История националистических учений в Европе

Поэзия о жизни, любви, судьбе

О геополитике ХХI века

«Неспящая бухта» Евгения Чигрина

Утопия национализма и апология империи

Кедури Э. Национализм / Пер. с англ. А.А. Новохатько. 4-е изд., доп. СПб.: Алетейя, 2010.

Сложно переоценить значение феномена национализма для современного мира. Вопросы национального самоопределения не только составляют существенную часть международного права, но и являются источником многочисленных конфликтов по всему миру. В связи с этим оправдано осмысление национализма с самых разных точек зрения, так как только подобный комплексный подход позволяет глубоко проникнуть в сущность этого столь многогранного явления духовной, социальной и политической жизни общества.

Работа Э.Кедури о национализме достаточно необычна и выбивается из ряда многочисленных исследований, посвященных аналогичной тематике. Прежде всего автор концентрируется на истоках немецкого национализма, которые он видит в классической немецкой философии. Подобный подход своеобразен и может показаться однобоким, однако он таит в себе массу возможностей для развития намеченных автором идей. Выводить истоки националистической картины мира из работы И.Канта «К вечному миру» — рискованный ход, однако уместно отметить, что в сфере истории развития идей выявление подобных трансформаций отнюдь не ново. В этом контексте можно вспомнить работу К.Поппера «Открытое общество и его враги», в которой мыслитель пришел к заключению, что философ Платон, написавший «Государство», — это духовный предтеча тоталитаризма, или классическую для англосаксонского мира книгу Б.Рассела «История западной философии и ее связи с политическими и социальными условиями от античности до наших дней», в которой автор обосновал корни происхождения националистических концепций Муссолини и Гитлера работами Байрона, Шопенгауэра и Ницше. Подобные внутренние идейные связи всегда несут в себе элемент противоречий и вызывают сомнения в обоснованности их выявления, могут быть внутренне непротиворечивы и логичны, но в действительности оставляют сомнения, ощущение подмены истинных причин происходящих процессов формально-логическими аргументами. И тем не менее подобный подход к осмыслению социальной реальности достаточно широко распространен, а значит, Э.Кедури нельзя обвинять в ненаучности.

Текст его книги проникнут глубоким скепсисом по отношению к нациям. По его мнению, рост национализма иррационален, так как приводит к чуждой здравому смыслу идеологической политике, которая, как правило, на практике противоречит заявленным теоретическим целям свободы, равенства и справедливости, оборачивается произволом, иррациональностью, несчастьями и кровью. Анализируя эти отмеченные автором характерные черты становления национализма, легко заподозрить его в любви к империям. Он нигде прямо их не восхваляет, но тем не менее в его противопоставлениях новых национальных государств и многонациональных империй прошлого постоянно чувствуется определенный положительный для империи подтекст. В то время как, по мнению Э.Кедури, «национальное самоопределение в международной жизни было принципом возмущения беспорядка, а не порядка», именно империям удавалось сохранять баланс интересов среди населявших их народов. «Османская империя не была “нацией”, Римская империя не была “нацией”, и тем не менее им удалось — как очень немногим современным государствам — продержаться столетия, сохранить прочность социального устройства и обеспечить верность подданных». И напротив, «национальный принцип... представлял собой решительную угрозу европейской государственной системе и обнаруживал постоянное стремление подорвать баланс сил, на которых эта система покоится». Таким образом, национализм нисколько не упрощает жизнь в многонациональных обществах, угрожая балансу между различными национальными группами.

Вспоминает Э.Кедури и систему самоуправляющейся общины («миллет») в Османской империи и подчеркивает практическую значимость имперской стабильности для нормальной жизни общества, когда разным группам позволялось заселять чуждые им территории с гарантией внутреннего самоуправления: «Важнейшими представителями подобных групп были немцы и евреи. Все эти различные сообщества веками хранили свою идентичность, жили по соседству друг с другом, выполняя жизненные социальные и экономические функции, соответствующие их положению».

Складывается впечатление, что автор несколько идеализирует донационалистический период истории, когда основными критериями общности выступали религия и вассальная верность. Во всяком случае, он хочет показать, что национализм нисколько не рациональнее и не лучше империализма, а если смотреть на историю человечества ретроспективно, то приоритет остается за имперской формой политического существования как наиболее целесообразной и прошедшей испытание временем, хотя большинство империй и потерпели крах под натиском национализма и требований национального само­определения.

В то же время вызывает сомнения выражаемое Э.Кедури мнение о том, что национализм сам по себе редко достигает положительных результатов. С точки зрения блага и счастья людей это, наверное, действительно так, но говорить о неэффективности националистической идеологии как таковой было бы слишком смело, хотя, быть может, ее действительно отличает прежде всего разрушительный потенциал.

Британский ученый пишет: «Итальянская независимость стала результатом упорного стремления Савойского дома и противоречивой политики Наполеона III, считавшего ее полезной для войны с Австрией. Германское единство было делом Бисмарка, который был не националистом, а защитником прусских интересов. Балканский национализм дал результаты только потому, что он был принят Российским государством, стремившим­ся таким образом оттеснить османские владения. Арабский национализм родился и вырос вследствие британской политики, направленной на поддержание давней вражды с Францией и сокращение влияния других крупных держав на Ближнем Востоке. Индонезийским и бирманским националистам помощь и поддержка Японии позволили создать политическую и военную организации и в хаосе последствий Второй мировой войны избавиться от бремени старых имперских сил. Там, где националисты не находили державы, на которую они могли бы опереться, их заговоры и восстания терпели крах. Это случилось с венграми в 1848 году, с поляками во время восстаний в 1831, 1846 и 1863 годах, с армянами в Османской империи в конце XIX века».

Значение внешних сил в становлении национализма, отмеченное Э.Кедури, — чрезвычайно важная и перспективная тема для дальнейшей политологической и социально-фило­софской разработки. Однако при всей важности внешнеполитических обстоятельств становление национального самосознания — слишком сложный и комплексный феномен, чтобы объяснять его исключительным влиянием внешних сил. В случае национализма это только часть важнейших его ингредиентов, полный перечень которых нужно анализировать применительно к каждому конкретному случаю.

Сложно согласиться и с оценкой О. фон Бисмарка как исключительно выразителя прусских интересов. Несомненно, легитимистская идентичность Бисмарка была для него чрезвычайно важна и первична, но нельзя не отметить, что его мемуары буквально пронизаны тематикой национального самоопределения. Для Бисмарка как практического политика национальный принцип был фактом политического существования и знамением будущего, который нужно было принимать как таковой, пытаясь подстроиться под него максимально эффективным для германского единства и блага династии способом.

Бисмарк как выразитель национальной немецкой политики хорошо чувствовал разницу политических принципов легитимизма и вступающей в свои права после Французской революции эпохи развития национализма. И в то же время созданная Бисмарком Германская империя действительно была в значительной степени порождением еще легитимистских начал — после объединения Германии правители некогда независимых германских государств сохранили свою власть, повинуясь королю Пруссии как императору.

Бисмарк считал, что именно связующее начало, заложенное в сознании сословной общности владетельных князей, позволяет немцам не стать добычей более крепко спаянных наций. В конкретной исторической обстановке середины — второй половины XIX столетия немецкие правящие династии выражали собой две противонаправленные тенденции: мешали национальной консолидации, в то же время обеспечивая надежду на национальную консолидацию в будущем, поддерживая представительство раздробленных по династическому принципу немцев в международно-право­вом смысле.

Хорошо понимая исторические закономерности развития государственного организма в связи с династическим и национальным самосознанием масс и особенности текущего исторического момента, О.Бисмарк планомерно проводил общегерманскую национальную политику, стараясь как можно бережнее рвать династические нити, мешавшие исторически неизбежному процессу национальной консолидации на новых, нединастических началах.

Анализ размышлений объединителя Германии показывает, насколько противоречивой была иерархия коллективной идентичности немцев в XIX веке. Как бы ни был плох национализм, но он действительно становился отличительной особенностью времени, его можно критиковать и обвинять в иррационализме, однако в практической плоскости такой подход бесплоден, так как не дает ответов на вопрос, где взять противоядие против национализма. И отсутствие такого ответа в работе Э.Кедури — основной ее недостаток.

Интеллектуалы, по мнению автора, занимающиеся конструированием нации и сочинением нарратива для обоснования правомочности ее существования, затемняют реальное положение вещей туманом литературных и академических теорий, открывающих путь, чреватый двусмысленными претензиями и неясными отношениями. В связи с этим интересны его замечания по поводу национального строительства на постсоветском пространстве: «Националистское устремление вовсе не означает, что требуемые идеологией нации действительно существуют и могут предоставить социальное основание для национального государства, например казахская, узбекская, таджикская или молдавская нации».

Остается сожалеть, что в издание не вошли размышления Э.Кедури, которыми он делился с западными журналистами сразу после дезинтеграции СССР. Он, в отличие от западных либералов, не испытывал никаких иллюзий относительно прогрессивности этого события для человечества, что было весьма необычно в условиях всеподавляющего шума победных фанфар западного мира. На фоне вышедших в скором времени после развала Советского Союза книг С.Хантингтона («Столкновение цивилизаций»^[1]) и Ф.Фукуямы («Конец истории»^[2]) размышления Э.Кедури выглядели воплощением здравого смысла, не затемненного ни либеральной эйфорией победителей в холодной войне, ни яркими теоретическими положениями цивилизационного подхода.

Оценивая пути национализма на постсоветском пространстве, Э.Кедури оставался на твердой почве здравого смысла и геополитических закономерностей развития государств: «Исчезновение советской сверхдержавы создало опасный дисбаланс сил среди ее бывших республик, между ними и их соседями. Существует возможность серьезных конфликтов. Россия по любому определению есть великая держава в классическом смысле, окруженная более слабыми государствами».

Для Э.Кедури национализм — докт­рина национального самоопределения, от самоопределения индивида к самоопределению нации, от индивидуального к общему. Нация — то, что индивиды в своих сердцах чувствуют как нацию. При таком направлении мыслей национализм становится методом обучения правильному определению воли. Здесь уместно вспомнить размышления о нации, которыми поделился Б.Муссолини в известной беседе с Э.Людвигом: «Раса! Это чувство, не реальность; по крайней мере, на девяносто пять процентов — чувство. Ничто никогда не сможет заставить меня поверить, что биологически чистые расы существуют до сих пор. Достаточно забавно, что ни один из тех, кто провозглашал “благородство” тевтонской расы, сам не был тевтоном. Гобино был французом, Хьюстон Чемберлен — англичанин, Вольтманн — еврей, Лапуж — другой француз. Чемберлен вообще объявил, что Рим был столицей хаоса. Ни одна из этих докт­рин никогда не будет широко принята здесь, в Италии».

Взгляды Муссолини до того, как Италия стала двигаться в идеологическом фарватере национал-социали­стической Германии, показательны. Основатель фашизма, который в начале своей политической карьеры был социалистом-интернационалистом, не мог считать нацию объективным началом, а введенные впоследствии расовые законы и насаждавшийся антисемитизм были проявлением слабости перед идеологическим натиском Треть­его рейха и способом утверждения итальянского превосходства в условиях попыток создания итальянской колониальной империи.

Муссолини был политиком и идеологом демагогического склада, однако и для ученых, пытавшихся найти «истину» в вопросе национализма, вывод о субъективном характере нации ненов. И наверное, лучше всего он был сформулирован Б.Андерсоном в качестве «воображаемого сообщества» (Imagined Community). Здесь национализм становится предметом изучения для социологов и психологов.

Работа Э.Кедури слишком философски окрашена и плохо структурирована, в ней не найти логической стройности, характерной для известного произведения И.Сталина «Марксизм и национальный вопрос»^[3], или сосредоточенности внимания на проявлениях национализма в конкретно взятых странах, как это было сделано в работах австрийских социал-демократов К.Реннера и О.Бауэра, пытавшихся разрешить национальный вопрос в рамках сохранения империи Габсбургов, или в коллективной монографии, подготовленной историками МГУ под редакцией В.Бондарчука^[4]. В книге Э.Кедури масса недосказанностей и недораскрытых мыслей. Эту особенность можно рассматривать как недостаток, однако такая неопределенность будит мысль и, порождая массу вопросов и ассоциаций, делает из текста кладезь потенциальных нитей исследования, которые могут привести к интересным научным прозрениям и открытиям.

Какие практические выводы можно сделать после знакомства с работой британского исследователя? Прежде всего напрашивается вывод о том, что национализм — обоюдоострое идеологическое оружие, которым нужно уметь пользоваться и которое необходимо изучать. Это особенно важно для таких имперских по сути государств, к которым относится Россия. Национализм становится оружием прежде всего против многонациональных государств, третьи страны пользуются им, чтобы разжигать вражду и проводить выгодную им политику. Э.Кедури приводит примеры разжигания Наполеоном межнациональной розни среди народов Австро-Венгерской империи, а также поляков.

История постсоветских стран наглядно демонстрирует, насколько опасным может быть шествие национализма по частям бывшего когда-то единым государства. В последнее время особенно наглядно деструктивность крайних националистических тенденций показала себя на Украине.

История и теория становления национализма свидетельствуют, что наряду с объективными факторами, содействующими его становлению, на уровне индивидуальной психологии и коллективного самосознания он во многом иррационален, субъективен, зависит от убежденности в собственной идентичности, часто основывается на популизме, лозунге, демагогии политических сил. Учитывая эти особенности национализма, важно всегда помнить о том, что для самосохранения общества необходимо иметь общую ценностную базу. Вопросы национального самосознания не могут быть пущены на самотек. В современную информационную эпоху необходим постоянный мониторинг идеологических тенденций, наблюдающихся в среде молодежи как целевой группы, особенно подверженной революционным настроениям и идеологическим влияниям.

Сознание людей не терпит пустоты: если сердца не наполнены любовью к Родине, уважением к собственной истории и государству, то они либо станут проводниками чуждых идеологических влияний, либо в своей пустоте окажутся неспособны отстаивать собственные национальные интересы. Крепкое национальное самосознание — важный залог обеспечения информационной безопасности общества, понимания им приоритетов собственного развития на основании самобытного исторического опыта, прививка для общества, препятствующая превращению его в игрушку в руках идеологически искушенных внешних сил.

Вахтанг Сургуладзе

Навстречу миру

Сарсенова К. Вдохновение жизнью: Стихотворения. М.: Грифон, 2014.

Вспомнить о высоком предназначении человеческой души в повседневной суете порой бывает очень сложно. В этой проникновенной, задушевной книге стихов главная роль отведена двум взаимодополняющим началам — истинной любви и стремлению к духовному росту. Взору читателя открывается обширная панорама чувств, эмоций и переживаний, тесно связанных с возвышенными размышлениями, калейдоскоп людских желаний, надежд и чаяний, где «каждый вздох — судьбы определенье», а каждый верный шаг ведет к вершинам духа. Сплетаясь воедино, они демонстрируют, сколь значима для личности гармония этих устремлений и как они поддерживают друг друга.

Ты будешь настолько счастливым,

Насколько умеешь летать...

Ты будешь настолько счастливым,

Насколько способен творить.

Сердца, что действительно живы,

Умеют себя проявить...

Любовь способна подвигнуть на невероятные свершения и сфокусировать тот неземной свет, который пронзает завесу повседневности, озаряя дорогу к новым этапам жизни и помогая человеку обнаружить под пылью суеты свое истинное «я»:

Себя никак не одолеешь,

Но можно мысли изменить.

Немало проникновенных строк автор посвящает и умению ждать, не теряя надежды:

Любовь как небо. Небо как душа...

Еще есть время: несколько минут...

Порог судьбы — пролог

к заветной цели.

Каждое стихотворение являет собой законченное отображение переживания, эмоционального всплеска, момента особой радости, а все вместе они, подобно безошибочно взятым нотам, сливаются в единую полифоническую мелодию.

Любовь — одно из главных сокровищ, которые только способен достичь и постичь человек. И первым условием достижения становится сво­бода от страха, несмотря на все прошлые разочарования и нынешние сомнения.

И не бояться ничего,

И сердце хрупкое доверить

Тому, кто сбережет его.

Не унывай и не жалей,

Что было — то не будет.

Любовью сердце обогрей,

Ее дари ты людям...

Простить былые обиды — не только конкретному человеку, но и всему необъятному миру, — отрешиться от постоянной опасливой напряженности, открыть свою душу бывает очень нелегко. Но только так можно впустить в свое сердце ясный свет, способный озарить путь к новым высотам духа. Стремление к ним требует от человека полной открытости и отказа от страхов и подозрений. Эгоистические устремления, которые в настоящее время поддерживаются всей системой общества потребления, тоже препятствуют тому, чтобы ощутить всю полноту истинной любви. Придется набраться мужества, чтобы подняться и над ними, даже если поначалу будет весьма больно отдирать приросшую маску, избавляясь от стереотипов и иллюзий. А дальше все зависит от решимости все дальше, вперед по тернистой тропе самопознания и самопожертвования, растворения в любви и нового возрождения души, очищенной светлым пламенем чувства.

Именно всесильная любовь позволяет видеть незримое,

расцветать душистыми садами,

И расстилаться неба синевой...

И облачными проплывать грядами

Над горных пиков снежной
                                                         высотой,

слышать тончайшие мелодии, слетающие с горних высот. Книга стихов становится не просто собранием изысканных и точных строф, но и энциклопедией душевных движений, подробным атласом путей, следуя которыми человеческая душа очищается от страха и сомнения, обретая целый мир тепла, добра и нетускнеющего света.

Сложно и порой причудливо соединенные сегменты обычной реальности и удивительных духовных прозрений складываются в этом сборнике в яркое мозаичное панно, запечатлевшее и оттенки великой любви, и отблески горнего мира, открываемого только ключом искренних чувств.

Океанской дали чистота...

И мечты крылатое всхожденье...

И надежды вещей красота...

И душевной сути обнаженье...

Синих волн искристое тепло...

Солнечные страстные касанья...

Ясность чувств без мыслей

                                          и без слов...

И слиянье с тайной мирозданья...

Причем произведения, собранные в этой книге, позволяют взглянуть на мир глазами не только талантливого поэта, но и профессионального психолога. Поэтические отражения чувств и эмоций мастерски сплетены с их вдумчивым анализом. Образные и емкие строфы образуют единую энциклопедию духовной жизни, повествующую о доверии, о восторге осмысленного бытия, о судьбоносных мгновениях и благодатном сиянии творческого вдохновения. В ней соединены рассуждения, интересные разуму, и эмоциональные порывы, запечатленные поэтично и красочно, а потому находящие прямой отклик в сердце. Яркие и выразительные строки сплетаются в проникновенную историю о жизни, любви и судьбе.

Алекс Громов

Суицидальный терроризм в контексте идеологии глобального джихада

Соснин В.А. Психология суицидаль­ного терроризма: Исторические аналогии и геополитические тенденции в XXI веке / Под ред. А.Л. Соловьева. М.: Форум, 2012.

Книга «Психология суицидального терроризма» является продолжением изучения В.Сосниным психологических аспектов борьбы с терроризмом^[5]. Во вступительной статье к ней автор отмечает, что «сознательно ограничился проблемно-аналитиче­ским аспектом изучения темы». Рецензируемая книга — это исследование, проведенное путем анализа идей­но-рели­гиозных основ мотивации суицидального терроризма — идеологии глобального джихада. Цель этого труда — всесторонний анализ достаточно репрезентативных фактов, выводящий на решение научной задачи анализа противодействия суицидальному терроризму с позиций социальной психологии, особенно стратегической роли психологических операций в борьбе с «чумой XX века».

Книга В.Соснина отличается обстоятельностью разработки темы: в ней присутствуют оценки взаимосвязей и значимости фактов, аргументированные доказательства и обоснования, теоретические обобщения, логические выводы и практические рекомендации. Написанная дискурсивным стилем, она строится на основе широкого применения рассуждений и умозаключений, опирающихся на фактический материал. Следует обратить внимание и на то, что автор рассматривает проблемы демократизации исламского мира в контексте принципов глобального противодействия терроризму в современных условиях.

Некоторые авторы, исследуя принципы глобального противодействия терроризму, обращают внимание на ряд международных актов, основным из которых является Глобальная контр­террористическая стратегия Организации объединенных наций, принятая государствами-членами 8 сентября 2006 года. Этот документ в виде резолюции и содержащегося в приложении к ней плана действий призван скоординировать национальные, региональные и международные усилия по борьбе с терроризмом. Несмотря на значимость этого документа, автор ограничивается анализом идейных и религиозных оснований мотивации терроризма и суицидального терроризма. Это, на наш взгляд, является безусловным достоинством книги, так как В.Соснин ограничивается правильно поставленными целями и задачами исследования.

В настоящее время растет понимание того, что терроризм не может исследоваться как изолированная проблема, решаемая только силовыми методами. Это явление необходимо рассматривать как часть комплекса социально-экономических, политических и духовных глобальных проблем, которые для своего решения требуют приложения усилий социума в целом. Именно поэтому в научном сообществе начался пересмотр подходов к безопасности. В частности, постепенно преодолеваются прежние представления о безопасности в русле политического реализма как защиты государства от внешних вторжений на национальном уровне. Зарубежные исследователи анализируют даже географические аспекты борьбы с терроризмом^[6]. Так, роль географии в борьбе с терроризмом исследована в книге С.Каттера, Д. Ричардсона, Т.Вилбанкса «Географические измерения терроризма».

В книге «Психология суицидального терроризма: исторические аналогии и геополитические тенденции в XXI веке» В.Соснин справедливо указывает на то, что основания терроризма имеют комплексный характер и ему, как системному феномену, присущи исторические, политические, экономические, социальные и психологические факторы и детерминанты. Автор акцентирует внимание на том, что из числа этих факторов и детерминант менее всего изучены психологические, и они менее всего понятны, хотя, несомненно, принадлежат к числу важнейших. Речь прежде всего идет о психологии мотивации террористов-смертников.

Обоснование проблематики и ос­новные положения суицидального тер­роризма исследуются в первой главе книги. В ней автор формулирует проб­лему: «...возникает вопрос: почему же суицидальный терроризм требует особого рассмотрения и анализа?» В.Соснин, опираясь на мнение исследователей, отмечает, что «тер­рорист-самоубийца мотивирован рациональными соображениями и его нельзя недооценивать как неадекватную личность». Следует отметить также, что суицидальный терроризм представляет собой кульминационный, абсолютный инструмент асимметричной войны. Хотя это явление нельзя назвать новым, его стремительное распространение и растущие параметры, фиксируемые с середины 90-х годов, свидетельствуют о выявлении серьезнейшей угрозы, противопоставить которой на сегодняшний день пока практически нечего.

Автор уделил внимание вопросам влияния различных факторов на политический терроризм и безопасность в системе современных международных отношений в контексте концептуального определения суицидального терроризма. Подчеркивая, что выявлено около сотни определений терроризма, автор отмечает: «Основные расхождения в концептуальном определении терроризма касаются включения в него категории “нонкомбатантов” как целей террористических атак» или «граждан, которые не принимают активного участия в ситуации вооруженного конфликта».

Тем не менее, по мнению В.Соснина, в научном сообществе есть общее понимание сущности терроризма. В книге акцентируется внимание на том, что, по мнению правительства ряда стран (США, Великобритании, Израиля), терроризм можно победить посредством проявления бдительности, жестких контртеррористических мер и уничтожения террористических ресурсов. Нельзя не согласиться с автором, фактически доказывающим в своей работе, что эти меры сами по себе никогда не смогут оказаться достаточными, чтобы остановить поток терроризма: «Терроризм можно сдерживать, но его невозможно победить до тех пор, пока существуют реальные факторы, несущие угрозу и нарушение справедливости, которые питают ненависть, жажду мести и способствуют их широкому распространению». Автор на конкретных примерах доказывает, что в борьбе с терроризмом неизбежно наступает момент, когда необходимо понять сильные и слабые стороны человеческой психики и культурной среды, в которой они фор­мируются и поддерживаются. Эти проблемы игнорируют в западных странах из-за стремления получить сиюминутные временные выгоды для себя.

В.Соснин демонстрирует высокий уровень знаний и показывает, что западная ценностно-цивилизационная парадигма существования делает акцент на индивидуализме, прагматизме, потребительстве, конкуренции и поэтому находится в конфликте с традиционными культурными ценностями коллективистических культур. Ведь для последних главными являются коллективизм, духовность, стабильность, иерархия фиксированных ролей и сотрудничество. Данная концепция обосновывается автором с помощью выводов ряда российских и зарубежных политологов. В частности, приводится мнение известного отечественного политолога З.Тодуа, уверенного, что «демократия как политическая система и образ жизни оказалась крайне уязвимой перед экспансией террористов». Надо согласиться с тем, что террористы научились использовать в своих целях всю инфраструктуру современной цивилизации со всеми ее благами и достижениями. Фактически террористы довольно успешно используют энергию и потенциал своих противников в своих интересах. Эта мысль является доминирующей в книге. Автор заостряет внимание на том, что «тенденции глобализации мирового цивилизационного развития дают основание рассматривать проблему современного международного терроризма прежде всего в контексте развития взаимоотношений исламской и христианской цивилизаций — их геополитической динамики, анализа причин исламского религиозного возрождения и роста исламского фундаментализма и воинственности». Он является сторонником позиции, утверждающей причинно-следственную связь международной напряженности и борьбы за доминирование в современном мире. «Одной из главных тем в принципиальном разрешении проблемы международного терроризма становится проблема международного понимания — сложного и противоречивого процесса постижения друг друга, никогда не прекращающегося между двумя культурами, что необходимо для реализации межкультурного диалога и выработки новой парадигмы существования», — подчеркивает В.Соснин.

Однако основное внимание в работе уделено исследованию факторов, способствующих глобализации суицидального терроризма. Автор исследует этнорелигиозные основы современного терроризма в контексте исторических параллелей и современных геополитических тенденций (глава 2). В частности, он анализирует типичные ошибки восприятия мусульманского мира в христианских странах. Автор уделяет внимание качеству духовно-религиозных представлений мусульман в исламской культурной парадигме. В главе 3 («Психологическое содержание фундаментализма и возрождения религиозной воинственности ислама: современная геополитическая ситуация и суицидальный терроризм») поднимаются проблемы социокультурной идентичности и роли фундаментализма и религиозной воинственности ислама.

В.Соснин изучил вопросы оперативного выявления основных форм и признаков террористической активности: проблемы рекрутирования и вербовки террористов-смертников, осуществление связи террористов при выполнении терактов, тактики переговоров с ними.

В книге анализируются основные подходы психологии в противодейст­вии терроризму. Уделено внимание проблеме психологических технологий и содержанию психологических операций в борьбе с терроризмом. Автор демонстрирует высокий уровень знаний практики противодействия террористам в других государствах,  анализирует операционные уроки противодействия суицидальному терроризму в Израиле. Не обошел вниманием он и вопросы, связанные с со­циально-политически­ми, социокуль­турными и социально-психологиче­скими особенностями современной ситуации на Ближнем Востоке. Необходимо отметить, что некоторые методы израильского опыта в противодействии правоохранительных структур суицидальному терроризму рекомендованы им для использования в России.

Заслуживает внимания позиция автора в отношении того, что идейные и религиозные мотивации терроризма в целом и суицидального в частности имеют этнорелигиозные основания, а также геополитические и исторические предпосылки. Активизации террористических организаций способствовало также возрождение религиозной воинственности ислама, на что повлияла деятельность ряда мировых лидеров. Так, в 2001 году президент Дж. Буш объявил «модернизацию» исламского мира в соответствии со шкалой ценностей западной цивилизации одной из стратегических целей США. «Большинство экономических, политических и религиозных элит стран исламского мира отдают себе отчет в том, что в этой глобальной конкуренции один из главных ударов будет наноситься по исламу как главной цементирующей духовной основе», — пишет автор.

То, что в работе дается подробный анализ «понимания психологии мученичества» в современном исламе как базовой мотивации суицидального терроризма, — бесспорно достоинство книги. В.Соснин отмечает, что «терроризм в исламском мире является феноменом, который находится “на марше”». Подчеркивается, что большинство людей воспринимают акции терроризма как столкновение с массовыми убийствами, а исполнители этих терактов считают себя мучениками, действующими от имени Аллаха.

В.Соснин анализирует мусульманские сообщества в контексте современной геополитической ситуации, уделяя внимание развалу традиционных структур управления. «Возможность выбора различных интерпретаций Корана и развитие собственных интерпретаций ослабляет влияние традиционных мусульманских бого­словов и ученых», — считает автор. Он успешно аргументирует свою точку зрения, указывая на то, что религиозной мусульманской элите стало намного труднее сохранять свое верховенство в вопросах интерпретации ислама в целом и Корана в особенности. В поддержку этого тезиса приводится интересный факт: «Еще в конце 60-х годов для людей было обычным делом собираться вокруг человека, который мог читать информацию из газет и тексты Корана. Знания и контакты давали имаму и шейху определенный статус». Следует отметить, что в 1975 году в Омане только 22 человека имели университетское образование, а в Турции в 1950 году 65% мужчин и 85% женщин были неграмотными, то есть одной из косвенных, а может, и прямых причин развития джихадистской идеологии является доступность образования. К тому же новые технологии распространения информации создали и новые способы распространения текстов.

Нельзя не обратить внимание на позицию автора, взявшегося изучать причины и последствия суицидального терроризма в глобальном джихаде. Он акцентирует внимание на религиозной идеологии и современности, а также на содержании и сущности феномена джихада. «Чтобы осознать, почему используется суицидальный терроризм, необходимо понять, что представляет собой глобальный джихад в целом — как религиозное течение и политическая идеология в исламе», — пишет В.Соснин. Содержание и сущность этого явления раскрываются, помимо прочего, и с точки зрения самих джихадистов. В частности, автор анализирует интерпретацию джихада и целей организации «Аль-Каида», обосновывает тезис о том, что «глобальный джихад, начавшийся в головах религиозных фанатиков ислама с намерением возвратить “золотой век исламской гегемонии”, основан на возвращении к первоначальным ценностям, которые можно найти при определенной интерпретации положений Корана».

Основным этапом используемой автором методологии является изучение идеологического противостояния терроризму в современном мире. Именно поэтому в данной работе значительное внимание уделяется «войне идей» в контексте суицидального терроризма. В начале главы 6 автор пишет: «...цивилизованному общест­ву необходимо понять — что по сути представляет борьба с современным международным терроризмом в современной геополитической ситуации развития мира? Либо это только военное противостояние, либо главным образом борьба в духовно-религиозной, идейной и мировоззренческой сферах в первую очередь?» Здесь автор опять акцентирует внимание на том, что западный мир начал беспрецедентную и «амбициозную» борьбу за распространение либеральных ценностей на Ближнем Востоке. Все эти инициативы, пишет он, ориентированы на распространение свободы и освобождение женщин от порабощения. Однако существует и другое, более старое мировоззрение, которое утверждается представителями исламского мира. Именно поэтому идет такое, по мнению автора, массовое сопротивление глобализации.

Можно отметить, что выводы и рекомендации по данной проблеме, сделанные В.Сосниным, необходимы меж­дународным организациям, на повестке дня которых стоит борьба с терроризмом; внешнеполитическим структурам, занимающимся контртеррористической проблематикой как в Рос­сии, так и в других странах. Автор предлагает оригинальные идеи проведения психологических операций про­тиводействия терроризму. То, что он на основе большого фактического материала проанализировал схемы связей террористов при выполнении тер­актов, помогло эффективно описать содержание психологических операций в борьбе с терроризмом.

Можно утверждать, что В.Соснину удалось обосновать требования и условия преодоления западноцент­ричного подхода к безопасности в теории и политической практике, а также дать практические рекомендации для адекватного понимания предпосылок глобализации террористической угрозы.

Научная значимость книги заключается в том, что выводы определяют взаимосвязь безопасности и психологических аспектов (методов) противодействия терроризму. Констатируется, что разрешить проблемы безопасности и ликвидировать источники распространения терроризма не представляется возможным в условиях, когда западные державы скорее реализуют собственные планы по установлению контроля над мировым порядком, чем занимаются решением проблем развития и безопасности стран периферии.

Вполне обоснованно указывается, что адекватное понимание предпосылок террористической угрозы международной безопасности связано с необ­ходимостью анализа особенностей «сла­бых» государств периферии.

Как незначительный недостаток рецензируемого труда следует отметить, что в книге не нашли должного отражения вопросы формирования социальной базы терроризма. Очевидно, что без нее террористы не могли бы обрести ту силу, которой обладают в современном мире. В работе также не про­анализирована проблема профилактики терроризма, в том числе механизмы противодействия этой идеологии.

В заключение целесообразно акцентировать внимание на тезисе автора о необходимости использования в борьбе с терроризмом «фундаментальной уязвимости идеологии террористов в психологических операциях».

Артур Атаев

Преодолевший безвременье

Чигрин Е. Неспящая бухта. М.: Время, 2014.

Евгений Чигрин не из тех, кто выпускает много книг. Книга для него — это этап, возможность подвести черту и начать заново что-то в себе. Его «Неспящая бухта» — это не просто книга. Это он сам, разбросанный по стихо­творным квартирам, страдающий от невозможности заменить буквы на фрагменты человеческого вещества. Кто-то скажет: «Что тут особенного? В каждом поэтическом сборнике так или иначе заключена преимущественно личность автора». Но культурологический фокус Чигрина в том, что в его стихах ничего, кроме него, нет. И это не от прихоти солипсизма, а от абсолютной законченности его представления о поэзии и от его неразрывной связи с мировой культурой. Его поэтическая реальность дана нам в его ощущениях, она не приемлет примеси чего-то чересчур объективного, чего-то не зависящего от авторской воли. Для него дико отпустить лирического героя слишком далеко от себя, он чужд замк­нутой в себе игры, у него все всерьез, и ему странно, что у кого-то бывает по-другому.

Евгений Чигрин не то чтобы спрятан в своих впечатлениях — он оброс ими, как елка обрастает перед Новым годом игрушками и гирляндами. В «Неспящей бухте» он от стихотворения к стихотворению, от части к части подносит каждую свою игрушку и гирлянду прямо к читательским глазам, а в самом конце являет себя во всей своей природной красе. В первой части («Островистые земли») он предстает своеобразным «гением места», отдавая дань памяти тем ландшафтам, где протекала его жизнь, в лучших и ярких своих впечатлениях. Здесь и Север, и Крым, и все то, что остается от них внутри. Поэт, органически не переносящий даже намека на банальность, в такой «поэтически апробированной» крымской теме находит свою интонацию:

Фиолетовый цвет Феодосии —
                                                сумерки... Свет

Симпатичной кофейни вблизи
                                        айвазовского моря.

Бесноватые чайки кричат
                                     с передышками бред,

Белопенные волны подобны
                                        осколкам фарфора.

Часть «Серая роза» уже своим названием намекает на нечто дождливо-парижско-волошинское. Но в стихах не только Париж. В этом разделе Чигрин дает нам спектр своего мироощущения сквозь призму европейской живописи. Причем иногда поэт отсылает читателя к конкретным художникам и работам, а иногда просто создает стихотворные пейзажи старой Европы, как в цикле «Вроцлав»:

Этот город шпилей, колонн,
                                                            лепнины

Сберегают гномики-краснолюды...

Три шага от центра и — мир
                                                      пустынный,

Вшиты в небо звездочки-изумруды.

Далее по частям «Неспящей бухты» автор проводит нас между рифами своих музыкальных и кинематографических впечатлений, где над всеми господствуют мастера барокко и адепты рока вкупе с красавицами киноакт­рисами. Есть такие изумительные по прозрачности и свежести строки, что поэтический дух захватывает...

И только в последних частях поэт обращается к нам без обиняков, напрямую рассказывает о своей боли, о своем беспомощном бытовании и всесильном Слове, без которого его жизнь лишена всякого смысла...

Сам Чигрин неоднократно отмечал, что ему близко понятие «новизна в каноне». Но одно дело — сказать, другое — доказать в творчестве. Он делает ставку на отточенность и выверенность каждого оборота, на требовательность к себе, на разнообразие поэтического словаря, на классицистскую эмоциональную сдержанность. В то же время он весьма дерзко экспериментирует с лексическими пластами, сочетая словеса почти архаические со сленгом. И в этом он очень органично вписывается в наше эклектичное время. Не исключено, что и наоборот, он вписывает это время в себя. Вписывает по живому... Его строки, связанные с малороссийскими местами, возможно, лучшие такого плана в современной российской поэзии:

Старая-старая церковь,

Рядышком мальчик. Весна.

Ворон как тутошний цербер.

Грушевый сад. Тишина.

Да облака, как номады,

В Винницу, в Киев идут...

Старые-старые кадры:

Груши и вишни цветут.

Евгений Чигрин для меня с первого знакомства с его стихами стал неким эталоном поэтического вкуса. Он, как никто другой, понимает, сколь высока в поэзии цена минимальной ошибки или просчета и что, когда просчет допущен, это уже не поэзия. Он дал русской поэзии на сломе веков новое дыхание, доказал, что поэзию невозможно подвергнуть культурологическому геноциду, поскольку она выше и первичней очень многого в мире. Он смотрит на все без прикрас, и от этого его взгляд особенно эстетичен и красив:

Проснешься в три и смотришь
                                                              за окно:

Там вьется снег, бомжара
                                                  близ помойки

Да визави панельное кино

Многоэтажек как итоги стройки, —

Куда как жизнь взметнулась сильно
                                                               вверх —

Куда нас всех впихнут поодиночке...

Все торопливей ночь швыряет снег,

вышептывает въедливые строчки.

Трудно говорить о поэтах его круга. Слишком уж он подчеркнуто индивидуален. И при этом невероятно литературно центричен. Среди русских поэтов у него немало родственников, но родство это не в поэтике, а в высоте полета. «Чигрин» — прекрасно рифмуется с «один». Он один в своей «Неспящей бухте».

Максим Замшев