Функционирует при финансовой поддержке Министерства цифрового развития, связи и массовых коммуникаций Российской Федерации

Средство общения

Руслан Мканович Дзкуя.

К Вере Михайловне, учительнице русского языка и литературы, ребята относились с сочувствием. Вся школа знала, что жизнь её не сложилась. Она с отличием окончила университет, от аспирантуры почему-то отказалась и сразу же отправилась преподавать. Ей дали пятые классы, она довела их до выпускного, потом снова взяла пятые и тоже выпустила. Так и продолжалось без малого тридцать лет.

Веру Михайловну и смолоду нельзя было назвать хорошенькой, а поскольку вела она себя сдержанно и одевалась скромно, то шансов выйти замуж у неё не было. Она и не вышла. Ни о каких романах Веры Михайловны никто никогда не слышал, домой она всегда возвращалась одна, а если в выходные собиралась пойти на концерт или в театр, то обычно компанию ей составляла мама, очень похожая на неё, только совсем уж старенькая.

Вера Михайловна была человеком убеждений консервативных, однако вполне демократична. К примеру, полагала, что у каждого, вне зависимости от возраста, есть не только обязанности, но и права (за что её особенно уважали старшеклассники). Она была снисходительна к разгильдяям, не любила бездельников, и терпеть не могла тех, кто глумился над слабым. Тут она становилась изобретательна и беспощадна.

Вера Михайловна называла себя забытым словом «словесник» и совершенно искренне полагала, что преподает самые важные предметы. «Русский язык — это средство общения», — без конца повторяла она. — «Хотите, чтобы вас понимали, — учитесь излагать свои мысли. А для этого надо читать, комиксы тут не помогут».

Проверяя сочинения, она порой в отчаянии качала своей рыжей головой. Но никогда не ругалась. Она вообще считала, что дети не бывают глупыми. А то, что они неразвиты, так это все виноваты, и она тоже.

У Веры Михайловны был свой взгляд на литературный мир. В её кабинете висел портрет Лермонтова, которого она считала самым русским поэтом. «Одинокий, несчастливый, но невероятно сильный духом, — говорила она. — Невероятно сильный. Ну, да без этого в русской литературе делать нечего…»

Провинциальная жизнь только с виду сонная. В ней кипят свои страсти и разыгрываются самые неожиданные драмы. Но Вера Михайловна сторонилась всего этого. Она считала, что неучастие — лучшая, а чаще всего единственная форма противостояния.

Была у неё традиция. В конце учебного года в качестве напутствия она читала выпускникам рассказ «Выпрямила». Читала просто так, даже без пояснений, в расчёте, что когда-нибудь, лет через пятнадцать, а то и больше, история, рассказанная Глебом Успенским, очнётся в них и, может быть, как знать, поможет обрести точку опоры.

К своему пятидесятилетию Вера Михайловна сделала себе удивительный подарок: взяла кредит в банке и купила очень приличный компьютер. Она рассказала об этом в классе, что вызвало дружный смех: ребята считали, что единственная техника, с которой она может управиться, — пульт телевизора. В принципе, так оно и было, но оказалось, что это снова тот случай, когда Вера Михайловна не уступит.

Неожиданно она проявила не свойственную ей прежде сообразительность. Поставив очередную (и, заметим, заслуженную) двойку Вовке Александрову, известному тем, что всё свободное от школы время он проводит в интернете, она без всякой подготовки предложила ему сделку: она подтягивает его по русскому языку, он учит её управляться с компьютером. Вовке деваться было некуда, и он согласился.

Две недели подряд, проклиная всё на свете, он плёлся домой к учительнице, вежливо раскланивался с её матушкой, изображая приличного мальчика, потом слушал объяснения, повторял правила, писал диктанты, а когда эта тягомотина заканчивалась, начинал растолковывать, как работает компьютер и что делать, чтобы найти друзей в интернете. Он завел ей почту на мэйле, создал аккаунт в фейсбуке и зарегистрировал на паре форумов.

К его удивлению, она оказалась не так тупа, как он думал, и к концу второй недели уже бойко вела переписку со своими сокурсниками, которые, как выяснилось, разъехались по разным городам и странам. «Вот видите, — наставительно говорил Вовка, — это компьютер — средство общения». Учительница почтительно молчала.

С тех пор характер Веры Михайловны заметно изменился. Она стала какой-то более живой, что ли. Даже острить стала чаще. На уроках она обычно не отвлекалась на посторонние темы, но вот как-то раз, говоря о «Ревизоре», вдруг с улыбкой заметила: «А писал бы Хлестаков другу своему Тряпичкину по электронке, так Марья Антоновна до сих пор бы ждала жениха в недоумении». Весь класс просто упал со смеха…

Справедливости ради заметим, что требования её меньше не стали, и получить у неё пятёрку по литературе по-прежнему было задачей трудно достижимой. Вера Михайловна была свято убеждена, что оценки «отлично» заслуживает лишь тот, кто, как она говорила, «способен мыслить в пространстве идей и образов автора». Особенно её раздражали попытки пересказать текст, но теперь она по-другому объясняла, почему это плохо. «Воспринимать повесть или пьесу как последовательность событий, и только, — это всё равно что застрять на первом уровне», — говорила она. — А самое интересное начинается на третьем или четвёртом».

Ребята, в общем-то, не очень понимали, в чём прелесть письма Татьяны, и как им в жизни пригодится знание наизусть монолога Чацкого, но тут уж упрекать некого. Видит Бог, Вера Михайловна старалась объяснить им, что прекрасное всегда бессмысленно с практической точки зрения, но ценно само по себе, однако силы были неравны: дети смотрели телевизор, да и вообще видели жизнь вокруг. То, что ученики читали хотя бы произведения, включённые в школьную программу, было большим достижением Веры Михайловны: несмотря на свою внешнюю холодность, она была человеком темпераментным и могла увлечь даже рассказом о похождениях Чичикова.

Кстати, сказать, её отношения с Вовкой Александровым стали совсем другими. Во-первых, он перестал валять дурака на её уроках и даже начал читать книжки. Во-вторых, и это главное, он почувствовал себя ответственным за неё. Что ни говори, ведь это он ввёл её в мир интернета, а там и послать могут, и обмануть запросто, особенно человека неопытного. Так что время от времени он проявлял настойчивый интерес к её успехам и открытиям: заходил, проверял компьютер, учил чему-нибудь новому.

Однажды Вовка специально провёл с ней беседу о том, какие бывают мошенники и о чём они пишут. Он спросил, не получала ль она писем от одинокого американского генерала и не предлагали ль ей 300 тыс. долл. наследства из Нигерии. Услышав, что ничего такого не было, он уверенно сказал: «Будет ещё», — и велел вообще не открывать без него писем от незнакомцев.

Что касается социальных сетей, то знакомство с ними оказалось для Веры Михайловны скорее полезно, хотя и привело её поначалу в ужас. У неё хватило здравого смысла понять, что, в сущности, это всего лишь зеркало, а, раз так, то неча и пенять на него, надо принимать, как есть. Она взяла себе за правило никогда не вступать в споры с незнакомыми людьми, и это очень помогало ей сохранить душевное равновесие.

Придя однажды к Вере Михайловне с очередной инспекцией, Вовка застал её в необычайном оживлении. Она обрадовалась его появлению и рассказала, что только что получила письмо из Канады, от своего не сокурсника даже, а одноклассника, который спустя тридцать с лишним лет вдруг разыскал её через фейсбук.

— А это точно он? — недоверчиво спросил Вовка, и сердце его незнакомо заныло.

— Ну, по фотографии его, конечно, не узнаешь, — Вера Михайловна была озадачена вопросом. — Но класс-то он наш помнит.

— Это мелочи, — уверенно сказал Вовка. — Пусть скажет, с кем вы за партой сидели… Прозвища какие-нибудь назовёт… Вас как дразнили?

— Меня?! — Вера Михайловна на секунду задумалась, а потом, чуть смущаясь, сказала: Толстушка…

Вовка от удивления глаза вытаращил: — Как толстушка? — Он невольно бросил взгляд на её и сейчас стройную фигуру.

— Ну, понимаешь, Володя, я худая была очень, и это было смешно, называть меня толстушкой…

— Да, дела, — покачал головой Вовка, однако продолжил: — Вот вы для начала его и спросите, помнит он это?

Вера Михайловна пообещала.

Целый месяц потом Вовка места себе не находил. Ему ужасно хотелось узнать, что за человек этот таинственный одноклассник. Он боялся, как бы тот не обидел Веру Михайловну, не заморочил ей голову. А та молчала.

Вовка знал все её пароли, ему ничего не стоило войти в её почту и прочитать всю переписку, но он не мог. Не то, чтобы он считал это неприличным, в конце концов, для её же блага, а вот что-то останавливало его, и всё тут. И спросить никак не решался.

Наконец, Вовка решил, что пора уже проведать Веру Михайловну, посмотреть, всё ли у неё в порядке с компьютером, не нахватала ль она вирусов. Он пришёл как обычно, с предупреждением, церемонно раскланялся с благоволившей ему матушкой и сразу занялся делом. А Вера Михайловна принялась готовить чай. Настроение у неё было хорошее, он слышал, как она что-то напевала на кухне, и почему-то это тревожно отзывалось в его сердце.

Известно, что Вера Михайловна никогда ничего не забывала. Помнила она и о том, что обещала Вовке проверить, точно ли ей пишет одноклассник. И вот теперь за чаем она коротко сообщила ему, что никаких сомнений нет: её действительно разыскал школьный товарищ.

Конечно, Вовке следовало удовлетвориться этой информацией, но он полагал иначе. Мальчик вежливо поинтересовался, как попал в Канаду её старый знакомый и что он там делает. Вере Михайловне отвечать на эти расспросы совсем не хотелось, но Вовка глядел на неё невинным взором и не отставал.

— Ничего особенного, Володя, — сказала она, — обычная история. Работал программистом, в девяностые уехал в Канаду. Сейчас в какой-то крупной компании. Можно сказать, всё у него в порядке…

— В порядке, — пробурчал Вовка. — Чего ж он тогда старых друзей ищет? Один, что ли, остался?

Вере Михайловне не понравился вопрос, однако она сдержалась:

— Не знаю, Володя, мы в такие подробности не вдавались. Просто вспоминали детские годы.

Вовка вздохнул и замолчал.

Он понимал, что теперь из неё слова не вытянешь, и ему остаётся только ждать, причём без особой надежды. Да, жизненный опыт, накопленный за семь лет обучения, говорил ему, что в школе ничего скрыть невозможно, но разве на Веру Михайловну действуют обычные правила? Впрочем, как прочёл он в одной книге, «нет ничего тайного, что не стало бы явным».

День шел за днём, а Вера Михайловна оставалась по-прежнему спокойна и невозмутима. Глядя со стороны, никак нельзя было сказать, что в её жизни что-то происходит. Разве что в конце апреля она пришла в школу в новом изящном платье и явно в хорошем настроении. Но, в конце концов, новое платье и есть повод для хорошего настроения.

Закончились долгие в этом году майские праздники, в палисаднике у школы снова расцвела сирень, и ученики стали томиться в ожидании каникул. Учиться уже никто не хотел, и единственной побудительной силой для них оставалась строгость тех немногих учителей, что умели держать класс в руках даже в такие дни.

Всё было хорошо, и дышалось так легко и свободно, и впереди было целое лето, но Вовку мучили дурные предчувствия. Он не понимал, что с ним происходит. Если бы кто-нибудь спросил его в лоб: «Ты влюбился, что ли?» — он бы с чистой совестью сказал: «С ума сошёл?» Нет, это было что-то другое, но что?

Он внимательно изучил Веру Михайловну за последние месяцы. Знал все её привычки, знал взрослый, притягательный запах её тела, распознавал шаги. Но он никогда не мечтал о ней. Закрывая глаза перед сном, он не представлял её рядом. Просто знал: если она уедет, вся его жизнь рухнет.

Он бы не смог объяснить, откуда взялось это чувство, и ему некому было об этом сказать: никто бы не понял, что за беда, если из маленького провинциального городка уедет учительница русского языка, а он был уверен, что это беда.

Когда все расходились на каникулы, никакого особенного прощания не было. Вера Михайловна ещё принимала экзамены, потом приводила класс в порядок, писала какие-то отчёты, так что до конца июня можно было забежать в школу и увидеть её в своём кабинете. Ну а дальше Вовка уехал с родителями на море и, надо сказать, очень славно провёл там три беззаботные недели.

Лишь в первых числах августа он забрёл, наконец, в школу. Увидев его, охранник, сидевший внизу уже три года и всех знавший, позвал:

— Александров!

— Слушаю, товарищ гвардии майор, — бодро отозвался Вовка.

Усмехнувшись, тот протянул ему ключ:

— Загляни в двадцать четвертый. Что-то там тебе Вера Михайловна оставила…

Пока Вовка шёл наверх, он впервые понял, что выражение «ноги не идут» — это не художественный образ. Он долго возился с ключом, хотя раньше сто раз открывал эту дверь, наконец, вошёл и встал у двери, оглядывая всё вокруг. В начисто вымытом кабинете Веры Михайловны было пусто. Так пусто, как бывает только тогда, когда хозяин уехал. На столе ни учебников, ни ручки. Только конверт белел.

Вовка подошёл ближе. Уверенным почерком Веры Михайловны на нём было написано: Владимиру Александрову. Ему вдруг стало тяжело стоять. Он сел за учительский стул и открыл конверт.

«Дорогой Володя!

Я не попрощалась перед каникулами, потому что сама ещё не знала, как поступлю. Прости меня, пожалуйста.

На майские праздники ко мне прилетал Андрей, мой одноклассник. Ты был прав, он действительно остался один. История обычная: сын вырос, жена ушла. Что поделаешь, так бывает. У них началась новая жизнь, у него закончилась старая.

Мы долго, много раз разговаривали с ним, так что я его неплохо узнала, прежде чем согласилась встретиться.

Он оказался замечательным.

Он сказал, что любил меня с восьмого класса, а я этого просто не видела. Хотя если б и увидела, всё равно не поверила бы.

Володя, всё происшедшее так неожиданно для меня, что я не могу найти объяснений своим поступкам. Но я почему-то уверена, что поступаю правильно. Я устала исполнять долг, тем более, что, по большому счёту, это никому не нужно. Оказалось, я всё ещё хочу жить. И мне нравится быть любимой женщиной.

Андрей попросил меня переехать к нему, и я согласилась. Он человек небогатый, но того, что у него есть, нам точно хватит. Мама сказала, что поедет со мной. Она понимает, что без неё я бы не двинулась с места, а ей хочется, чтобы у меня было хоть немного счастья.

Прости меня, Володя. Я не сбегаю. Просто так складывается жизнь.

Будь и ты счастлив.

Вера Михайловна».

Вовка положил письмо обратно в конверт и встал. Он смотрел вокруг, на класс, учительский стол, портрет Лермонтова на стене. Потом подошёл к доске, взял мелок, оставшийся от прошедшего учебного года, и спрятал в карман. Он понимал, что больше никогда не сможет сюда прийти, и старался запомнить всё, что было сейчас перед его глазами, любую мелочь, которая связала бы его воспоминаниями с тем, что оказалось для него так дорого и так тяжело.

«В полдневный жар в долине Дагестана

С свинцом в груди лежал недвижим я», —

Тихо, почти шёпотом произнёс он и вышел из класса.





Сообщение (*):
Комментарии 1 - 0 из 0