Функционирует при финансовой поддержке Министерства цифрового развития, связи и массовых коммуникаций Российской Федерации

На пути к вершине

Сергей Юрьевич Барановский. учитель, писатель, режиссёр, репетитор, рыбак и грибник. Экстраверт. Рыбы. Лошадь. Сова. Член Союза писателей России. Лауреат Международного Фонда ВСМ, Магистр Фонда. Родился и живёт в Москве.

Посвящается дяде Яше

Сегодня, в мёрзлое ноябрьское утро, Алексею Васильевичу Говорову, альпинисту и заядлому грибнику, довелось вспомнить прелюбопытнейшую историю. Случилась она тысячу лет назад. Тогда он, предельно измученный, заросший седой щетиной, сорокалетний молодой человек, практически еле живой под нещадным дождём, добирался из родной деревни до дому. С ним был лоснящийся от опят рюкзак, а в обеих руках по двухвёдерной корзине, полных разными другими шляпками и ножками. Часов в десять вечера Алексей вышел из вагона электрички на перрон и почти что вплавь тронулся к подземному переходу. Стена падающей с неба воды накрыла город буквально с головой.

Он уже подходил к турникетам, когда перед ним нарисовалось эдакое мелкое привокзальное хулиганьё лет четырнадцати с равномерно торчащими во все стороны зубами, руками, ногами, рыжей пыльной волоснёй и в каких-то немыслимых башмаках. Презрительно отследив Говорова по диагонали, пацан, смачно сплюнул и визгливым девчачьим фальцетом произнёс фразу из трёх простых слов:

— Дед, дай грибок!

Что??! Алексей Васильевич растерялся. Это ему?

В прихожей долго глядел в зеркало — перебирал слова, подходящие для обращения в свой адрес. Начал с «молодого человека», а закончил очень неприличным словом тоже из трёх букв — таким же коротким, каким его обозвал пацан. Все варианты, включая последний, никакого раздражения не вызывали. Но слово «дед» не вязалось никак. Алексей Васильевич и рожи корчил, и горбился, и нижнюю губу отклячивал. Даже «бабка» годилась. Но «дед» — отдыхал по-любому. Уже в постели, ещё долго, как только закрывал глаза, видел эту слюнявую, веснушчатую рожу. Внучек нашёлся, тоже мне.

Очень-очень давно произошла та история на вокзале. А сегодня, по пути через парк в магазин, Алексей не заметил лежащее на земле пластиковое упаковочное кольцо и запутался в нём ногой. Пролетев на хорошей скорости несколько метров по воздуху, он опустился на дно глубоченной коричневой лужи, при этом сильно ударившись грудью о камень. Когда вынырнул и кое-как встал, с трудом оперевшись о скользкую липкую глину, то понял, что это не лужа вовсе, а яма какая-то или, может быть, старый колодец. Плавающие вокруг разноцветные осенние листья вперемешку с полусгнившими бычками были ему по пояс. Костыли разлетелись по кустам. Сердце схватило сразу, резко запекло, как при сильном ожоге. Голова кружилась. Две девушки проходили мимо и аж за деревья ухватились, дабы не составить Говорову компанию в связи с внезапным упадком сил, вызванным их страшным смехом, плавно переходящим в истерику. И вправду очень смешно выглядел Алексей Васильевич весь в подтёках бурой глины, с парой кленовых листочков, прилипших к его совершенно лысому темени. Девушки переглядывались, показывали на него пальцами и хохотали как умалишённые. Одна успокоилась первой. Сделала шаг, и её загорелый пупок выглянул из-под белоснежной блузки и оказался ровно на уровне глаз Алексея.

— Молодой человек, что вы там делаете? Вы что — водолаз? Может быть, вам чем-нибудь помочь?

Спросила взахлёб, заикаясь и всхлипывая. Нежданно нагрянувшее веселье всё ещё не покинуло её организм.

— Что?

Говоров растерялся. Что? Это ему?

— Может быть вам помочь, молодой человек?

Он молчал вдохновлённый. Вот это да… Может быть и помочь.

Как раз в этот момент тот самый привокзальный пацан в разваливающихся башмаках и нарисовался перед его взором. А интересно, сколько ему теперь лет, — подумал Алексей, — ведь наверняка он сейчас старше, чем я был тогда. Ясно представил грузного нечесаного мужика с по-обезьяньи морщинистой кожей и редкой седой порослью на подбородке, щеках и шее.

Второй подруге наконец-то удалось оторваться от спасительной берёзы:

— Катя, пойдём, мы опаздываем. Он справится. Вылезайте же, наконец. У вас всё отмёрзнет.

-Что?

— Холодно! Отморозите себе всё! Вылезайте!

Если бы они знали… Если бы знали, что всё уже случилось. Тридцать четыре осени

назад, ровно через год после встречи со злополучным пацаном, во время подъёма на семитысячную вершину в Тянь-Шанских горах дорогу преградила лавина. Группу нашли через трое суток. Выжил только Алексей. Одну ногу ампутировали целиком, вытащили из тазобедренного сустава. На левой руке удалось спасти только один палец. А кроме того, всё его мужское достоинство полетело в ведро с мёртвыми окровавленными конечностями. Так что теперь под мутной бурой жижей находилась лишь одна нога с натруженными, не по возрасту крепкими мышцами.

— Вам помочь?

Вылезать на глазах у такого шикарного пупка Говоров позволить себе не мог. Сердце отпустило. Дышать стало легче. Но Алексей Васильевич понимал — ненадолго. Нужно было что-то придумать, что-то такое сказать, чтобы они поскорее ушли и не увидели его позора. Он улыбнулся:

— Знаете что? А прыгайте ко мне. И оторвёмся по полной. Прошу! — он галантно протянул целую правую руку со полным набором длинных, ещё вполне элегантных пальцев.

Ого! Эта Катя вовсе не собиралась уходить. Её зелёные, широко расставленные глаза лучились смехом. И Говорову показалось, что мысль "а не согласиться ли" закралась в её чистую душу.

— Катюнь, что ты стоишь? С ума сошла?! Не слушай этого старого дурака.

— Оленька, погоди! Шикарный план! Мне такого ещё никто не предлагал!

Алексей замер. Но они ушли — плавно, беззвучно шурша и элегантно вращаясь — так часто оборачивались. Растворились, растаяли среди почти уже обнажённых рябин и клёнов.

Говоров постоял немного, потом полез на берег. Выбрался, как смог выжал на себе одежду, вылил воду из ботинка. Сложнее всего было найти костыли. Он исползал все кусты. В итоге всё-таки нашёл и встал на них. Хорошо, что никого вокруг не было. Алексей со стыда бы сгорел, если бы его увидели таким жалким и беспомощным.

Как только он преодолел шесть ступенек бетонного крыльца, дверь в подъезд распахнулась и навстречу, как чёртик из коробочки, выскочила Шурочка, соседка по этажу.

— Ой! Здрасте, Дядя Лёша! Мамочки родные! Что с Вами? Где это Вы так? Может помочь что?

— Здравствуй, красавица! Не волнуйся. Всё в порядке. На карнавале Водяного изображал. Вот сушиться иду. Не надо ничем помогать. Справлюсь. Спасибо.

— Мне бы Ваш оптимизм, дядь Лёш, — Шура сочувственно улыбнулась, — а лифт опять не работает. Будете с Матильдой Ашотовной до вечера телевизор смотреть, раньше не починят.

Говоров вошёл в подъезд. Вахтёрша, вперившись в него вялым желе бюста, трепетно заперечисляла: «Лёшенька выбирайте на первом адвокат по вызову с пеговой а потом вечерний ургант на СТС моя прекрасная няня на пятом повторяют голос по дважды два южный парк потом симпсоны южный парк не смотрела но говорят что-то о животных про хомячков или про тушканчиков заходите располагайтесь лифт хорошо если к ночи починят может чайку поставить или что покрепче у меня есть».

Алексей Васильевич — всегда подчёркнуто вежливый — на этот раз не поздоровавшись, пропустив мимо ушей весь список открывающихся перед ним возможностей, шагнул в боковую дверь и оказался в гулком колодце лестничных пролётов, ведущих на семнадцатый этаж, а потом на крышу. Отдышался. Его этаж предпоследний. Тридцать два лестничных пролёта по десять ступенек в каждом.

Нет, сегодня он не будет ничего смотреть — сразу пойдёт домой. Наверх. Сегодня он справится.

На восьмом этаже упал. Ударился грудью о железные перила — тем самым местом, которым саданулся о камень. Упустил костыль. Сполз за ним ногами вперёд в позе «сидя», опираясь руками о ступеньки позади торса. Между десятым и одиннадцатым этажами из носа пошла кровь. Остановился. Долго вытирал её полноценной рукой. Размазывал по лицу, запрокинув голову. На площадке пятнадцатого этажа сердце остановилось. Потерял сознание. Когда очнулся, палатка вся была засыпана заледеневшим снегом, и сил не было никаких. Выбрался из спальника, выполз на улицу. До вершины, по его подсчётам, осталось около двухсот метров и метров сто пятьдесят по перепаду высот. Закрепил базу, поднялся на полдлины верёвки. Двадцатью метрами выше начиналась тропа. Она вела прямо к цели. Но эти двадцать метров были почти вертикальными. Он вернулся к палатке, достал кошку, сменил ледоруб. Придётся лезть без страховки. Ещё ступенька. Ещё три. Ещё одна… По лестнице спускались и подымались люди. Все знали Говорова. Начинали что-то говорить, удивлялись, возмущались, предлагали помощь, но, встретившись с его взглядом, понимали и шли своей дорогой.

Наконец — вершина. Прямо посередине небольшой площадки из чёрного базальта находилась дверь, обитая коричневым дермантином. Алексей Васильевич отбросил костыли, упал на неё всем телом и сполз вниз, больно ударившись головой о ручку. Из кармана, полного липкой грязи и обломков рябиновой листвы, достал ключи. Дошёл!

Заплакал. Слёзы смешивались с подсыхающей кровью, стекали по лицу к шее и дальше, за ворот рубашки. Открыл дверь, вполз в квартиру. И уже через минуту крепко спал, свернувшись калачиком около полочки для ботинок. Появилась Катя. Она была в той самой белой блузке и в короткой юбке, обнажающей стройные красивые ноги. Сидела рядом, положила его голову на свои колени, гладила и тихонечко напевала любимый Говорова романс «Пара гнедых». Пара гнедых запряжённых зарёю, — выводила Катя.

— Я дошёл, — улыбнулся Алексей, — я хочу тебя.

— Ты молодец, Лёшка! Хан-Тенгри — серьёзное восхождение. Не каждый бы смог. Ты же знаешь — я мечтала заняться с тобой любовью в этой вонючей яме. Просто Оля меня не пустила. Ты настоящий мужчина. Пожалуйста, не уходи. Я тоже тебя хочу.

— А давай прямо сейчас!

— Как выспишься, так сразу и начнём.

Катя превратилась в маленькую синюю бабочку, поцеловала Лёшку в окровавленные губы, улыбнулась и улетела.

Алексей Васильевич ушёл к вечеру следующего дня. Так и не проснулся. Когда говорили всякие слова, речи, даже когда закрывали гроб, многие не смогли сдержать улыбку — правая рука Говорова лежала у него на груди ладонью наружу, а единственный сохранившийся на ней жилистый средний палец нагло торчал вверх, в небо. Во Вселенную. И, конечно же, Бог простил его за это.





Сообщение (*):
Комментарии 1 - 0 из 0