О романе Ю. Семенова «Семнадцать мгновений весны»

При всей свой плодовитости Юлиан Семенов, в сущности, получил широкую известность как автор одного романа — «Семнадцать мгновений весны», и вовсе не только благодаря его экранизации. Экранизированы чуть ли не все романы Семенова, причем в некоторых из них тоже действует Штирлиц-Исаев, а популярны по-прежнему только «Мгновения». Вот, скажем, роман Семенова «Бомба для председателя», по которому снят сериал «Жизнь и смерть Фердинанда Люса» (1976), — это же продолжение «Семнадцати мгновений», со постаревшими Штирлицем и Айсманом, а кто помнит этот роман?

У «Мгновений», безусловно, была и всесоюзная «дофильмовая» слава (1970-1973), которую я лично могу засвидетельствовать, потому что моя мама тогда работала библиотекарем, и за книгой стояла читательская очередь, даже к нам домой она попала всего на несколько дней. За другими романами Семенова не стояли (включая самый лучший из них — «Бриллианты для диктатуры пролетариата»).

Одним из свидетельств читательского признания было то, что автору простили многие несуразицы в «Мгновениях», которых не прощали другим писателям, пишущим о нацистской Германии. Почему-то советские читатели были весьма компетентны именно в этой теме. Помнится, в 1987 году, когда я начал работать в журнале «Октябрь», мне попалось на глаза читательское письмо, в котором автору журнала, запутавшемуся в эсэсовских званиях, квалифицированно разъяснялось, кто у них был кто, начиная с обершутце и кончая рейхсфюрером СС, и указывалось соответствие их званиям в вермахте и званиям в НКВД и Красной Армии.

Теоретически один из таких читателей должен был бы написать Семенову, что героиня Барбара Крайн, приглядывающая за радисткой Кэт, не могла быть унтершарфюрером СС, поскольку в СС женщины не допускались, а Штирлиц имеет слишком высокое звание для СД (штандартенфюрер СС, сиречь полковник), чтобы не иметь в своем подчинении хотя бы отдела. Он же, по сути, просто офицер для особых поручений при Шелленберге. Известен лишь один его сотрудник — тайный осведомитель Клаус, впрочем, не прошло и двух мгновений из семнадцати, как Штирлиц скормил его рыбам. Коллеги Штирлица по СД и гестапо, включая самого Мюллера, днюют и ночуют в здании РСХА, ходят с красными от недосыпа глазами, мечтая о лишнем часике сна, а Штирлиц живет вальяжно и со вкусом, будто и нет никакой войны, читает Пастернака, купленного на книжном развале в Париже, аккуратно посещает вечерами кафе и пивные (под своей личиной и под личиной коммерсанта Бользена), играет там в шахматы, приглашает на ужин дам и даже подумывает, не приударить ли ему за машинисткой Габи Набель, ведь жену-то он видит раз в десять лет и, увы, без «доступа к телу». В дорожном саквояже этого джентльмена — французский коньяк и салями. Забавно, что Штирлиц, вербуя профессора Вернера Плейшнера, обличает нацистских функционеров, что они поят народ разной бурдой, а сами пьют бразильский кофе, хотя дома у себя варит отнюдь не морковный и в большом количестве.

Надобно отметить также, что Штирлиц у Семенова — «фон», то есть дворянин, а дворянам нацисты не доверяли настолько, чтобы брать их в СС и СД. Их допускали преимущественно в армию и МИД, причем и об этом пожалели в июле 1944 г., потому что именно аристократы из вермахта и дипкорпуса стали ядром заговора с целью убить Гитлера. Один из немногих аристократов, который был высокопоставленным эсэсовцем — глава полиции Берлина граф фон Хельдорф, и тот оказался заговорщиком. К тому же, из книги княжны Марии Васильчиковой «Берлинский дневник 1940-1945» можно сделать вывод, что немецкие «фоны», даже обедневшие, тогда составляли довольно сплоченный круг и хорошо знали, кто в нем «ху из ху». Если тот Штирлиц, имя которого взял тов. М. М. Исаев, действительно был «фоном», то творцы этой «легенды» поставили его в исключительно тяжелое положение. Это простолюдины знают лишь ближайших родственников, а дворяне — всю седьмую воду на своем киселе. И кто-то, конечно, знал настоящего фон Штирлица, его родителей и т. д. Ненастоящих же «фонов» в ту пору не водилось: Германия ведь не Грузия, где до революции каждый третий назывался князем. Любопытно, что и Кальтенбруннер, и Мюллер, относятся к прошлому Штирлица как к некому табу: взяв его «под колпак», они отдают распоряжения копаться в недавних делах штандартенфюрера, но отчего-то не в донацистском прошлом. Скажем, Штирлиц производит впечатление человека с высшим образованием, более того — слывет в РСХА интеллектуалом, но где, в каком германском или европейском университете он учился? Если, по «легенде», учился, то нет ничего проще, чем показать бывшим однокурсникам Штирлица фото М. М. Исаева — и всё, капут. И не надо разбираться, зачем ему потребовался подозрительный пастор Шлаг и проч.

Но, повторяю, всё это наши взыскательные и даже иногда вредные в своем буквоедстве читатели простили Ю. Семенову. Потому что, если читатель по-настоящему увлечен произведением, не хочет он знать «тьмы низких истин» насчет соответствия историческим реалиям. Ведь художественная реальность предпочтительней исторической тем, что лучше ее. В 80-х годах, когда я еще работал на скорой помощи, один доктор, глядя по телевизору, как Штирлиц подкатывает к своему особняку на «мерсе» и загоняет его в подземный гараж, мрачно пошутил: «А будь он в Москве полковником КГБ, то ездил бы на «жигуле», имел двухкомнатную квартиру в Ясеневе и гараж на другом конце города».

Собственно, эта вот потребность социально-политического сравнения есть отличительная черта не только фильма «Семнадцать мгновений весны», но и одноименного романа Ю. Семенова. Не знаю точно, какие резоны были у противников выхода фильма на экраны, но, полагаю, не в последнюю очередь их настораживали некие неакцентированные, но такие очевидные параллели: РСХА — НКВД, НСДАП — ВКП (б), гитлеровская верхушка — Политбюро и т. п. Вероятно, не вызывало бы вопросов, если бы эти сравнения были не в пользу нацистов, но жили они, собаки, в мире Ю. Семенова гораздо лучше, чем их советские коллеги. Доктор, пошутивший о Штирлице, на самом деле отреагировал естественным для латентных антисоветчиков образом. Да. полковники КГБ не живали с таким размахом, как штандартенфюрер СС Штирлиц, а работали куда больше. Штирлиц-то, как мы уже выяснили, на немцев вообще почти не работает: отбыв свою служебную повинность в кабинете на Вильгельмштрассе, за столом, на котором нет ни листочка, только сигареты, всё остальное время трудится на московского хозяина. У нас в 70-80-е гг. вовсю зарождалось такое вот отношение к основной работе. Один знакомый инженер, отбыв днем повинность в НИИ, шел к друганам в гараж делать бадминтонные воланчики — почему-то промышленность производила их недостаточно. Впрочем, непонятно, чего она тогда производила достаточно. Вроде бы все трудились, но все были штирлицы и искали на стороне какого-то теневого, но рублевого дела. Им было плевать, что сам-то Штирлиц служил не рублевому: не это их привлекало, а двойственность М. М. Исаева, возможность быть одновременно полковником НКГБ здесь и штандартенфюрером СС на Западе. И, как следствие, Советский Союз они без особых раздумий предали, когда пришло время, а в 90-х в большинстве своем спились и перемерли. Не хочу сказать ничего плохого про этот популярный роман/фильм, но я не знаю, кого он наплодил больше — патриотов или непатриотов. Смотрят «Мгновения» до сих пор и те, и другие. Одним нравится, как Штирлиц беззвучно поет «Степь широкую» под французский коньяк и печеную картошку, другим — как он пьет тот же коньяк под салями в вагоне международного класса.

Любители же политического детектива развитым нюхом поняли, что Семенов, несмотря на исторические ляпы, знает гораздо больше о героях, чем было принято знать советскому человеку. Например, по бытующей до сих пор легенде, шеф гестапо Мюллер — это плод воображения писателя и режиссера Лиозновой. Дескать, был он на самом деле моложе, выше, худее и двух слов связать не мог, отчего по большей части молчал. Покойный Броневой так и сказал: знал бы я, каким на самом деле был Мюллер, видел бы тогда его фотографию, ни за что бы не решился его играть. Правда, я не могу понять, где они прочитали это «на самом деле». Более или менее подробно Мюллер описан в единственном источнике — в мемуарах Шелленберга. В советское время они были людям недоступны, а вот Семенову-то, вхожему в КГБ, дали, очевидно, там их почитать. Так вот: шелленберговский Мюллер полностью соответствует описанному Семеновым и даже сыгранному Броневым, пусть они и внешне непохожи. Разве тот «человек без свойств», которым, «как оказалось», якобы был Мюллер, мог бы доказывать Шелленбергу, что коммунизм предпочтительней нацизма, потому что идейно сильнее? Интересно, что Шелленберг не задал себе (во всяком случае, в воспоминаниях) тот вопрос, который в романе задал себе Геринг в беседе с Гиммлером: «А что, если это провокация? Ведь он провокатор и отец провокаторов». Видимо, «волтерьянствовать» Мюллер позволял себе не раз — как и Мюллер из «Мгновений».

Надо полагать, прочел в КГБ Семенов и что-то неведомое нам про Бормана: ведь он, в принципе, единственный из нацистского лагеря положительный персонаж в романе. Наш проницательный и насмешливый читатель ответил на загадочные полунамеки, что «Штирлиц был не один» бесчисленным количеством анекдотов вроде такого. Штирлица арестовывают. Кто отдал приказ, непонятно. Шелленберг звонит Мюллеру, Мюллер Кальтенбруннеру, Кальтенбруннер Гиммлеру, Гиммлер Борману, Борман Гитлеру. Гитлер признается, что это его приказ. Тогда Борман звонит Сталину, жалуется. Сталин набирает Гитлера: «Адольф Алоизович, не могли бы вы отпустить товарища Исаева — ребята обижаются».

Анекдоты о персонажах произведения говорят больше, чем многомиллионные тиражи книги и многолетние трансляции сериала. Это успех бесспорный, удушающий на корню всякую критику. Не только Штирлиц, но и враги в черной эсэсовской форме стали нашими народными героями. Они как Чапаев, Петька и Анка-пулеметчица. Эти семнадцать мгновений не кончаются никогда. Штирлиц идет по коридору. Мюллер слушает у себя в кабинете Би-Би-Си. Кальтенбруннер пьет коньяк. Радистка Кэт кричит в роддоме по-русски. Плейшнер раскусывает ампулу с ядом на Блюменштрассе, дом 8. Юстас пишет Алексу. Сталин читает, раскуривая трубку. Он ходит па паркету, думает. Народы молчат, весь мир прислушивается к треску радиоэфира. Сейчас товарищ Сталин примет решение.

Андрей Воронцов