Функционирует при финансовой поддержке Министерства цифрового развития, связи и массовых коммуникаций Российской Федерации

Лемнос. «Русские дни»

Игорь Анатольевич Романов родился в 1971 году в Благовещенске Амурской области. Окончил истфак УГПИ, РАГС при Президенте РФ, Академию управления МВД России.
Советник директора РИСИ, доктор социологических наук. Занимаемая должность перед приходом в РИСИ — начальник департамента по внутренней политике аппарата полпреда Президента РФ в ДФО.
К приоритетным направлениям его научной деятельности относятся государственное регулирование миграционных процессов; переселение соотечественников, проживающих за рубежом; проблемы социальной безопасности; стратегическое развитие территорий Сибири и Дальнего Востока. Автор ряда монографий и статей, в том числе книги «Стратегия восточных территорий».

Накануне отлета на Лемнос

Взволнованная синица из сентябрьского дождя нечаянно проникла внутрь застекленной лоджии. За окном — дождь. Мокнет сентябрь в ивовом сквере. Сквозь тонкие капли — невидимое в облаках солнце. Лица прохожих невеселые. И вроде бы невесело сидеть простывшим в холодной квартире. Дождь заливает сентябрь, большие лужи с желтой и зеленой листвой, распластавшиеся, размокшие увядшие листья на асфальте. Как будто бы грустный московский пейзаж...

Залетевшая синица оказалась взаперти. Быстрые метания от стены к стене, к стеклу... Маленький, взъерошенный, встревоженный комок.

— Да что ж ты, славная, не бойся!

Открываю окно. А какой чистый воздух! Какая чистая, умытая Москва! Среди сентябрьских прудов и скверов.

Синица выпархивает в промокший сквер. Желто-лимонные узкие листья ивы в дождевых каплях. Птица усаживается среди них. Радостный взгляд черных глазенок-точек.

Чистая-чистая Москва в свежем сентябрьском воздухе. И будто слышится небесная музыка в дождевых струнах. В такую симфонию не нужен зонт. Да, лучше простыть, чем прятаться от этого ливня!

Умыться сентябрьским дождем и... лететь. Из Домодедова к «дому дедову». К русским прадедам на греческом острове. Лемнос — молитва о России, русском воинстве, его генералах и царе. Наш русский греческий остров в Эгейском море за туманом сегодняшнего дождя и прошлого века.

Туманный московский пейзаж — тонкая занавеска, скрывающая или предваряющая солнечную радость дивных осенних дней. Эти дни в свободе полета души. Как высвобожденная синица, душа стремится в тихие скверы Небесного города. Горний Иерусалим — музыка этих слов волнуется в греческих напевах православных церквей. Византия — Москва. Незримая связь, скрытая тонкой занавеской.

Россия-душа — счастливая синица на тонких ветвях. Через страх и волнения, тревоги взаперти летит в Царствие Небесное. В открытое Богом окно.


Москва. Дождливые дни

Листья как будто вырезанные из старой раскрашенной клеенки. Мокрые листья, переливающие отражения светящихся окон московских хрущевок. Конец сентября — тротуары ярко­желтые, сверкающие дождевой водой. Запах прелой тополиной листвы. Серые и темно­серые облака, крупные холодные капли, мокрые зонты, поднятые воротники, унылые лица...

Девушка в бежевом плаще под синим куполом зонта — улетела с порывом восточного ветра. Мери Поппинс, до свидания!

Да, таких сентябрей еще не было. Во всяком случае, лет двадцать. А вчера чуть просохло. Проступила синева среди облаков. В блеснувших лучах облитая водой Останкинская башня. Горизонт чуть тронут розовым. Вечерняя Москва в куполах Троицкого храма и влажном горизонте. И опять круги в лужах и потоки вдоль Цветного бульвара.

Старый осенний двор. И уже проглядывают сквозь ветви мокрой вербы синева Эгейского моря и очертания теплого острова Лемнос...


Перед взлетом

Русская песня. Она звучит, льется, плывет... Настоящая русская песня — это любовь и боль православной души. Даже веселая и смешливая наша песня по сути своей глубоко духовна. Если это не так, то и песня значит не русская...

«Посадка на рейс Москва–Лемнос авиакомпании “Ямал” переносится...» — эта надоевшая фраза уже в который раз утомляет слух. Удивительная авиакомпания с остужающим названием.

Долго-долго — более семи часов ждем этого необыкновенного рейса. Больше сотни православных — русских, сербов, болгар, греков — живут сейчас в аэропорту. «Дьюти фри», кафе, синие кресла залов ожидания. И невероятное множество среднеазиатских лиц. Уменьшенная копия современной России перед большим перелетом.

Незримо пространство пропитывается чем­то глубоко русским, настоящим душевным.

В книжном магазинчике с дурацким англоязычным названием «Бук бастер» обнаруживаю небольшую зеленую книжку Ивана Бунина. «Темные аллеи» — сборник рассказов. Русская жизнь. Как полно, глубоко и красочно прорисовывает ее Бунин.

— В лунном сиянии снег серебрится... — вдруг, как будто с заснеженных бунинских аллей, деревень, пропахших печным дымом, застывших озер, поплыла по аэропорту Домодедово русская песня. Среди узбеков и космополитов, невероятно душевно и пронзительно. Русская певица Татьяна Петрова — она здесь, как и все мы, в долгом ожидании лемносских берегов.

— Сколько тут работаю, никогда такого не видела, — восхищается доброжелательная буфетчица.

Рассказываю ей о наших русских людях, оказавшихся в страшные двадцатые годы на греческом острове Лемнос. О Русской Голгофе...

Собрал нас здесь Господь на семь с лишним часов. И невольно множество людей, стремящихся в «гонконги» и «лондоны», оказались с нами. В любви и боли русской души, пронзившей и соединившей православные Грецию, Россию, Сербию, Болгарию... В еще не спетой русской песне.


Мирина. Первое утро

Как начинается новая жизнь? У меня часто с посадки самолета в далеком городе. Мирина — неизвестный, но уже чем­то приятный и притягательный город. И греческий остров Лемнос, где находится Мирина, мне уже родной. Там наши — русские православные из настоящей России. Той России, которая еще была с царем...

...Огни Греции. Едва угадывающееся в ночной тьме море. Неполная луна за иллюминатором. «Наш самолет приступил к снижению», — сообщает стюардесса. Довольно сильный удар шасси о взлетно­посадочную полосу. И уже последняя ступенька трапа...

Сухой и даже какой­то пыльный воздух. Густые ароматы Греции и терпкий привкус крымских парков. И совсем не пахнет морем.

— Это у вас там, на Тихом океане, — морская капуста, — посмеиваясь, объясняет Аждар Куртов, — от нее такой морской запах.

Через час после посадки мы заходим в темную воду Эгейского моря...

...Утро — всполох ослепительного солнечного света в открытую штору. Ночное купание отбросило московскую простуду. Солнце потоками, июльское тепло лемносского сентября, спокойствие каменных улочек к лазурному морю.

Открытие «Русских дней» на Лемносе. Спокойная, четкая торжественность...

Лемнос в моей жизни уже несколько лет. И в Москве, и во Владивостоке, и на Кавказе — Лемнос. Дух царской России, оставшейся на этом острове. Все мы — нормальные русские люди — из той России. Сейчас на острове это должно проявиться в сознании, оформиться в яркие впечатления, выразиться в глубоком волнении души.

...В утренней синеве красочные флаги России и Греции. За ними — густая акварель Эгейского моря. Здесь в этом июльском сентябре встречаемся с нашими родными.

Слава русским морякам! Эскадры графа Алексея Орлова и вице-адмирала Дмитрия Сенявина. Наши дрались здесь за своих православных братьев. Защищали греков от турок еще триста лет назад. Пропитаны эти места русской кровью. Как это чувствуется здесь!

Венки, гвоздики от нашей делегации. Достойно, торжественно. С любовью к Родине, которая истекала кровью на иссушенном острове в Эгейском море.

Город Драма — откуда мне это так знакомо? В Ессентуках торопился на службу накануне своих именин. Дождь. Ни маршруток, ни такси к Свято-Пантелеимоновскому храму. Старая белая «Волга» у обочины.

— Поедем? — обращаюсь к смуглому пожилому водителю.

— Садись.

В машине иконка.

— Это мой дедушка, — хрипловато, с грузинским акцентом говорит водитель.

Святой преподобный Георгий (Карс­лидис) из города Драма. Всего несколько лет назад прославлен Православной Церковью. В храме Великомученика Пантелеимона в Ессентуках есть его икона...

В городе Драма изготовлен памятник русским морякам эскадр Орлова и Сенявина. Там же сделан трехметровый крест в память о русских, погибших на Лемносе уже в двадцатых годах прошлого века.

Как всё связано! Только не всегда чувствуешь это.

И здесь, с посадки самолета «прохладной» авиакомпании «Ямал», уже начинается новая жизнь. Жизнь, в которой предстоит почувствовать, осознать нашу глубокую и почти утраченную связь с православной Россией и с православной Грецией...


Здесь Афон и Иерусалим

Святая гора Афон задернута дымкой у горизонта. Ее и не видно сейчас. Едва­едва всплескивает волна на мокрых камнях. И запахи цветочные, чуть отдающие сухофруктами, ладаном, розой и морем...

— Завтра вы увидите кладбище на мысе Пунда, тогда вы все поймете, — объясняет мне Влада.

Пунда — странное название, непонятное... А в нем глубина и тайна судьбы моего народа!

Все понять здесь невозможно. Велика тайна этих мест. И умом непостижима. Наверное, можно лишь почувствовать это. Да и то, если испытывал в жизни страдания, от которых душа болит, словно израненное тело.

Здесь страдали те, кто, наверное, никогда в жизни не мог бы представить себе что­то подобное. И здесь в 20-х годах ХХ столетия умирали от страданий русские люди. Те, кто не хотел жить при сатанинско-большевистской власти.

Пытаюсь представить, хоть немного почувствовать. Как же так? Много веков живет православная Россия, крещеный русский народ. Во всем четкий порядок, устои, традиции православные. Иерархия сословий. Дворянство, как бы там ни было, — самая просвещенная, воспитанная часть русского общества. Вполне размеренная, ритмичная жизнь. И все под рукой самодержца, Помазанника Божьего...

И вдруг, за какое­то совсем небольшое время все опрокидывается, рассыпается. В кораблях, забитых «до отказа», фактически в скотских условиях перемешаны все сословия. 1920 год. Эти корабли увозят за рубеж многих лучших русских людей. И несколько тысяч человек наши «союзники» выбрасывают на остров Лемнос. Среди наших эмигрантов этот остров называли тогда «островом смерти» — такие невыносимые там были условия. Прочел несколько лет назад об этом в книге Леонида Петровича Решетникова «Русский Лемнос». Не представлял тогда себе эти места. Сейчас увидел высушенную солнцем и ветром землю. Вот он — высокий мыс, заросший травой какого-то ржавого цвета. Ни пресной воды, ни дров, скалистый грунт...

Огромный мраморный крест на мысе Пунда. Крест соединяет время и пространство. Разорванное время, разорванное пространство. Сегодня Крестовоздвижение.

А я рвался отсюда на Афон. Рядом ведь — всего с полсотни километров. Лемнос — Святая земля. Она освящена покоящимися в ней русскими людьми, страданиями своими восшедшими ко Господу. Наши предки — наши мученики... Теперь­то до меня начинают доходить слова: «Здесь Афон и Иерусалим».

«Потрясенные, мы стояли на холме залитого солнцем Лемноса. Тишина, морская гладь, и там, далеко-далеко, — Россия» — это ведь, дорогой Леонид Петрович, вы про всех нас написали! Мы стоим на этом холме, и так далеко Россия — та, настоящая. И сколько еще придется пережить, чтобы дойти до нее...


Лемносский берег России

Летний вечер сентября, плавно уходящего в эгейскую глубину. Воздух как будто пионовый, июньский, с привкусом моря. На пристани в маленьком, словно игрушечном, порту — большой концерт. «Русские дни на Лемносе».

Старенький, сухощавый, невысокого роста грек. Он внимательно смотрит на сцену, опираясь на тонкую трость.

Греческий «Сиртаки» — ритмично, неторопливо, словно в такт теплым эгейским волнам. Лихие казачьи песни и яркие выплясы со свистом и сверканием шашек. Раздольная русская песня...

У самого края сцены маленькие греческие ребятишки — веселые, непринужденные. Две крохотные близняшки в цветных платьицах, мальчишка лет шести, черноволосая девчушка постарше — вытанцовывают, пытаясь подражать тем, кто на сцене.

Взрослые зрители — наша делегация и греки — на стульях под навесом темного неба с желтыми фонариками звезд. Первый ряд чернеет рясами православных священников — греческих и русских...

«Браво! Ура!» — отчаянные кри­ки и аплодисменты зрителей — восторг «Русских дней» на острове и на этой праздничной сцене уютного морского городка Мирина.

Генерал-лейтенант Решетников еще десять лет назад сделал сентябрьские дни на Лемносе русскими. Сейчас шеф в бурке и папахе — его выбрали гулебным атаманом. Лихо выпивает рюмку с казачьей шашки. Потом дает собравшимся по очереди отхлебнуть вина из братской чарки. До меня так и не дошел...

Старенький грек стоит на высоком месте под русским и греческим флагами. Внимательно вглядывается в светящуюся сцену. Я оказался рядом с ним. Время от времени он наклоняется ко мне, что­то уточняет на непонятном для меня языке. Киваю ему головой. Он тоже кивает, по виду полностью удовлетворенный моим ответом.

Бархатный, пробирающий душу разворот гармони. Он опять повернулся ко мне. Взгляд старика глубокий и серьезный, а в глазах слезы... Нет, он не плачет. И вообще, кажется сдержанным и даже чуть суровым. После концерта мы обнялись — так, как будто уже сто лет не виделись и наконец­то встретились. Потом я видел его на воскресной литургии, когда он, причастившись, отходил от Чаши... У русских и у греков — одна душа.

— Греки — ленивые, сидят целый день, пьют свой кофе! — с какой­то досадой сказала однажды мне утренняя хризантема Светочка, впервые пару лет назад побывавшая на Лемносе. Сейчас­то она, наверное, так не думает.

А греки не ленивые. Они, может быть, не так сильно увязли в мирской суете. И как­то полегче нас относятся к этому земному миру. Оттого в Греции такая умиротворенность, спокойствие. Как хорошо в Греции, как прекрасно на Лемносе! В спокойствии православного мира. И сегодня здесь, в этом мире греческого Православия, его русские восприемники. Духовно мы переплелись с греками. Лемнос — главное, ключевое место переплетения, соединения наших душ. Через наших русских мучеников, выстрадавших веру православную на этом необыкновенном, мистическом острове...

В нашей группе зарубежные потомки первых русских лемносцев. Князь Александр Трубецкой, Ирина Сомова, Марина Шидловская, София Лиссет... Сначала кажется, что они немного другие. Но Лемнос преодолевает это.

— Да, она по духу совершенно русская, — с восторгом говорит Михаил Малиновский. Это он о Софии. Во всяком случае, «Хризантемы в саду» очаровательная Софи пела так, как способна только настоящая русская душа.

«Соотечественники» — как­то бездушно звучит сегодня. Может быть, от слишком частого употребления этого слова. Или оттого, что теперь даже узбеки и таджики — соотечественники. Лишь потому, что родились в СССР. Соотечественниками стали называть даже тех, кто давно отказался от родного языка и культуры, по доброй воле уехав из России в другие страны. Удивительно, что соотечественниками считают и людей, которые к Отечеству нашему, к его вере и культуре, имеют лишь очень отдаленное, условное отношение. Вот в Израиле, например, соотечественник обязательно должен исповедовать иудаизм.

Ну что с того, что ты знаешь русский язык? Мало говорить по-русски. Надо жить по-русски. А русский, как известно, значит православный.

Православный Лемнос — в нем соединяется православная Россия. Лемносский берег — это берег России, покинутый нами духовно, вынужденно оставленный физически.

Настоящий Русский мир, его ядро, собирается сейчас на Лемносе. Здесь соединяется, сшивается небесными нитями разорванная во времени и пространстве Россия. И на этот мир, на эту Россию внимательно и с надеждой смотрит старенький, сухощавый грек... Смотрит все наше православное человечество. Смотрят со слезами в глазах...


Эфхаристо

Чудесный воскресный день. Скалистый остров, купающийся в Эгейском море. Главный островной городок. Главное событие сегодняшнего дня. Литургия в соборе Святой Троицы в Мирине. Богослужение на греческом и песнопения на русском. Митрополит Иерофей — степенный старец в очках; чувствуешь, что он видит и понимает тебя, на каком бы языке ты ни говорил. Наши русские батюшки, греческие священники в воскресном утреннем свете, в благоуханиях ладана старинного православного храма. И здесь почти все мы — прилетевшие сюда из Москвы в эти крестовоздвиженские дни. Таинство евхаристии — Благодарение. Мы благодарны Богу за все. И как хочется благодарить Его за то, что мы — здесь!

— Мощи ваших предков лечат нашу лемносскую землю, — проникновенные слова владыки Иерофея в теплом обращении к нам после литургии. Владыка благословляет нас Казанским образом Царицы Небесной... Благодарение — удивительное состояние: дарить благо или принимать его в дар...

Солнечное воскресенье. Расплескавшаяся в море небесная акварель. Разогретые солнцем ароматы Греции. Большие зеленые апельсины на упругих ветвях, розовые гранаты под окнами невысоких домов с красными черепичными крышами. Пустынные улочки, закрытые магазины, киоски. Ну кто же работает в воскресенье? Благодари Бога...

— А нам в какую сторону? — спрашиваю праздничного Артура Атаева.

— Пойдемте, пойдемте! Я здесь уже все знаю! — Артур цепко хватает меня за руку и тащит в сторону гостиницы.

— В прошлый приезд местные греки называли меня «эфхаристо», — бод­ро рассказывает Артур, — они меня тут уже все знают.

В подтверждение Артур машет рукой двум пожилым гречанкам. Они не отвечают — видимо, забыли. Артур подходит к ним, громко говорит:

— Калимера!

И после ответного приветствия:

— Эфхаристо!

А в самом деле, думаю я, Артур чем­то похож на это «эфхаристо». По­гречески оно означает «спасибо». Прекрасно ведь — быть благодарственным человеком и выражать даже своим видом благодарение.

Сказочный сегодня день — наполненный Благодарением. Небесные и земные блага дарит нам Господь.

«Господь всегда дает преизбыточно» — часто вспоминаю слова отца Игоря, с которым три месяца назад встретились в Симферополе, у святителя Луки Крымского. Тоже в Троицком соборе. И тогда, как и сегодня, радости, солнца и моря — всего было преизбыточно...

...Небольшой корабль. Сине­зеленая глубина Эгейского моря. Серые скалы напоминают гигантские кораллы. Из­за большого валуна высовывается голова дикой козы. Блестящие зеркальные рыбешки из прозрачной бирюзовой глубины. Они, как летучие рыбы, проносятся низко над водой. И даже выпрыгивают на камни, бьются, пытаясь сорваться в море. У скал среди камней черные морские ежики.

— Как рука? — кто­то спрашивает улыбающегося бородатого Дениса Мальцева. Он вчера напоролся рукой на одного из прискальных подводных обитателей.

— Да я уже переварил этого ежика, — смеясь, уверяет молодцеватый Денис. В его ладони темнеют обломки иголок.

— Смотри, приедешь в Москву, ежик начнет тебя переваривать...

...Теплая морская вода в благодатной бухте. Здесь наш корабль бросил якорь. Метров пятнадцать до дна. А кажется, можно коснуться рукой темных водорослей, камней и глубинных рыб. Мы и сами как рыбы — затяжное купание, дальние заплывы в горьковатой, густой и по-байкальски чистейшей воде. Солнечные блики в глубине.

Теплая галечная коса. Соль высыхает на загоревших плечах. Заросли тонкого бамбука в низине. С берега лазурной бухты смотрю на нашу яхту с высокой деревянной мачтой и белыми бортами. Внезапный пронзительный гудок. Снимаемся с якоря. До яхты метров двести. Прыгаю в воду. В соленых брызгах «бегом по волнам». Едва успеваю схватиться за мокрый трап.

Скалы, пористые, со впадинами, выемками и провалами. Мощное гулкое эхо над зеленой волной.

— Любо! — в восторге кричат наши казаки.

— Люба! Ты где? — зовет, взобравшись на мачту, воображаемую Любу Алексей Наумов — загорелый писатель-аналитик из РИСИ.

Море переливается синим небом и темно­зеленой глубиной. И словно распахивается, заливает все горизонты... Выдающийся мыс — северо-западная оконечность Лемноса. Маяк. И со всех сторон Эгейское море.

«Вижу чудное приволье...» — мы вышли в этот чудесный простор на волнах раздольной русской песни. Это талантливейший русский певец Сергей Николаевич Зайцев. Как величественно и проникновенно разливается его голос в византийских просторах! Душа наполняется песней и растворяется в ней... И забывается прошлое, теряются мысли о будущем. Эгейское море, небо и вечность...

...Плавное возвращение к берегам Мирины. Солнце ближе к воде, добавляет бледно-розовых красок в лазурную акварель. Заходим в порт. Борт упирается в стену причала. Твердая пристань под ногами. И еще слегка покачивает на берегу. Брусчатыми улочками, заплетенными сверху виноградом, бредем к своему кварталу.

И кажется, этими же улочками уходит чудесный воскресный день. Уходит в сентябрьский вечер. Вечер благодарения, вечер прощания... Эфхаристо, Лемнос!


Большинство жителей Мирины — русские

Большинство жителей города Мирины — русские. Во всяком случае, мне стало так казаться уже примерно на третий день паломничества. В свободное время наши находились везде одновременно. На улочках, в тавернах, в старинной крепости на скале, на всех пляжах и в море.

Чаще паломники пребывали в небольших компаниях, которые плавно менялись, обновлялись, соединялись или опять становились прежними. Хотя в одиночестве, наверное, полнее чувствуешь этот новый мир.

Порт Мирина — тихий. Не похож на наши тихоокеанские порты с большими кранами, рельсами, контейнерами, складами и огромными океанскими кораблями. Здесь все уютно, «по-домашнему».

В приятном одиночестве иду по прибрежной улочке. Рядом море — зеленое, синее, бирюзовое и всегда прозрачное. Вода как в Байкале, только теплая и горьковато-соленая. Серая, с каменными навесами скала. Как выбраться здесь из волн на берег? Скользкие валуны под водой в колючих черных морских ежах. Тут же среди камней спутанная леска с большим синекрасным поплавком. Не видно рыбаков. Хотя в порту постоянно есть только что пойманная рыба. Лотки с разной морской живностью прямо на палубах аккуратных рыбацких суденышек у пристани.

Здесь мало что отвлекает от моря. Пляжи чистые, в конце сентября почти безлюдные. Тихо, никаких американских аквапарков, замысловатых горок, аттракционов и прочей привычной и так раздражающей шелухи. Правда, «американского» тут хватает: остров Лемнос — стратегическая база НАТО...

...Пустая послеполуденная таверна. Почти у самой волны деревянный стол и кресла с плетеными спинками. Бриз с легким запахом греческого кофе. И предзакатное солнце. Говорим о родных берегах с Александром Николаевичем Крутовым. Он с любовью о своем северном, я — о родном тихо-океанском...

Давно уехал с Дальнего Востока, а до сих пор мне не хватает синих сопок в горизонте, ревущей в перекатах Уссури, теплой июльской Ханки и разлившихся в еще горячее небо благоуханий сентябрьской тайги. Да, таких цветов, такой акварели нет нигде. Разве что в Греции... Желтизна даурских берез, кедровая зелень и красные клены в раскрашенных распадках, фиолетовые виноградины, огни калины и лимонника. Смешанная палитра на присоленном океанском ветру с широкой протяжной волной. Прибой взбивает оранжевый песок и белесые ракушки. Мощь, простор, дальневосточный мотив... Мне кажется, вся настоящая Россия — это песня с северным, сибирским, дальневосточным мотивом.

Я тосковал по своему Приморью. При этом оставаясь в своей стране, имея возможность бывать на родном берегу. А что переживали наши предки в те адские двадцатые, оказавшись навсегда без России, гонимые «красными дьяволятами»? Тогда настоящая — московская, питерская, архангельская и владивостокская Россия становилась чужой, советской, коммунистической. В двадцатые годы она таяла, растворялась в других государствах, цивилизациях. Уходила, растворялась в Америке, во Франции, в Китае... И в Советском Союзе.

Часто мы говорим: «Они уносили с собой настоящую Россию». Те, кто оказался в грязных, тесных трюмах кораблей, идущих к Лемносу. Те, кто покидал Владивосток и Никольск­Уссурийский, перебираясь в Харбин, Шанхай и дальше, дальше... И ведь не только они. Русские, не отрекшиеся от Бога в СССР, — они тоже несли в своем сердце настоящую Россию... Ни один народ не страдал так, как разбросанные по всему миру русские. Русские — те, у кого Родина — Святая Русь...

Русский остров Лемнос и русский остров Русский — последние острова той, настоящей России. Последние оплоты Российской империи.

Во Владивостоке, из которого недавно перекинули мосты к острову Русский, в 1922 году генерал Дитерихс и Земский собор восстановили монархию.

На Лемносе настоящая Россия жила еще дольше, чем в русском Приморье. Наши лемносцы — организованное, сплоченное русское общество. Жизнь в этих безжизненных условиях текла по законам и традициям Российской империи. И наши воины, казаки несли полноценную службу. «Командование всеми силами старалось, чтобы интернированные воинские подразделения не превращались в простые беженские лагеря. Поэтому распорядок дня был как на военных сборах: подъем в 5 часов утра, гимнастические упражнения, строевая подготовка, учебные полевые занятия; работали офицерские курсы» — из книги «Русский Лемнос».

Невероятна сила русского духа! Надо это помнить. Времена предстоят суровые. Здесь, возле стратегической базы НАТО, невольно думаешь об этом. И удивительно, что именно здесь происходит собирание настоящей России — встречается через поколения вроде бы истаявший, растворившийся в чужих мирах русский народ. Может быть, именно в греческой Мирине собирается ядро Православной цивилизации. Той, столица которой будет в Константинополе...

Византия и сегодня живет в лемносских церквях, соборах и старых улочках. Византия живет в старом Владивостоке, у бухты Золотой Рог и пролива Босфор Восточный... И как глубоко чувствуешь это в «Русские дни» на Лемносе. Среди настоящих русских, которых, мне кажется, становится здесь все больше.


Вера, Надежда, Любовь... София

Сумерки разбавлены светлеющим небом. Хотя еще совсем ночной полноватый месяц. Последний день сентября. Вера, Надежда, Любовь и матерь их София... Чудесные слова, святые имена. Ими наполняется сердце, светлеет горизонт, разливаясь бледно-голубым и уже чуть розовым. Кажется, будто бы в море плавно загораются большие пионовые фонари. Рассказывали, что под современной Мириной есть древний город. Может быть, сейчас вдоль подземных старинных улиц вспыхивают большие светильники... И этот свет наполняет древние, ушедшие вглубь города Эллады.

Старые, затертые каменные ступени. Узкий, круто идущий вниз проход.

— Боком, боком спускайтесь, — оглядываясь, говорю Анюте, десятилетней девочке с глубоким, не по-детски мудрым взглядом. На ее запястье бело-розовая плюшевая игрушка.

Следом спускается небольшой, но мужественный воин — непрестанно улыбающийся кадет Силуан. Он в фуражке и строгой кадетской форме.

— Да, я тут уже была, — уверенно сообщает Аня и дает советы Силуану.

Мы идем вниз, глубоко под землю, к святому источнику. Это прямо возле церкви, где сегодня греки ожидают начала чудесного таинства венчания.

Тихая деревенька Кацинас. Там, где сейчас церковь в честь иконы «Живоносный источник», раньше стояла мощная средневековая крепость с коридорами, уходящими глубоко под землю.

Внизу, рядом с последней ступенью каменной лестницы, — колодец и ведро на веревке. Солоноватая прохладная вода. Может быть, это вода из подземного города, в котором горят фонари...

Кацинас в ярком сентябрьском солнце на берегу неглубокого залива. У небольшого потертого баркаса пара пожилых греков — похоже, муж с женой. По колено в воде чистят и промывают крупных рыб. Средиземноморский сибас — его здесь много. Кипит, плещется сине-бирюзовая вода вокруг куска хлеба, брошенного в море. Небольшие, поблескивающие боками рыбешки расхватывают размокший мякиш...

Вечером в селе Кацинас, в здании, отдаленно напоминающем наш дом культуры, — концерт. «Русские дни» в греческой деревне. И чувство родного хутора. На втором ряду за мной — наши украинки, около десяти лет назад приехавшие в Грецию. Повыходили здесь замуж — живут, детей растят.

— Каждый год мы на ваши концерты приходим, — радостно, с греко­украинским выговором сообщают лемносские хохлушки.

Хотел у них что­то спросить во время концерта — не стал. Обернулся, а все гарные гречанки в слезах.

Маленькая, худенькая и очень независимая греческая девочка — черные глаза, длиннющие ресницы. Сидит в первом ряду рядом со мной. Чуть вздрогнула, когда запел наш мощный хор «Кастальский». И я подумал, что она вот­вот убежит. Не убегает — не по-детски внимательно слушает возвышенные песнопения. В глазах цвета лемносской ночи настоящий восторг. Пришла мама. И милое греческое дитя уснуло у нее на коленях. Не разбудил ее даже залихватский кадетский свист Силуана в грохоте аплодисментов.

Лемносские дети... Силуан, Анюта, маленькая черноглазая гречанка и тысячи местных и приезжающих сюда ребятишек. Теперь каждое лето здесь наш детский отряд «Лемнос». Я читал их письма. Восторг, впечатления солнечного моря, детской дружбы и сказочных лемносских дней. И самое сильное — соприкосновение с судьбами наших первых лемноссцев.

Тогда, в двадцатых, здесь было много детей... И много их осталось в лемносской земле. Елизавета Ширинкина, Таня Мухортова, Лариса Ши­рокорад, Анна Уткова, Цецен Уланова, Борис Турбин, Казимир Сузин, Всеволод Станьковский, Зоя Сигина, Валентина Семенова... Десятилетние, шестилетние, годовалые, новорожденные... славные, невинные и многострадальные дети истерзанной тогда России.

1918 год. В кошмаре революционных дней четырнадцатилетняя девочка графиня Елена Граббе, навсегда оставшаяся потом на Лемносе, написала молитву о государе: «Спаси, Господи, Государя нашего, Императора Николая Александровича, уменьши страдания его, поддержи его и соблюди от врагов его. Дай ему, Господи, силу побороть врагов своих и, если будет на то воля Твоя, просвети его мудрое царствование. Спаси, Господи, Цесаревича Алексея, укрепи его телом и духом, помоги ему перенести испытания, которые ты послал ему. Укрепи его в вере Православной, в милосердии и добродетели и, если суждено, Господи, престол отца, умудри его и споборствуй ему. Аминь».

Вера, Надежда, Любовь и глубокая, недетская мудрость. В какие­то минуты я видел это в чудесных детских глазах Силуана, Анюты и маленькой гречанки с длинными ресницами...

...Утреннее небо осветляет море. Блекнут глубинные фонари. Оранжевое солнце разливается в голубой воде. И еще только-только просыпается город Мирина. Теплое море, рассветные краски и крики утренних петухов. А мне кажется, что это казачье село Троицкое из моего приморского детства на песчаных берегах озера Ханка. Большие красные георгины, белые гладиолусы за редким штакетником дворов. И там, в камышовых озерах, где большие рыбы расплескивают синее небо, — огромные розовые лотосы... Сейчас горизонт цвета лотосовых лепестков. Лемносский берег на одной широте с ханкайским берегом моего детства.

...Еще в ладонях соленое Эгейское море и розовая акварель раннего сентябрьского утра. Ароматы Греции над берегами Мирины. Июльское тепло последнего сказочного дня...

И уже снижающийся в Домодедове лайнер. Холодный ветер на трапе. Снег мелкими крупицами, словно сметаемый с пухлых, серых облаков. Почти ноябрьский холод в желтеющей московской листве. И невероятно праздничные, сверкающие купола и кресты святой столицы...

Среди мокрых осенних улиц — скользящее до самой темноты желтое такси. Как будто по небу плывет это уютное авто. Не оставляет лемносское вдохновение — восторг первых солнечных лучей над голубой акварелью Эгейского моря. Вижу лемносские берега, дальневосточные просторы, московские храмы... и маленькую синицу, летящую среди желтеющих скверов. Как будто смотрю на них оттуда, где всегда тепло. Где Вера, Надежда, Любовь и София. Где наши русские и всегда детские души...

Русский Лемнос, как и вся Россия, живет в Царствии Небесном.





Сообщение (*):
Комментарии 1 - 0 из 0