меня молока много. Вам любой врач подтвердит, что его количество от размера груди не зависит. И на моего, и на вашего сыночка хватает. Знаете, у них и имена похожие: у моего — Вадик, а у вашего — Владик!

— Меня как зовут? Оля.

— О-о-оля???

— Оля!

Наверно, не каждый может осознать тот самый миг, когда его жизнь круто меняет свое течение. Но Василий помнит этот момент прекрасно, как будто смотрит фотографию: и ошалелый взгляд заведующей, и открытый от удивления рот медсестры, и испуганные глаза Оли, и, как будто бы чужой, его собственный хриплый голос:

— Оля, пожалуйста, выходите за меня! Я обещаю Вам быть хорошим мужем!

И ни последующий скандальный развод, длившийся почти год, ни лишение бывшей жены материнских прав, за которые она потребовала огромные отступные, ни тяжелое усыновление, ни недоумение родни и знакомых — как можно променять Жар-птицу на Серую мышку «с хвостом», ни отправка в отдаленный гарнизон (хотя куда уж дальше-то!), ни затянувшееся повышение в звании, ни какие другие невзгоды, ни разу не дали Василию повода усомниться в правильности своего решения. Ведь рядом с ним всегда была его жена, его Оленька, и два его сына-«близнеца» — Вадик и Владик!

— Ребята, пирог готов! Вася, неси блюдо!

— Уже идем, Олюшка!

Из кухни выглянула жена. Василию все в ней нравилось. И пальчики, и ноготки, и завиток на шее, и грудь… Всё-всё…





Сообщение (*):
Комментарии 1 - 0 из 0