Функционирует при финансовой поддержке Министерства цифрового развития, связи и массовых коммуникаций Российской Федерации

Брагин Никита. Солнышко мутовки на сосновом спиле

***

Солнышко мутовки на сосновом спиле
светом прорастает из ушедшей были.
Чем седее бревна, чем древней венец,
тем светлее золото годовых колец.

Так и мы с тобою сквозь лета и зимы
прорастем любовью, прорастем любимым.
Смолкой золотою в солнечном бору
для тебя заплачу я, и с тобой умру.


Беседа в августе

Прохлада оголенных рук
и самовара жаркий отблеск
обозначают летний отпуск
и этим замыкают круг,
в котором августовский день
с чертами бедности опрятной,
куда ты просишься обратно,
но сердце бьется о кремень.

И, словно четки, перебрав
воспоминаний кинокадры,
разделишь скорлупу и ядра,
найдешь малину в гуще трав,
попробуешь с горчинкой мед,
продлишь цепочкой многоточий
наш разговор до самой ночи,
и душу радость обоймёт.


Одиночество

Когда коснется одиночество
изломом высохших ветвей,
и отзовется только отчество
из горькой памяти твоей,
тогда ты все увидишь заново,
как в детском радужном стекле –
предутреннее, первозданное,
единственное на земле.

Увидишь, словно не утрачены
в десятках прошуршавших лет,
в быту и беготне горячечной,
в дыму дешевых сигарет –
ни муравы прохлада дивная,
ни темных елей тишина,
ни восхищение наивное
смешной девчонкой у окна.


Снеговик

Снег ложится мантией монаршей
в кисточках сибирских горностаев;
Питер Брейгель, по прозванью Старший,
исхудавший календарь листает;
Рождества прелюдия и фуга
вьют узор морозного венка –
расскажи под музыку, подруга,
как лепили мы снеговика.

Мы друг друга взрослыми считали,
но зима поверить не хотела,
кутая в серебряные шали
сонных сосен солнечное тело;
и была минута, словно месяц, –
вечность рассыпала снегопад,
и узор заиндевевших лестниц
лился по холмам в Нескучный сад.

Снеговик был маленьким слонёнком, –
очень трудно вылеплялся хобот,
и в руке дрожало стрункой тонкой
сердце оживавшего сугроба;
плакала в ладонь слезою талой
смёрзшаяся варежка твоя,
а любовь ждала и обретала
память, что живее бытия.


Ноктюрн

Спросишь ли, ночи любви памятью
перелистывая,
как обрести просветленную мудрость,
и не расстраиваться
ни о том, что судьба припрятала,
да запамятовала,
ни о том, что сам разбрасывал,
не задумываясь...

Сердце наше подобно горнилу
пылающему:
сверху копоть и шлак, но под ним
златосолнечное
ядрышко, тёплая капля желтка,
плачущая
летнего вечера ясными
колокольчиками...

И невдомёк иному, что самое
радостное –
нежность полной луны ловить
бессонницами,
камешки слов на струны строчек
нанизывая,
лишь потому, что попросила ты,
возлюбленная...


Кадаши

В Кадашах малиново-резных,
в голубином гомоне весны
заблудиться и найти друг друга,
и пойти сквозь арки и дворы
в день, когда по трещинам коры
почки раскрываются упруго. 

Кадаши светлеют по весне
как узор на храмовой стене –
древний камень по кирпичной кладке.
В окнах отражается заря,
а с «Марата», или «Октября»
ощутимо пахнет шоколадкой.


Тишайшая музыка

И всё это было музыкой,
спящей в закладках книг —
чёрный изгиб ужика,
кряквы нервозный крик,
сизый бочок ягоды,
сливовая камедь,
лилии в тихой заводи,
заката тёплая медь.

За этой тишайшей музыкой
сквозь умирающий сад
спешишь по тропинке узенькой,
но не вернёшься назад,
потому что мотив ласковый
здесь не сыграть и не спеть,
потому что за детскими сказками
нас ожидает смерть.

А жизнь остаётся музыкой
в том надзвёздном краю,
где снова юной и суженой
я тебя узнаю,
где на опушке вечного
наша любовь звучит
дальними звонами вечера,
тихой струной в ночи.


Толкование печалей

Ты можешь толковать мои печали,
исчислить их века, глубины, дали,
нащупать пульс и угадать исток?
Умеешь ли расслышать эти струны,
успеешь ли запомнить эти руны,
пока волна не сгладила песок?

Ты можешь сдвинуть графики и сроки,
перенаправить на лету потоки,
поставить пирамиду на ребро?
Ты возродишь огонь из хлопьев сажи,
и в мегафон честнóму миру скажешь
о смысле выражения «добро»?

Ты знаешь, кто слова наполнил смыслом,
и ритмы сердца переплавил в числа,
и в числах тех гармонию узнал?
Сумеешь ли пройти дороги эти,
найдешь ли для единственной на свете
тот анемон, ту яшму, тот коралл?

А если так, то сможешь ли запомнить
усталость рук, и тяжесть чаши полной,
и горечь правды в крепости вина,
и муки неизбежных расставаний,
и яблоневый цвет над головами,
и жизнь, опорожненную до дна?


Вселенная любви

У любви улыбки лепестковые
в день июля, жаркий как вино,
у любви за крепкими засовами
тихо дремлют злато и зерно,
у любви легчайшее дыхание
и летучим поцелуем взгляд,
словно чаша неба над лоханями
всех земных наследий и наград!

Отчего же я не сплю и мучаюсь,
жизнь пройдя, как тридесять полей?
Отчего я рад любому случаю
ощутить яснее и смелей
все твои приметы и созвучия —
птичий гомон, колокольный хор,
пряталки луны и звезд за тучами,
ветерка и вяза разговор?

А когда мечтаю о неведомом,
то в душе рождаются миры,
и живут, и ждут, пока не выдохну
синь весны и осени костры,
зимушку, седую и согбенную,
полосу пшеницы в летний зной!
Широка любви моей вселенная,
но доверена тебе одной.


Золотые шары

Золотые шары уходящего русского лета,
сколько помните вы о бревенчатых ветхих домах,
о земле огородов, о старых как сказки монетах,
о трубе самовара, об искрах, летящих впотьмах,
обо всем, что созрело и дышит вином и прохладой,
и как будто бы шепчет в усталой сентябрьской листве –
не лети, не спеши, нам еще почаевничать надо
на привольной Угре, на неслышной и сонной Протве.

Я хочу говорить о тебе, остающейся рядом –
даже в годы потерь, даже в черном ознобе разлук,
в перекрестья решеток согбенными кронами сада
ты шептала и пела, и теплился солнечный круг
на ладонях, на сердце, в мечте, в озарении, в слове –
золотым, настоящим, как солнце, лучистым цветком,
светозарным поклоном, закатом в огне и любови,
и горючей слезой, и прощальным осенним костром.


В Сокольниках

В Сокольниках, у старой каланчи,
затерянной среди стекла и стали,
пора остановиться. Помолчи
и вспомни все, о чем тогда мечтали,
чем жили, чем томились, выживая
среди утрат, распутиц и разрух…
Теперь все это – капля восковая
да невесомый паутинный пух.

Теперь все это – солнечная даль
прозрачного осеннего пейзажа,
где каждый звук и каждая деталь
о радостях и горестях расскажут.
Вот лиственниц лимонные ресницы,
вот елочки зеленая свеча,
а где-то дальше детская больница
и наш сынок под скальпелем врача.

Душа моя, ты светишься сквозь плач,
ты смотришь благодарно и влюбленно,
а солнышко, упругое как мяч,
румянится, смеясь сквозь кроны кленов,
и жизни догорающие листья
на тротуаре радужным ковром,
а воробьи усердно перья чистят
и радостно щебечут – не умрем!






Сообщение (*):
Комментарии 1 - 0 из 0