Функционирует при финансовой поддержке Министерства цифрового развития, связи и массовых коммуникаций Российской Федерации

Поворот

Ольга Кунавина.

Владимир Петрович Коврин, прослуживший в театре изрядное количество лет, собирался начать новую жизнь. Совершить столь резкий поворот в своей судьбе он надумал после того, как получил известие о смерти дальней родственницы, оставившей ему в наследство дом. Дом этот находился в деревне, в которой Владимир Петрович побывал лишь однажды в далеком детстве. «Брошу к черту театр, уеду в деревню, займусь охотой или рыбалкой», — прочитав телеграмму, присланную соседями скончавшейся старушки, решил Владимир Петрович, хотя ходить на рыбалку или охоту ему доводилось лишь в спектаклях на сельскую тему. Однако у Владимира Петровича имелись особые причины, чтобы отважиться на этот решительный поступок: за все годы, проведенные им на подмостках сцены, ему так и не удалось сыграть ни одной главной роли. Впрочем, одна главная роль у него все же была, но он сыграл ее сразу же после окончания театрального училища, да и то не в театре, а в кино.

В тот самый день, когда Владимир Петрович отправил телеграмму о своем приезде в деревню, он, выходя из дверей почтового отделения, неожиданно столкнулся со старым приятелем. Они не виделись с выпускного вечера, но это не помешало им узнать друг друга. Точнее, это бывший одноклассник первым окликнул Коврина, назвав его Вовкой, а уже потом Владимир Петрович, вглядевшись в холеного мужчину, одетого в дорогой костюм и ослепительной белизны рубашку, признал в нем соседа по парте Жорку Палицына, самого последнего в классе разгильдяя и трепача. Когда-то, на заре их общей туманной юности, Жорка тоже собирался стать актером и даже посещал вместе с Владимиром Петровичем театральный кружок. Правда, играть ему приходилось исключительно второстепенных персонажей, потому что из-за собственной лени он никогда не мог выучить длинный текст.

«Да-а, брат, годы никого не щадят», — глубокомысленно заметил Жорка и, крепко обняв Коврина, трижды столь же крепко расцеловал его. Владимир Петрович хотел было отшутиться, но едва раскрыл рот, как Жорка, махнув рукой, произнес: «Можешь ничего не рассказывать. Все о тебе, дружище, знаю: и о том, что жена от тебя ушла и квартиру при разводе оттяпала, а ты теперь по съемным скитаешься, и что в театре у тебя карьера не задалась, и что в кино не зовут». Едва Коврин мысленно задал себе по вопрос по поводу столь глубокой Жоркиной осведомленности, как тот вновь опередил его: «Алька Сергеева мне в прошлом году о тебе писала». Эта фраза заставила Владимира Петровича пройтись по всем закоулкам памяти, но, несмотря на предпринятые усилия, упомянутая Жоркой особа нигде не обнаружилась. Правда, долго мучиться Владимиру Петровичу не пришлось, потому что Жорка тут же запутал его еще сильнее: «Тьфу ты, да она же теперь не Сергеева, а Антонюк». Коврин мысленно махнул рукой и решил больше не утруждать себя воспоминаниями. Жорка тем временем предложил отметить встречу и, не дожидаясь согласия, потянул старого товарища за рукав через дорогу — в ресторан. Там, сделав заказ и открыв карту вин, он поведал о своей судьбе. Судьба к Жорке, в отличие от Коврина, благоволила все эти прошедшие годы и позволила превратиться из лентяя и болтуна в состоятельного и уважаемого человека. «Вот губернатором грозятся назначить, — строго сведя брови к переносице, признался Жорка, а затем прищурил глаза и уставился на Владимира Петровича. — Послушай, Вовка, а ведь у меня для тебя есть преотличное место. И как раз по твоему, театральному, профилю! Ты только послушай!» Однако слушать Владимир Петрович ничего не захотел. «К прошлому возврата больше нет», — сердито оборвал он Жорку.

«Ну как хочешь! — обиженно пожал плечами Жорка и, неожиданно вздохнув, мечтательно произнес: — А какой плащ у тебя тогда в «Гамлете» был».

Владимир Петрович удивленно взглянул на старого друга, но тот, словно отряхнувшись от старых воспоминаний, деловито обратился к сомелье и попросил принести Шато Шеваль Блан 1994 года.

Две недели понадобилось Коврину на то, чтобы уладить все свои дела. День отъезда был назначен на пятницу. Друзья советовали ему выехать в понедельник, но именно в этот день недели (понедельник был выходным днем в театре), начинать новую жизнь Владимиру Петровичу отчаянно не хотелось. Однако в пятницу не заладилось с самого утра. Сначала позвонил управдом с просьбой никуда не уходить, так как через полчаса явятся устанавливать плакат, извещавший о гастролях парижского оперного театра, для чего требовался доступ на ковринский балкон. (Установщики пришли на два часа позже назначенного времени и провозились до самого обеда.) Затем Владимир Петрович снова был вынужден ждать, правда, уже не у себя, а в мастерской, откуда следовало забрать из ремонта машину. И вот он снова находился в том же самом состоянии, ожидая на этот раз квартирную хозяйку, которой надо было отдать ключи от квартиры и которая, к его удивлению, немилосердно запаздывала.

Владимир Петрович посмотрел в окно. Начало смеркаться, а ведь он уже давно должен был быть в пути. Вскоре послышались звуки подъезжающего лифта, затем хлопнула дверца, и раздался торопливый стук каблуков. Коврин вышел в коридор и открыл дверь ухоженной женщине средних лет, одетой в элегантный темно-синий костюм, украшенный золотой брошью-бабочкой.

— Владимир Петрович, простите меня за опоздание, — взволнованным голосом произнесла женщина, переступив порог квартиры. — Я так торопилась, что забыла выключить утюг. Пришлось на полпути вернуться.

— Ничего страшного, — махнул рукой Коврин, а затем бодро произнес: — Ну вот и все, Вера Николаевна, принимайте ваши апартаменты.

— А может быть, все же останетесь, Владимир Петрович? — бросила на него взгляд, полный надежды, хозяйка квартиры.

Коврин отрицательно покачал головой.

— Что же вы на ночь-то глядя уезжаете? Дождались бы утра, тогда бы и ехали. Мало ли что в дороге может случиться. Все-таки пятница.

Владимир Петрович вновь покачал головой.

Женщина вздохнула:

— Ну раз так, тогда счастливой вам дороги, Владимир Петрович, и… удачи, конечно же.

— А вот за это спасибо! — улыбнулся Коврин и, наклонившись к женщине, поцеловал ей руку.

Когда дорога вывела его из города на опустевшую трассу, окончательно стемнело. «А, может быть, действительно стоило остаться?» — подумал Коврин, невольно вспомнив взгляд своей бывшей квартирной хозяйки, и взглянул на навигатор: предстояло проехать еще около трехсот километров. Ну нет, он своих решений менять не привык, да и оставаться в городе пусть даже на одну-единственную ночь для него равносильно смерти. Слишком долго он пил этот яд. Владимир Петрович посмотрел в зеркало дальнего вида: дорога была пуста и темна, город давно остался позади.

Спустя час показался дорожный знак, обозначавший объезд со стрелкой вправо. Коврин свернул на неширокую дорогу, покрытую гравием. Он проехал через небольшую рощицу, миновал один поворот, затем другой. Впереди заблестели немногочисленные огни. Неожиданно машину сильно подбросило. Руль едва не вырвался из рук. Послышался громкий хлопок, и автомобиль резко завалился набок. Владимир Петрович, выключив зажигание, открыл дверцу. Чуть впереди на обочине лежало левое колесо. «Надо же, — расстроился Коврин, — ведь только отремонтировал. Ну не везет, так не везет!»

Некоторое время он постоял возле машины в ожидании, что кто-нибудь проедет мимо, воспользовавшись, как и он, этой объездной дорогой. Однако никто не ехал, поэтому Коврин решил пойти в направлении огней. Судя по их количеству, это был небольшой населенный пункт. Но едва Владимир Петрович сделал несколько шагов, как сзади послышался громкий рев трактора. Коврин вернулся к машине. Вскоре рядом с ним остановился трактор с небольшой самодельной платформой. В кабине находилось двое молодых мужчин. Они сразу же поняли, в чем дело.

— Три штуки, чтобы доставить твою тачку до деревни, и еще столько же за ремонт, — деловито бросил тот, что сидел за рулем.

Выбора у Владимира Петровича не было.

— Тебе придется добираться до деревни на своих двоих, — сказал хозяин трактора, убирая деньги в карман куртки, после того, как машина Коврина оказалась на платформе. — Сам видишь, в кабине места нет. Как дойдешь до околицы, стукнешь во второй дом справа, — там моя мать живет. Валентиной Леонидовной зовут. У нее переночуешь. Я ей сейчас насчет тебя по телефону брякну.

И, взревев с новой силой, трактор, громыхая, потащил платформу с машиной в сторону деревни.

Коврину ничего не оставалось, как двинуться в путь. Стояла ранняя осень, поэтому ночь выдалась холодной. Даже, несмотря на то, что он шагал быстро, Коврин, одетый в тонкую ветровку, вскоре почувствовал, как его охватывает озноб.

Через полчаса он постучал застывшими от холода костяшками пальцев в окно второго дома, что стоял справа, а затем, уже кулаком, стукнул в ворота. В соседних дворах сразу же громко и безостановочно залаяли собаки.

— Проходите, пожалуйста, проходите, — произнесла, открывая ему ворота, женщина с наброшенной на плечи фуфайкой.

Коврин прошел следом за ней к крыльцу, а затем, поднявшись по ступенькам, шагнул в дом.

В доме было тепло и уютно. Пока хозяйка хлопотала на кухне, Коврин, присев в большой комнате возле печной стены, рассматривал обстановку. Стеллаж с книгами во всю стену, а также портреты Чайковского и Глинки, висевшие над пианино, наводили его на мысль о том, что хозяйка дома, скорее всего, либо заведующая клубом, либо учительница. Она была невысока ростом, довольно стройна и миловидна. Ее светлые волосы были собраны в узел на затылке. На безымянном пальце левой руки поблескивало обручальное кольцо. «Значит, вдова», — неожиданно для себя отметил Коврин. Что-то в облике хозяйки показалось ему знакомым, но что именно, он не мог понять. Вскоре женщина пригласила его к столу, и Владимир Петрович, подойдя к ней, представился, назвав свое имя и отчество. «Валентина Леонидовна, — произнесла в ответ женщина и неожиданно смутилась: — Угощайтесь, пожалуйста».

Изрядно проголодавшийся Владимир Петрович с удовольствием принялся за еду. Предложенные хозяйкой борщ, а также отварной картофель и куриные котлеты показались ему невероятно вкусными. Затем Валентина Леонидовна принесла чай и большое блюдо с румяным пирогом. Все это время, пока он ел, Коврину казалось, что она хочет о чем-то спросить его, но никак не решается. «Либо помнит меня по фильму, либо разглядела мою рожу в массовке, когда была в нашем театре», — предположил он, однако поощрять женщину не стал, а потому, поев, лишь поблагодарил за ужин.

Валентина Леонидовна провела его в соседнюю комнату. Она оказалась небольшой; кровать, низкое кресло и платяной шкаф составляли всю ее обстановку. Бросив одежду на кресло, Коврин с наслаждением вытянулся на кровати и заснул.

Проснулся он на рассвете и не сразу понял, где находится. Только припомнив события вчерашнего вечера, он сообразил, что лежит в доме приютившей его Валентины Леонидовны. Тут до него донесся звук брякнувших ведер. Затем он услышал чьи-то приглушенные голоса. Когда Коврин вышел в прихожую, то увидел стоявшую возле зеркала хозяйку дома. Она была одета в болоньевую куртку, из кармана которой торчали рабочие перчатки, и брюки, заправленные в резиновые сапоги. Женщина красила губы помадой. Увидев его в зеркале, она смутилась и спрятала помаду в карман.

— Разбудили вас, Владимир Петрович, — произнесла, обернувшись, она. — Вы уж не сердитесь, пожалуйста.

— Да я и не сержусь, — сказал Коврин. — Это вы меня извините за причиненное вам беспокойство.

— А машина ваша еще не готова, — сказала женщина, набрасывая на голову шерстяной платок. — Сын приходил, просил передать, чтоб не беспокоились. Так что вам подождать придется. Но вы не переживайте, машину вашу обязательно наладят. А мне, к сожалению, на работу пора. Завтрак я вам на столе в кухне оставила. Если заскучаете, то погуляйте по деревне. Места у нас очень красивые.

«Странно она одевается для учительницы, — невольно подумал, глядя на нее Коврин, — да и работнику клуба такая одежда не очень-то к лицу, скорее уж для доярки подходит».

Он позавтракал, а затем решил последовать совету Валентины Леонидовны, однако идти в деревню ему не хотелось, поэтому он вышел за околицу. Три дороги вели из деревни: одна, по которой он пришел сюда, была проложена прямо, две остальные, как в сказке, расходились налево и направо. Правая, в отличие от двух других, была вымощена камнями. Ее Владимир Петрович и выбрал.

Вскоре дорога вывела его к озеру, заросшему камышом. Постояв немного у берега и послушав, как кричат утки, Коврин побрел дальше. Ему встретился заросший сад, остатки въездных ворот, за которыми начиналась запущенная густая аллея; затем он увидел на небольшой возвышенности белокаменное сооружение, колоннадой и портиком напоминавшее античный театр. «Что за чудеса!» — удивился Коврин.

Белокаменные стены вблизи оказались в плачевном состоянии. Они были почти разрушены. В некоторых проемах еще виднелись узорчатые решетки, в одном из них поскрипывала от легкого дуновения ветерка железная дверь. Из всей постройки самый лучший вид имели колонны. Их было двадцать четыре.

Владимир Петрович разглядывал останки сооружения, пытаясь понять его предназначение. Однако скорее небо затянуло тучами, ветер сделался сильнее, так что Коврину пришлось спуститься с холма. Прежде чем отправиться назад, к деревне, Владимир Петрович бросил прощальный взгляд на развалины и снова удивился.

Возле заброшенного сада ему повстречалась хозяйка дома.

— А я-то думаю, куда это вы запропастились, — с явным облегчением в голосе произнесла она.

— Да вот решил познакомиться с вашими окрестностями, — сказал Коврин и поинтересовался разрушенным зданием на холме.

— Это церковь, — сказала Валентина Леонидовна. — Вы, наверное, обратили внимание на ее необычный стиль. Хозяйка здешней усадьбы, — она махнула рукой в сторону заброшенного сада, — была женщиной, хоть и хорошо образованной, но с причудами. Это именно по ее распоряжению в память о муже была выстроена эта церковь.

— Дама увлекалась античностью? — поинтересовался Коврин.

— Ее предки были греками, — ответила Валентина Леонидовна. — Впрочем, в усадьбе имелся домашний театр, а сама Анна Дионисьевна обожала музыку. Как гласит местная легенда, двадцать четыре колоны — это число замученных ею крепостных музыкантов. Думаю, это преувеличение.

Валентина Леонидовна улыбнулась, и Коврину снова почудилось что-то знакомое в ее лице. «А она очень даже ничего», — подумал он и неожиданно покраснел.

Машину Владимиру Петровичу пригнали под вечер.

— Может быть, еще на одну ночку останетесь? — несмело предложила Коврину Валентина Леонидовна.

Коврин ненадолго задумался и принял решение остаться. Во-первых, ему не хотелось ночью снова оказаться в подобной ситуации. Во-вторых, он почувствовал, что его не слишком-то и тянет в доставшийся по наследству дом.

Едва поужинали, как Валентине Леонидовне позвонили, и она, извинившись, ушла. Коврин остался один. Он включил телевизор: по одному из каналов показывали спектакль, поставленный Малым театром. Коврин нажал на кнопку пульта, и экран погас. Владимир Петрович подошел к книжным полкам, однако читать ему не хотелось. «Прогуляться, что ли», — подумал он.

Вскоре ноги вели его уже по знакомой вымощенной булыжниками дороге. Когда в ночных сумерках забелели остатки церкви, Коврин увидел в оконных проемах мелькавшие огоньки. «Наверное, молодежь», — предположил он, остановившись. Рассудок твердил ему, что надо повернуть назад, однако какая-то невидимая сила заставила его продолжить путь.

Когда Владимир Петрович подошел к церкви, огни погасли, только из-под железной двери виднелась полоска света. Коврин потянул ручку на себя, и дверь бесшумно открылась. Он шагнул через порог и оказался в длинном узком коридоре, в самом конце которого горели два факела, прикрепленные к стенам. Коврин двинулся по коридору. Идя по коридору, он вдруг услышал шум голосов, одобрительные крики и громкие аплодисменты. Владимир Петрович повернул голову и увидел справа от себя двухстворчатую дверь, завешанную бархатными портьерами. Внезапно обе створки распахнулись, и перед Владимиром Петровичем предстал освещенный зал, заполненный людьми. Он невольно шагнул вперед и оказался на сцене, в центре которой стояла женщина с длинными темными волосами, одетая в плащ ярко-алого цвета. Она кланялась аплодировавшим ей людям и посылала воздушные поцелуи. Незнакомку окружали скрипачи в черных фраках. Их лица закрывали маски. Владимир Петрович невольно пересчитал их: музыкантов оказалось ровно двадцать четыре. Когда женщина обернулась к Коврину, Владимир Петрович увидел, что ее глаза тоже скрывает маска. Женщина поманила его пальцем, и Владимир Петрович, давно уже потерявший власть над собой, подошел к ней.

— А вот и мой возлюбленный! — воскликнула незнакомка, после чего зал зааплодировал еще громче. — Как же долго я тебя ждала!

— Ждала! Ждала! — эхом разнеслось по залу.

Женщина сделала знак кому-то за спиной Владимира Петровича. Коврин тут же оглянулся, но сзади никого не было. Когда же он повернул голову к незнакомке, то увидел в ее руках хрустальный бокал с красной жидкостью, который она протянула Владимиру Петровичу.

Владимир Петрович взял бокал и сделал несколько глотков. В бокале оказалось вино, оно было приятным на вкус, но у Коврина закружилась голова. Он выронил бокал и почувствовал, что падает. Однако чьи-то невидимые руки сразу же подхватили его и уложили на что-то мягкое. Владимир Петрович на мгновение закрыл глаза, а когда открыл их, то увидел склонившуюся над собой женщину в маске.

— Ну вот он и настал, этот волшебный миг, — прошептала женщина. Она взмахнула руками, в которых блеснул кинжал, а затем с силой опустила их. Грудь Владимира Петровича пронзила острая боль.

— Не покидай меня больше никогда, — это были последние слова, которые услышал Коврин, прежде чем потерял сознание.

Когда Владимир Петрович пришел в себя, то увидел, что лежит на кровати, а рядом на стуле сидит Валентина Леонидовна.

— Слава богу, пришли в себя, — обрадовалась она.

Владимир Петрович хотел было приподняться, но из-за боли, сразу же охватившей все тело, не смог.

— Лежите, лежите, — испуганно произнесла хозяйка дома, дотронувшись до его плеча.

Коврина от ее прикосновения словно озарило. Облик склонившейся с иголкой в руках над алым плащом девочки с длинной светлой косой предстал перед его глазами.

— Аля, — растерянно прошептал он, — Сергеева.

— Наконец-то узнал, — улыбнулась Валентина Леонидовна.

— Ты шила замечательные костюмы в нашем драмкружке. Мой плащ Гамлета… Так это ты обо мне Жорке писала! — воскликнул Владимир Петрович, вновь озаренный очередной догадкой.

— Я.

Они немного помолчали. Затем Коврин произнес:

— Что со мной?

— Ты упал в темноте и сильно ударился о камни, — ответила Валентина Леонидовна и рассказала, что Коврин был найден поздно ночью у подножия церкви загулявшейся парочкой.

На следующее утро Владимир Петрович почувствовал себя лучше и встал с кровати. Валентина Леонидовна, накрывавшая к завтраку стол, обрадовалась, увидев его на ногах. Едва сели за стол, как у Валентины Леонидовны зазвонил телефон.

— Сейчас приду, — ответила она и принялась торопливо собираться.

— Куда это ты все время торопишься? — ревниво поинтересовался Коврин.

— Так ведь дела, — смутившись, ответила Валентина Леонидовна. — Я ведь глава сельсовета. Хочешь, посмотреть на мое хозяйство? — неожиданно предложила она.

Коврин согласился.

— У нас поселение большое, — сказала Валентина Леонидовна, когда они шли по деревенским улицам, — поэтому и забот много. Думала, никогда не справлюсь, когда в начальство выбирали. Я ведь учительницей до этого работала. Такой поворот в судьбе…

Они остановились возле небольшого красивого здания.

— Наш сельский культурный центр, — торжественно произнесла Валентина Леонидовна. — Этой весной открыли, благодаря Георгию Ивановичу. — Коврин не сразу понял, что речь идет о Жорке Палицыне. — Он и деньгами, и строительными материалами помог. У нас теперь не только драмкружок, но и зрительный зал со сценой имеется. Вот только директора никак найти не можем.

И она, улыбнувшись, так посмотрела на Коврина, что Владимир Петрович понял, что не сможет отказать ей.





Сообщение (*):
Комментарии 1 - 0 из 0