Функционирует при финансовой поддержке Министерства цифрового развития, связи и массовых коммуникаций Российской Федерации

Имени Петра

Аркадий Степанович Казанцев.53 года, киносценарист.

Пару раз в году, пока я был маленьким, отец рассказывал мне о своём родном селе. Обыкновенно это случалось в конце праздничного дня. Расходились гости, затихали песни и громкие голоса, за окнами темнело, он звал меня, и до тех пор, пока мама не начинала мыть посуду и наводить порядок, мы сидели с ним за столом друг против друга. Подвыпившему отцу хотелось поговорить о чём-то для него очень важном — про братьев и сестёр, про их детство, про голод в Поволжье, про житьё-бытьё. Почти всегда его рассказы заканчивались перечислением имущества, которым в прежние времена владела наша семья, мои деды и прадеды.

Для меня эти прежние времена были такими далёкими, что я даже не мог их представить. Я родился после того, как отец и мама перебрались в большой город. Мы жили в квартире в пятиэтажном доме неподалёку от центра, и всё, что нас окружало, не имело ничего общего с лошадиной упряжью, с плугами и боронами, с водяными мельницами и крупорушками.

Он старательно загибал пальцы, припоминая количество земли, домашней скотины, птицы, сбивался и начинал снова. Я слушал и рассматривал стол. От стола ещё вкусно пахло закусками и вином. Помню верблюдиков, которых какой-то гость делал из жестяных винных пробок и спичек. Верблюдики стояли среди грязных тарелок и стаканов. Отец всё пытался доказать, что его село - лучшее в мире, и, похоже, чуточку привирал.

Когда мама сердилась на отца, она сообщала мне собственную правду - поголовье овец и лошадей сокращалось, а крупорушка переходила к соседям, то есть выяснялось, что нам она не принадлежала. Честно говоря, я по этому поводу нисколько не волновался. Я не знал, что такое крупорушка, и даже не пытался понять. Истории про домашнюю скотину меня тоже не интересовали. Я рассматривал жестяных верблюдиков и ждал, что вот сейчас отец пойдёт спать и я смогу заняться чем-нибудь своим. Или тоже пойду спать. Было мне в пору тех рассказов пять, семь, десять лет. Позже на призывы посидеть и поговорить я смело заявлял, что много раз про всё слышал. Загибая пальцы, я перечислял утраченное имущество и оставлял отца наедине с его хмельным ностальгическим настроением. 

Впервые в родовое село меня привезли в дошкольном возрасте, в конце шестидесятых, летом. Про ту поездку я бы наверняка забыл, если бы не страшный случай. Солнечным утром я вышел из дома и увидел, что во дворе на колоде лежит какая-то спираль. Я ткнул её пальцем, она оказалась мягкой, распрямилась, зашипела и высунула язык. Я закричал и заплакал. Потом появились мужик с бабой, но не отец и не мама, - они смеялись надо мной и лопатами гнали эту змею в сторону реки. Грунтовая дорога шла под уклон, река текла сразу за нашим огородом, а лопаты были совковые. Наверное, такими веяли зерно. Они скреблись по земле, мужик с бабой по очереди подцепляли ими змею и, не причиняя ей никакого вреда, отбрасывали на два-три шага. Я семенил рядом и наблюдал эту картину, пока змея не бултыхнулась в журчащий поток.

И вот на рубеже двадцатого и двадцать первого веков я сижу в интернет-салоне. Я отправил по электронной почте всё, ради чего сюда пришёл, но мне ещё не хочется уходить. Я думаю: «Что бы такое набрать в поисковой системе?»

Несмотря на то что праздничные отцовские рассказы меня не очень впечатляли, каким-то образом он сумел передать мне свою любовь к Малой родине. Уже несколько лет я мечтал о поездке в тот уголок. Я жил в Москве или рядом с нею, отец с мамой познакомились в послевоенном Саратове, потом уехали на советские стройки в Казахстан, где я появился и вырос. Саратовскую область я считал местом, в котором коренится наше генеалогическое древо. Когда настало время заполнять анкеты для службы в армии, я окончательно уяснил, что отец - из Петровского района, а мама — из Базарно-Карабулакского.

Глядя, как мигает курсор в строке поиска, я как бы окунулся в ностальгическую волну, которую любил поднимать мой отец, и набрал запрос - «фото Петровска». Очень захотелось посмотреть, как он выглядит.

В Петровске я бывал лишь однажды - в конце семидесятых там выходила замуж близкая родственница, и на свадьбу мы ездили всей семьёй. Кроме общих добрых впечатлений и отдельных ярких эпизодов, в памяти сохранилась только улица, на которой разворачивались торжества. Гулял ли я тем летом по центру города? Наверняка. Но не отпечаталось.

Я открыл все ссылки на первой странице и скопировал изображения на дискеты. Следующую неделю в перерывах между работой, я подолгу разглядывал каждый из этих снимков и пытался припомнить хоть что-нибудь - как бродил там по тротуарам с двоюродными братьями, с троюродными сёстрами и с седьмой водой на киселе, как гонял по дорогам на велике, как задирал голову на церковные купола. Но ничего такого — тщетные усилия. Снимки сами собой распределились по трём папкам...

Чёрно-белые фотографии царских времён. Лето.

Чёрно-белые фотографии советских времён — 60-е, 70-е годы. По большей части - лето, немного зимы. Демонстрации на первое мая, на седьмое ноября, парад в честь Дня Победы.

Один цветной снимок из депрессивных девяностых. Осень.  

Как и все люди нашей страны, я надеялся на возвращение сытой и достойной жизни — вроде той, что была в России в лучшие брежневские годы или накануне Первой мировой. Хотелось тишины и мира, чтобы уютно и солнечно, как на чёрно-белых фото.

Несмотря на схожую атмосферу, царская и советская папки очень между собой разнились.

*

На дореволюционных снимках народ толпится на площади, на ярмарке, в торговых рядах. Народ заглядывает в объектив камеры - такое развлечение ему пока что в новинку. Приятно удивляет внутренняя крепость в мужиках. Ничего рабского, люди без морока в лицах - наоборот, с желанием жить, с интересом к происходящему.

В кадре остались лавки местных купцов и ремесленников - «Мебель от Любезнова», «Шорные товары Сотникова», товары Шалимова, Мельникова, Беляева. Торговали тем, что производили — никакого вам одноразового китайского ширпотреба.

А вот ещё несколько описаний, по которым каждый желающий сможет найти в интернете те же самые фотографии...

От города к святому источнику через поля тянется крестный ход — хоругви, иконы, нарядные богомольцы всех возрастов. Часовенка.

Главная площадь, триумфальная арка с двуглавым орлом, шатры, телеги. Вид с колокольни. Представляю себе фотографа, который забирается повыше, чтобы охватить пространство пошире. В руках — штатив, камера. Заезжий тип, энтузиаст своего дела, котелок задвинул на затылок. Церковный служка, чтец или пономарь, держится рядом — ассистирует, ему интересно. А может, фотограф и сам из местных, прикатил поснимать, пока ярмарка кишит народом. Я бы предположил, что такую работу ему заказал городской голова, но в кадр не попал крупным планом ни один сановник. Неужели кто-то из пламенных борцов за светлое будущее почистил после революции архив и бескомпромиссно вымарал всех представителей тёмных сил? Вряд ли.

Женщина в платочке торгует горшками и чугунками, сидит, вполне счастливая, посреди своего товара, на фоне парковки для гужевого транспорта.

Ну, чего, тётка, не против, если я тебя запечатлею для истории?

Давай, милок! Только чтобы красивая получилась.

Столько черепушек, что не сразу и разглядишь твою красоту.

На фоне колокольни — корова с ребристым боком, телега, мужики, один из них — в светлом фартуке, стало быть, при деле. Баба в возрасте, рядом — парень, не иначе как сын. На переднем плане — стриженая девочка в платье.

Сценка из патриархальной жизни — на огороде с кучей деток.

На шарабане с рысаком — катания за городом.

У какого-то общественного дома, очень нарядного, с вывеской - надписи не разобрать, с резной отделкой по фасаду, с водосточной трубой, три окна распахнуты, одно закрыто, цветы в горшках, занавесочки, палисадник, молодёжь стоит, сидит на крыльце, опять же - дети.

Барышни в белом и с зонтиками от яркого солнца — на мостике, на пристани. Хранят кожу от загара — чай не простолюдинки.

Я смотрел на крестьян, одетых добротно, как мои дед и бабка в дореволюционную эпоху, когда они только поженились – такой снимок хранится у нас в семейном архиве. Я думал, что среди них может быть и наша родня. А уж мужики на площади перед собором наверняка знали прадеда, старосту села, которое располагалось неподалёку.

*

Праздничные фото шестидесятых, семидесятых тоже полны народа. Кажется, что эти люди попроще - без хитринки в глазах, но всё ещё крепкие.

Вспоминаю те благостные времена, моё золотое детство - мало машин, провинциальная тишина, солнечные летние деньки, на цветочках лениво жужжат шмели, пчёлки...

Ветераны войны с венком - «Павшим бойцам от трудового коллектива».

Советские воины - колоннами, много уроженцев Средней Азии, офицеры в парадных мундирах. Невольно подумалось: «Неужели и здесь, в глубоком тылу, располагалась такая большая армейская часть? Стало быть, кто-то до сих пор вспоминает эти места, где тянул службу, тосковал и ждал дембеля...»

На одной из фотографий я увидел знакомое лицо. Группа парней на футбольном поле, и в этой группе — известный русский актёр Леонид Вячеславович Куравлёв в его молодые годы. Получается, мы - земляки.

*

Леонид Вячеславович всё перевернул - я понял, что ошибся. Я прочитал в интернете его биографию и выяснил, что одно время он действительно жил в Петровске, но это был другой Петровск - Петровск в Ярославской области.

Так мне открылось, что фото, которые я собрал в память о Малой родине, не имеют к саратовским краям никакого отношения, а значит, нет на них ни моих родственников, ни тех, кто бы мог их знать.

Я залез в атлас автомобильных дорог, но в Ярославской области города Петровска не обнаружил. Что за путаница? Города Петровска в Ярославской области не было, но мне попался населённый пункт Петровское. При дальнейшем, как бы это, расследовании он и оказался тем самым местом, которое я принял за папину «вотчину». Досадно.

Однако привязанность к городу на снимках осталась, я всё ещё хотел прожить там пару июльских деньков, погулять по сонным улочкам и окрестностям. Мы ведь быстро привыкаем к тому, что однажды посчитали своим.

Время от времени я забивал в поисковую строку всё тот же запрос и наблюдал, как интернет полнится картинками, новостями и архивами. Я сравнивал фото и отслеживал по ним судьбы зданий - в разные времена в кадр попадали одни и те же достопримечательности. Чтобы опять ничего не перепутать, я пересчитывал окна и двери, обращал внимание на архитектурные детали.

На фоне храма снимались и православные крестьяне с лавочниками, и граждане СССР. В императорской России Петропавловская церковь стояла красавицей, в советский период она лишилась крестов, служила не пойми чем, обветшала. На смену крестным ходам явились колонны демонстрантов, хоругви с иконами уступили транспарантам и воздушным шарикам.

Ничего особенного после революции в Петровском не построили — типовые хрущёвки, магазины. Поэтому туристический облик города складывался всё из того же царского наследия — бывшие культовые сооружения, бывшее здание присутственных мест, бывший трактир, который, если верить подписи, в народе называли Тухлым домом — за то, что в давние времена его владелец квасил в подвалах капусту и она распространяла по округе соответствующий запах.

Тухлый дом стоял на перекрёстке и тем выделялся. Я хорошо запомнил его с обеих сторон, которыми он заглядывал в объективы камер.

Снимок из девяностых, единственно цветной, нагонял уныние. Правды ради, надо сказать, что его сделали промозглой осенью - на главную трассу с прилегающей дороги колёсами нанесли грязи.

Тезисно изложив на бумаге эти соображения, я пошёл в субботний день на базар и понял, что не прав. Я понял, что упрощаю картину мира, подгоняя её под свои теперешние взгляды.

Знаю не понаслышке, что такое рынки девяностых, - сам трудился на них челноком-продавцом, преимущественно на Черкизоне. Те рынки тоже кишели народом. Там тоже водилось немало крепких людей, довольных жизнью и новыми возможностями. Эти люди мотались в Турцию, в Китай, в Грецию, в Польшу. Они тоже чувствовали себя уверенно и радостно, разве что выглядели иначе, чем их дореволюционные предки... Женщины - без длинных юбок и скромных платочков, загорелые и оголившиеся на летнем солнышке - в лосинах и топиках, с сигаретками, со стаканами кофе. Мужики - без картузов и сапогов, в шортах, сланцах и бейсболках. Я был одним из них — втюхал, ловко перетасовал купюры, отслюнявил за бумажную плошку с шашлыком или пловом, после работы завернули в банк, котлету деревянных обменяли на баксы по выгодному курсу, затарились хавчиком, пивком или налегли на «Beefeater», привезённый из Стамбула, - капусты нарубили нормально, можно расслабиться.

А отъедешь в глубинку — непролазная тоска. Заводы и фабрики, если повезёт, становятся торговыми центрами, не повезёт — рушатся. Поля зарастают сорняком и молодым лесом. Свинарники разбирают на кирпичи. Режут на мясо последнюю колхозную корову. Бывшие трактористы-механизаторы широкого профиля гоняют по узкому треку на жестяных верблюдах и пока не упьются до чёртиков, пока не захлебнутся палёной водкой, пока не передерутся до смерти, обильно пересыпают матом рассказы о том, как было раньше - виноватят всех, кроме себя.

Так что толпы на рынке — не показатель. Точнее, не единственный показатель. И демонстрации — не показатель. Как обстоят дела со всем остальным? Что с валовым внутренним продуктом, уровнем инфляции, индексом счастья, демографией...

*

В конце нулевых я выкроил пару летних недель, чтобы навестить земли предков. Побывал и в Саратове, и в Петровске. Я скопил немало фотографий, которые нашёл в сети, и у меня сложилось ясное представление о том, какой Петровск - саратовский, какой - ярославский, какой - забайкальский, а где - Петровск-Порт, ставший Махачкалой.

Городок в Читинской области зажат между горными хребтами, их никак не перепутаешь с ярославской равниной. В Петровске саратовском непременно мелькнёт Медведица, никакой фотограф не сможет обойти вниманием реку и мосты через неё, плюс собственные архитектурные доминанты. А берег Каспия - вообще, отдельная песня.

Я даже подумывал: «Вот бы написать книгу «Именем Петра» и рассказать в ней о судьбе каждого из этих городов — с архивными и современными снимками, с иллюстрациями, с картами и схемами, выискивая общее в их истории, вспоминая героев, которые отстраивали и прославляли свою Родину, малую и большую. Или снять цикл документальных фильмов, пригласить в качестве ведущего Леонида Вячеславовича Куравлёва...»

Петербург — он, конечно, тоже при чём, но слишком велик, про него уже всё написано, в том числе классиками. Про него продолжают писать и снимать каждый день — никакой нужды в моём участии.

*

В октябре 2014-го знакомый священник вёз паломников к святыням Ростова Великого, Борисоглебского, Иванова и Переславля-Залесского. Я тоже записался в эту поездку. Отправлялись ранним утром в сумерках. Автобус, большой и комфортабельный, заполнили в основном женщины, в том числе пожилого возраста, прихожанки разных храмов. Тронулись, батюшка начал читать молитвы. Свободных мест - всего ничего - в самом хвосте салона, где я и устроился.

Село Годеново стало предпоследним пунктом программы. После него — возвращение домой. Это был вечер второго дня. Не скрою, чего греха таить, уже хотелось полежать на диване, осмыслить, прочувствовать пережитые впечатления — много всего - монастыри, келья и вериги преподобного Иринарха Затворника, чудотворные иконы, распятия, службы, встречи с архимандритом, с иеромонахами, с братьями и сестрами - благодать.

И вдруг мы въезжаем в городок, который кажется мне знакомым. Я не заглядывал в карту и не изучал маршрут, по которому пройдёт наше автобусное паломничество, но если бы и заглянул, то всё одно не увидел бы того, что открылось теперь, поскольку поездку в Годеново батюшка подарил нам как бы в качестве бонуса — вели мы себя дисциплинированно, а солнце ещё не село.

Я узнал ярославский Петровск. Оказалось, что Тухлый дом стоит как раз на пересечении главной трассы и дороги, которая ведёт в Годеново. Я смотрел на бывший трактир, словно встретился с кем-то близким, даже родным.

Он претерпел одно конкретное изменение. На его боковом фасаде вместо углового окна появилась дверь, а над нею повесили козырёк с надписью «Ашот». Стало быть, помещение выкупили и устроили в нём продуктовый магазин. На крыльце стояла южная женщина в фартучке - как я понял, родственница Ашота. В сторонке кучковались южные парни - видимо, сыновья или племянники Ашота, или земляки Ашота, или Ашот совсем не в курсе, кто такие, что вряд ли.

Автобус долго сворачивал - ждал, пропускал, поэтому все заметили козырёк. Бабушки на соседних сиденьях заворчали — после поклонения нашим порушенным и воссозданным святыням, после ярких рассказов о нашей великой истории магазин имени Ашота в центре древней Руси им явно не нравился. Бабушки нашли повод поговорить о том, почему русские мужики уступают приезжим и не хотят работать даже на маршрутках. Бабушки поглядывали в мою сторону, и я ждал, что вот сейчас мне придётся отвечать на их вопросы. Ответ у меня созрел, но хорошо, что не пришлось его озвучивать:

Я не знаю, где русские мужики. Вы мне скажите, скольких сыновей родили и воспитали?

За два дня поездки я невольно узнал хоть что-то о каждой из них — воцерковляются не так, чтобы очень давно, дедушек схоронили, грусти вперемешку с печалями, хлопоты пополам с проблемами, хвори в очередь за болячками. Но судя по тому, что бабушки отличались боевитой натурой, в прошлом они были ещё теми штучками — комсомольские мероприятия, партийные собрания, фестивали, трибуны — «вот стою тут перед вами вся такая, да здравствует женщина труда, надену крепдешиновое платьице, губки накрашу, как пущусь в пляс, все кавалеры - мои, заведём одного и хватит, чего нищету плодить...»

Что случилось с народом, который так радует глаз на дореволюционных снимках? Где купцы и ремесленники Шалимовы, Мельниковы, Любезновы, Сотниковы? Маскируются безличными вывесками - типа «Мир того», «Мир сего», «Мир всякого», риэлторское агентство «Всё будет», туристическая фирма «Давай ещё»? Почему теперь вместо них один Ашот? Как говорится, дай Бог здоровья этому Ашоту, но...

Кто станет называть своим именем малый или средний бизнес, если в любой день его могут закошмарить под ноль? Для этого надо быть очень уверенным в себе человеком или дороже денег ценить понты.

Где советские люди? Где их стройные ряды? Куда они пришли своими маршевыми колоннами? Что сегодня происходит с нами? Разные ответы существуют на все эти вопросы.

Ярославский Петровск утратил статус города ещё в 1943-м году, его население тает. Петровск-Порт потерял прежнее имя, и русских там теперь малый убывающий процент. Петровск забайкальский который год сползает в демографическую яму. Петровск саратовский тоже неуклонно теряет людей. Народ скукожился, дыры в самой сердцевине...

*

«Он говорит им: а вы за кого почитаете Меня?

Симон же Петр, отвечая, сказал: Ты — Христос Сын Бога живаго.

Тогда Иисус сказал ему в ответ: блажен ты, Симон, сын Ионин, потому что не плоть и кровь открыли тебе это, но Отец Мой, Сущий на небесах;

и Я говорю тебе: ты — Петр, и на сем камне Я создам Церковь Мою, и врата ада не одолеют её». (Мф. 16, 15-18)

«На сем камне», то есть на том, что Пётр сказал: «Ты — Христос Сын Бога живаго», на этом исповедании «создам Церковь Мою». Камень — исповедание. Камень, который должен быть положен во главу угла и который отвергли строители.

Как вариант - можно строить и на песке, мы это умеем. По пескам хорошо бродить на верблюдах. Строительство на песке — стопроцентная гарантия того, что в старости не придётся скучать: в одной комнате протечёт, в другой посыплется, в третьей отвалится кусками, разгуляются крепления, уйдёт из-под ног пол, в закупоренном погребе протухнет нарубленная капуста, соседи замучают вечным ремонтом, искривятся балки, треснут несущие стены, съедет крыша, всё рухнет.

Или можно вспомнить, что у нас по любой дороге рукой подать до святого места.





Сообщение (*):
Комментарии 1 - 0 из 0