Функционирует при финансовой поддержке Министерства цифрового развития, связи и массовых коммуникаций Российской Федерации

Дневник К.Р. 1909 года

Воскрес[енье]. 28 июня.

Остался в Полтавском корпусе на лишний день, уступив просьбам директора. Был торжественный акт, а вечером бал. Разболелась голова. Завтракал с детьми у директора. Долго разбирал накопившуюся за 4 дня почту. Вскоре по начале бала уехал на поезд. Меня провожали Иоанчик, командир 1-й бригады 1-й гв[ардейской] дивизии Зайончковский и состоящий при нем семеновец, мой питомец Романовский. Иоанчик с эскадроном покидает Полтаву 1 июля, а Олег и Игорь с приехавшим за ними Бальи-Контом в ту же ночь уезжали в Осташево. Ермолинский собрался на несколько дней к своей семье. С моим поездом ехало в Елизаветград несколько тамошних юнкеров. Пятерых из них — Псиола, Булецеля, Товарова, Натензона и Коха — я позвал к себе в вагон чай пить.

Понедельн[ик]. 29 [июня].

Утром в Елизаветграде ко мне в вагон пришли начальники: гарнизона г[енерал]-м[айор] Жданко и училища г[енерал]-м[айор] Новиков. С последним и спутниками поехал в ландо в лагерь училища. По дороге выстроились роты Таганрогского полка. Я был в конно-гвар­дейской форме. По случаю Петрова дня занятий не было. Оба эскадрона выстроились на передней линейке. Велел юнкерам стать в своих бараках по кроватям и начал каждого опрашивать. Эти беседы с молодежью самое большое для меня удовольствие. Заранее предвкушал радости встречи со знакомыми питомцами. Нашлись среди них и любимцы, которых мне так хотелось повидать после долгой разлуки, — напр[имер] Сумского корпуса Галецкого, Киев­ского — Сокологорского (Пегашку). Обрадовался Безобразову 2-го Мос­ковского, Кушелеву (родному брату импер[атор­ского] стрелка). Юнкерский обед прервал мой опрос, и я возобновил его, когда встали из-за стола, уже под столовым навесом. Галецкого я так бы и не увидал — он был где-то в наряде, — но сам о нем спросил и велел привести. Он 2 года пробыл в младш[ем] классе и теперь перешел в старший.

Завтракал с офицерами перед их собранием, под знакомым большим кленом. За 3 года, что я тут не был, деревья сильно разрослись, под ними развели бездну цветов, и вид лагеря много выиграл. Время пошло так быстро, что я и не заметил, когда подоспел срок расставанья. В 5 ч[асов] выехал по дороге за границу. Сильная жара; голова была не в порядке. — Оказался попутчиком директор Одесского корпуса Родкевич; он у меня ужинал и провел весь вечер.

Вторник. 30 июня.

Весь день ехали по Юго-Западной ж[елезной] д[ороге].

Встретил на одной станции трех кадет Аракчеевского корпуса — братьев Зметковых. Они ехали с отцом, получившим назначение начальником дивизии в Остроленке, матерью и сестрами. Со всеми перезнакомился.

Возобновил перевод и много сделал.

(Либенштейн, Villa Georg, 2/15 июля.) Кадет Зметковых звали: старшего, вице-унт[ер]-офицера Ростиславом, 2-го Ярополком и 3-го Николаем. — Много и, кажется, удачно перевел из «Ифигении».

1 июля.

Утром, до приезда в Варшаву, довел перевод до последнего явления предпоследнего акта. Оделся в штатское. В Варшаве вышел из своего вагона; Миша Репин возвращается в нем домой, а далее со мною едет Андрей Иваныч.

Меня встретили помощн[ик] команд[ующего] войсками Гершельман, губернатор бар[он] Сем[ен] Корф, инспектор классов Суворовского корпуса Мартос и ротный командир Соловьевич. Я просил их не нарушать моего инкогнито и отправился с Драшковским и Шаховским завтракать в гостиницу «Бристоль». — Сперва пешком, а потом в трамвае направились к лазенкам. У входа в Бельведер вспомнил, что там в тот самый день 47 л[ет] назад родился покойный Вячеслав. — В 5 ч[асов] поехали далее, за границу. Вечером на границе, в Александрове, встретил VI кл[асса] полочанина Семенова и суворовцев I и III класса Мронговиуса и Вейсбаха. Из разговора с маленьким Жоржиком Семеновым узнал, что его брат умер от чахотки в Абас-Тумане в марше; это его сестра писала оттуда кн[ягине] М.В. Барятинской, прося помощи на возвращение домой, а та переслала мне это письмо в Полтаву, откуда я и распорядился, чтобы Семеновой дано из моего содержания пособие в размере, необходимом для пути из Абас-Тумана в Александрово. Странное совпадение!

(Вильдунген, Fürstenhof, 4/17 июля.) В Александрове пересели из са­лон-вагона в спальный международный.

Четверг. 2/15 июля.

В Берлин прибыли в 7-м часу утра. Простился с Шаховским; он хотя тоже едет в Вильдунген, к жене и дочери, но сам по себе, а не со мною. С Драшковским и Андр[ем] Ив[ановичем]1 захватил 11 мест ручного багажа, переправились в моторе на Anhaltes-Bahnhof. Попили кофе с вкусными немецкими булочками. Вскоре прошел поезд, в котором прибыла жена с Софихен Корф, Робертом, камер-фрау Шадовиц и выездным Селезневым. Софихен только довезла жену до Берлина, и мы распростились. Драшковский остался в Берлине, чтобы на другой день ехать в Вильдунген с Шаховским. — Поехал в женином вагоне. — В Эйзенахе завтракали в герцогских комнатах станции, отделанной в стиле замка Вартбурга, которым мы любовались из окна вагона. На ст. Immelborn, в Мейнингенском герцогстве, нас встретила моя теща и в своем ландо повезла нас к себе в Либенштейн, в Villa Georg. Роберт ехал в другом экипаже с ее дамой Frau v[on] Plenkner. Приветливая местность, несколько пересеченная, много зелени; везде благоустройство. На вилле очень мило и уютно. Кругом прелестный сад. — Пошел погулять. Здесь я был впервые, тогда как жена с детства нежно любит эти места, где до замужества живала каждое лето. — Обошел все местечко. Отыскал гостиницу «Bellevue», где поместили Роберта.

Приезжал 83-летний дядя Жорж2, герцог Саксен-Мейнингенский, из Altenstein’a; это его местопребывание, минутах в 20 езды от Liebenstein’a. В Altenstein’е я был у него 9 лет назад, и с тех пор мы не видались. Он все еще довольно бодр, только несколько согнулся и заметно оглох. Попив с нами чаю, он уехал к себе.

Мы в 7 ч. обедали, а потом беседовали с женой.

Пятница. 3/16.

Утро пасмурное, но теплое. Мне подали кофе внизу, на балконе. Гоф-фурьер Taubert счел своим долгом меня занимать, и я не знал, как от него отделаться. Миленький серый мопсик моей тещи, Gualterio, ласкался ко мне и ждал подачки. Пошел гулять по горе, заросшей буковым лесом и увенчанной развалинами старинного замка — alte Burg. На деревьях на каждом перекрестке доски с указанием, куда ведет та или другая дорожка: Ida Denkmal, Felsenthenter, Bernhardssplatz и т.д. Следуя этим указаниям, добрался до Felsenthenter, дикое, красивое скалистое местечко, и до Benonibuehe — это огромное старое дерево. Солнце прорезало туман, местность оживилась. Взлез на вершину до развалин. Над одной дверью высечено в камне: 1554. — Видел много листьев ландыша; цветов, конечно, уже не было. Это дало мне мысль для стихотворения, которое и было готово к отъезду. Вот оно.

Ландыши

Если ландыша листья средь жаркого лета
Мне в тени попадутся лесной,
Я не вижу на них благовонного цвета,
Облетевшего ранней весной.
Затаенною грустью и радостью ясной
Сердце сладко заноет в груди:
Много счастья изведано в жизни прекрасной,
Мне не знать уж весны впереди.
Пусть земле возвращает она ежегодно
Белоснежного ландыша цвет —
Призрак старости манит рукою холодной, 
Юным дням повторения нет.
Но покинуть мне наше не жаль пепелище:
Там, в неведомой сердцу дали,
Расцветают красы и светлее, и чище
Милых ландышей этой земли.

С женой и тещей поехали в Altenstein, к дяде Жоржу, завтракать. Стол был завален чудными водяными лилиями (кувшинками, nénuphar). Прос­тился с дядей и тетей. Жена отвезла меня Immelborn, где я с Робертом и Андр[еем] Ив[ановичем] сел в поезд. По пути пересаживались 4 раза и в 6½ прибыли в Вильдунген. На станции встречал Няня Миша (Драшковский). В Fürstenhof отвели мне те же комнаты, что и в прошлом году. Обедали. Разложил. Опять приступил к переводу. Идет заключительный монолог IV акта.

Суббота. 4/17 июля.

Начал леченье. В 7½ утра пошли с Робертом и Няней Мишей к источнику. Выпил 2 стакана Helentnquelle; каждый надо пить в течение 5-ти минут, а между стаканами проходить ¼ часа. Потом прогулка до 9 ч. После кофе приходил милый старичок д[окто]р Марк и указал в подробностях леченья держаться такого же порядка, как и в прошлом году. — Русских здесь много. Встретил у источника бывшего рязанского губернатора Брянчанинова3. Сам подошел ко мне незнакомый мне член Госуд[арственного] совета от Псковск[ой] губ[ернии] Неклюдов. Познакомился с его женой и дочерью Шаховского. Видел в Trinkhale свиты генерала кн[язя] Багратиона-Мухранского4 с женой, рожд[енной] Головачевой, и незамужней дочерью, а также Lise Лазареву, рожд[енную] Сумарокову-Эльстон, с дочерью. — В ½ 12-го третий стакан и прогулка. Завтракали в 1 ч. Увидали прошлогоднего здешнего знакомца, члена Госуд[арственного] совета Влад[имира] Петр[овича] Глебова; он к нам подсел. Отдых, чтение. Взялся за сборник «Вехи», о котором слышал от А.Ф. Кони. Около 5-ти последний стакан и прогулка. После ужина в 7 поработал над переводом, а около 9-ти пошел вниз, к «Badenhоtel», где в саду Шаховские велели приготовить особый чайный стол. Был Gartenfest[1]. Много народу. Иллюминация, фейерверк.

Воскресенье. 5/18.

(Утром 6/19 июля.) Книга «Вехи» — недавно изданный в Москве сбор­ник статей «левых» — значительное явление: оно показывает эволюцию мысли среди людей, которых нельзя заподозрить реакционерами. Они свидетельствуют о несостоятельности нашей интеллигенции, которая не сумела воспользоваться «освободительным движением» 1905/06 года. — Погода хорошая. Нанял себе велосипед и катался на нем за городом. Вечером очень смеялся в театре. Потом много перевел. — Встретил еще русского — нашего академика Ф.Н. Чернышева5.

Понедельн[ик]. 6/19.

(Вильдунген. 7/20.) Теплый, прекрасный день. После первых двух стаканов прогулка с Шаховскими, княгиней и князем, Няней Мишей и Робертом. Княгиню я вел под руку. Она особа весьма крупных размеров, как в вышину, так в ширину, добродушная, простая, чуждая чего-либо напускного. — Судя по письмам жены, пребывание ее в Либенштейне не отдых, а непрерывная тревога. Ее мать делом заняться не умеет, а только отыскивает чьи-либо недостатки, возводя их чуть не в преступления. Она всегда с кем-нибудь ссорилась: прежде с покойным герцогом, с тетей Тези, а теперь с сыном и невесткой. Жене приходится выслушивать бесконечные жалобы и мирить. — Днем ездил на велосипеде по дороге unterer Hombergsweg, огибающей всю лесистую гору Homberg, у подножия которой лежит источник Viktorquelle. Виды очаровательные. К ужину на веранде пригласил академика Чернышева.

Кончил IV акт «Ифигении».

Вторник. 7/20 июля.

(8/21 июля.) Похолодание. Те же три прогулки в день. Опять не в ладу с совестью. — Приехала Нина Келлер и остановилась в «Badenhоtel». Позвал к ужину Шаховских с дочерью. — В V акте «Ифигении» перевожу уже 2-е явление.

(9/22. Вильдунген.) Здесь хорошо, погода благоприятная, местность живописная, прогулки — большое удовольствие, никто не мешает, нет никакой суеты — а все же отрадно подумать, что здесь я буду сравнительно недолго. Самое большое и хорошее здесь дело — перевод «Ифигении».

Среда. 8/21.

У источника некоторые начинают мне кланяться, хотя мы незнакомы; должно быть, русские.

Встречаю Лизу Лазареву (жену Пети) с хорошенькой дочкой Ириной, ровесницей нашей Татианы. — Нравится мне прошлогодний знакомец Глебов; он вчера ждал приезда своей дочери гр[афини] Олсуфьевой с мужем. — Стараемся с Робертом ускользать от знакомых и гуляем вдвоем. — Добрались до деревушки Reizenhagen, там в простом трактирчике подали нам за баснословно дешевую цену кофе и вафли.

Четверг. 9/22.

(Вильдунген. 10/23 июля.) Дочитал «Вехи» и передал книгу для прочтения В.П. Глебову. Положительно у наших «левых» заметно поправение и пробуждение самосознания; но все пока им спать не дают такие в их глазах жупелы, как абсолютизм и реакция. Нельзя ли думать, что и с нами они когда-нибудь помирятся?

Здесь однодневная народная ярмарка. Сейчас же за городом, по дороге в Helentnquelle, у Schützenhaus’a, появились карусели, атлеты, странствующий цирк, таинственная behaarte Meerfrau[2], оказавшаяся просто тюленем, всякие лотереи и, конечно, — пиво в большом количестве. — В Kushaus’e вечером босоножка Дева поражала неприличием откровенности наряда или, вернее, его отсутствия в танцах. Смеялись, глядя на пьесу «Niobe».

Пятница. 10/23 июля.

(Ольгин день.) Познакомился с приехавшей сюда дочерью Глебова гр[афиней] Олсуфьевой и ее мужем. — Получил письмо из Вильдбада от В.А. Пушкаревой-Котляревской; она расхваливает мои «Ландыши», недавно посланные ей в письме. — Питье вод и ходьба отнимают так много времени, что его недостаточно для занятий. Вчера, напр[имер], успел только разобрать почту, написать письма и с час заняться переводом, а читать не удалось. У источника встретил Лизу Лазареву и по ее просьбе проводил ее до ювелирного магазина против почты. Видел в театре Curhaus’a знакомую с прошлого года хорошо разыгранную пьесу «Daszweite Gesicht».

Суббота. 11/24.

(Вильдунген. 12/25 июля.) Ходили поменьше, но все же более 4 часов. Погода не теплая, и неоднократно принимался идти дождь. Читать удалось. — Митя едет 14 в Châtel Guyon, во Францию, на 4 недели леченья и на 2 отдыха. С ним едут Саса и Костя, кот[орый] с Bailli-Comte’ом отправится в Италию ко времени прибытия туда Татианы, чтобы с нею попутешествовать. Прогулялись с княгиней Багратион, рожд[енной] Головачевой. — Вечером, хотя времени было довольно, перевел мало.

Воскресенье. 12/25.

(Вильдунген. 13/26 июля.) Орлов и Лиза Лазарева с дочерью уехали. Здесь они были представителями самого щегольского, высшего света и выделялись и нарядом, и образом жизни. Меня не тянет в эту среду; гораздо лучше чувствую я себя в обществе Багратионов и Шаховских, которые принадлежат к тому же числу светских людей, но без исключительной утонченности. — Ходили к обедне в католическую церковь. Утром и днем все бродил с Шаховскими и Багратионами. Познакомился с сестрой Багратиона, пожилой, но сохраняющей следы прежней красоты вдовой кн. Амилахвари, умной, бойкой грузинкой. Всем обществом снимались группой.

Понедельн[ик]. 13/26.

(16/29.) Получил письмо[3] от Фердинанда Болгарского в ответ на мое письмо с препровождением раскрашенной фотографии (в натур[альную] величину) с павловского портрета Константина Павловича, писанного Боровиковским в 1795.

Приехала Бэби Лейхтенбергская. Условившись заблаговременно с нею, я задержал для нее в своем коридоре одну комнату, а другую поблизости, для горничной. В гостинице спрашивали, не я ли буду платить за комнаты, и мы с Бэби много этому смеялись. — Садимся за стол вместе, но за себя платит она. — Вечером пришли письма. Буксгевден присылает конфиденциальное письмо сербского министра к нашему м[инист]ру иностр[анных] дел Извольскому6, в котором осторожно испрашивается, может ли новый сербский наследник (паж) Александр7 надеяться на успех, если бы просил руки Татианы. Кроме того, Извольский слышал от Государя о предположениях баварского принца Франца Иосифа8 просить руки Татианы и, как бывший посланник в Мюнхене, знающий тамошние порядки, предупреждает, что брак католического принца с православной княжной представляет крупные затруднения и грозит осложнениями. — Полагаю, что Т[атиана], знакомая с Александром Сербским, не пожелает за него выйти, а если б и пожелала, то следовало бы встретить препятствие в еще не утвердившемся положении на сербском престоле династии Карагеоргиевичей. — Относительно баварца мне кажется, что следовало бы отклонить его предположительный приезд в Liebenstein, куда дней через 10 съедемся и Т[атиана], и я. Послал эти письма жене.

Вторник. 14/27 июля.

Ездил с Робертом в моторе (выписанном из Касселя) в Пирмонт, к Фрицу Вальдекскому9. Думали, что езды часа 3½, но оказалось, около 5-ти. День был чудесный, местность очень живописная, и ехать было чрезвычайно приятно. Шофер не твердо знал дорогу и спрашивал у прохожих, куда ехать. Предупреждал Фрица, что буду у него около 1 ч. Но время шло, а нам до места еще оставался порядочный путь. По телефону из какого-то местечка известили в Пирмонт, что опаздываем. Проезжали столицу княжества Вальдек Арользен с красивым дворцом, а также городок Варбург с остатками городских стен и башен и старинной церковью. — Прибыли в 3½. Жена Фрица Тилли и ее незамужняя сестра Аликс встретили меня очень ласково; мы не видались лет 11. Замок XVII в., окруженный рвами с водой, красив. Посылали необыкновенно старую, огромную липу, которой будто бы 1000 лет, и оно вероятно. Пробыв там часа 2–3, пустился в обратный путь, другой дорогой, через Кассель. Дома были около 10-ти вечера. Бэби и Драшковский ждали нас с ужином.

Среда. 15/28.

Дождливо. Все же ходили гулять. Русское общество обедало в «Baden­hоtel», у семьи племянника Шаховского.

(17/30 июля.) Собравшееся здесь небольшое русское общество живет дружно и весело. Встречаются у источника в часы питья воды, часто вместе гуляют, обедают, заглядывают в магазины, прицениваясь к дешево продаваемым аметистам, топазам, аквамаринам, кварцу и пр. Шаховские праздновали 15-летие свадьбы. Русские наперерыв подносили доброй княгине цветы, я розы, Бэби Лейхтенбергская гвоздику. Нина Келлер больше держится старушки г[оспо]жи Козен, рожд[енной] гр[афини] Клейнмихель, в стороне от прочей компании. Ее составляют Шаховские, Багратионы и Н.С. Брянчанинов; к ней примыкаем и мы — Бэби, Драшковский и Роберт.

Четверг. 16/29 июля.

Жена возвратила мне из Либенштейна письма, касающиеся Татианы. Жена опасается, что она приняла бы предложение Сандро Сербского. Относительно баварца жена, посоветовавшись с матерью, телеграфировала мне, чтобы я удержал Татиану от приезда в Либенштейн, но несколько позже пришла другая телеграмма от жены: ее сестра, через которую переговаривались с баварцем[4], известила, что там передумали и баварец Франц Иосиф не приедет в Либенштейн; след[овательно], к приезду туда Татианы препятствий уже нет. — Сопровождающий Гаврилушку д[окто]р Соколов на мой вопрос, можно ли Гаврилушке приехать на несколько дней в Либенштейн, когда там съедемся Татиана и я, ответил из Бюргенштока утвердительно. След[овательно], мне с женой уже не надо будет ехать в Бюргеншток навещать сына.

Пятница. 17/30 [июля].

(Вильдунген. 18/31 июля.) Весь день дождь, не помешавший, однако, быть три раза у источника. Познакомился там с баронессой Мальцан, женой бреславского коменданта, прежде командовавшего моим прусским полком. Она родилась в Москве и говорит немного по-русски. По-видимому, очень приятная, культурно-образованная; говорят, прекрасно поет.

Суббота. 18/31 [июля].

(19 июля/1 августа.) Днем на музыке играли новый марш, посвященный памяти гр[афа] Келлера, годовщина падения которого приходилась на вчерашний день. Марш сочинен неким Чернявским; ноты прислала сюда сестре Нине графиня Клейнмихель, а здешний капельмейстер Мейс­тер со своим оркестром разучил марш в 4 дня. Это музыкальный винегрет: выдержки из различных маршей полков, в которых служил Келлер; входят туда тоже и болгарский, и японский, и турецкий марши, [л. 80 об] и музыкальное изображение боя, и «Коль славен», и похоронный марш Шопена, и, наконец, гимн. Когда раздался последний, мы, русские, встали и сняли шляпы.

Вторник. 19 июля/1 августа.

(Вильдунген. 20 июля/2 августа.) Были с герцогиней и Робертом в лютеранской церкви. Там есть любопытная алтарная икона, написанная немецким художником начала XV в. Есть также большие надгробные памятники прежних вальдекских графов — владетелей этой страны. Слышали прекрасную проповедь. — Герцогиня такой милый, простой, искренний человек; так приятно быть много с нею, вместе гулять три раза в день и садиться за стол.

К обеду пригласил часть русского общества, тех, которые наиболее держатся вместе, Шаховских, Багратионов, Брянчанинова, а также баронессу Мальцан. Нам отвели внизу хорошенькую читальню, с черной деревянной панелью и красным ковром. Стол украсили бледно-розовой гвоздикой. После обеда баронесса пела.

Предполагается, что Гаврилушка к 26 августа приедет в Либенштейн, где у жены будем я и Татиана. Жена противилась было приезду Гаврилушки, опасаясь для него дурной погоды и сырости. Но д[окто]р Соколов препятствий не встречает.

(21/3, Вильдунген.) Довел перевод до 2000 стиха; остался только 174. Здесь не кончу.

Понедельн[ик]. 20 июля/2 августа.

Утро было теплое. После 2-го стакана полезли с герцогиней и Робертом на Нomberg и добрались до Bismarckshöhe. Условились пить утренний кофе у Шаховских, под липами перед их «Badenhоtel». Спускаясь с горы, не нашли более короткой дорожки и запоздали больше чем на полчаса. Но нас ждали.

Нестор Котляревский, одобривший в письме мои «Ландыши», в ответ на что я писал ему, прося не отказать в советах моему переводу «Ифигении», в новом письме охотно соглашается быть моим критиком. Его жена прислала мне № «Артиста» за 1892 год, для прочтения «Северных богатырей» Ибсена. Она полагает, что эта мрачная драма годилась бы для сцены «Измайловского досуга». Начал читать. Хорошо, сильно.

Днем снимались с Бэби Лейхтенбергской и Робертом.

После 4-го стакана пошел с ними, баронессой Мальцан и княгиней Шаховской по большой дороге от «Parkhotel» в гору, заросшую буковым лесом. — Ужинали у меня в номере Нина Келлер, Бэби и Роберт. Перед дамами лежали по пучку голубой гвоздики. В переводе дошел до начала заключительного (шестого) явления. Кончу, вероятно, в Либенштейне или в Осташеве.

Вторник. 21 июля/3 августа.

(Вильдунген. 23/5.) Жена ездила в Hummelshain и написала оттуда, что ей не удалось вызвать брата на большее сближение с матерью. При ее нра­ве и малой податливости сына трудно рассчитывать на искренность и бли­зость. Жена этим мучается и хотела бы помочь; но нельзя поправить то, что не подлежит изменению. — Погода не теплая, сырая. Были в театре.

Среда. 22/4.

Прелестная поездка в Cassel в моторе с Марьей Николаевной10, Робертом и Драшковским. С утра шел дождь, но перестал к нашему выезду, и погода была пасмурная, но не худая. Дорогой любовались прекрасным состоянием путей сообщения, благоустройством, чистотой и наклонностью к изящному в деревнях. А Cassel, незначительный, сравнительно, в Германии город, может похвастаться перед нашими столицами и чистотой, и мостовыми, и тротуарами, и красотою зданий. — Видели Marmorbad при оранжерейном дворце[5]. Осмотрели картинную галерею, где есть несколько весьма ценных картин Снайдерса, Рембрандта, Ван Дика[6], Рубенса. — Завтракали в гостинице в Wilhelmshöhe, поднялись в моторе к Геркулесу, поражались огромностью затеи, любовались каскадами. Зашли в Löwekburg — прелестный готический замок.

Заходили в Кассель в магазины. На обратном пути осмотрели собор в Fritzlag’е.

Четверг. 23/5.

(Вильдунген. 24 июля/6 августа.) Приехали на 2–3 дня Котляревские — Нестор Александр[ович], недавно избранный в действит[ельные] члены Академии наук, и его жена Вера Васильевна, моя Гертруда и Изабелла11. Она ко мне относится весьма сочувственно и гораздо снисходительнее, чем я заслуживаю. Слышу от нее похвалы и телесным, и духовным качествам, которыми я, по ее словам, наделен. Не скажу, чтобы такое лестное для меня ее обо мне мнение льстило мне: прекрасно сознаю, что оно подсказано ей повышенной восторженностью, выражающейся в частых письмах и нескрываемом влечении гораздо более, чем действительной моей ценою. Эту цену я себе знаю и прекрасно чувствую, что не стою щедрой[7] оценки Веры Васильевны. Примирившись с совестью, укорявшей меня за падение 17 января этого года, когда в бане я опять уступил несчастной противуестественной страсти, отговев два раза в великом посту, я довольно долго совсем освободился от дурных помыслов, этих предвестников греха. Так шло до июня, когда, вернувшись из Сибири в Павловск, я опять не сумел отгонять грешных мыслей. Перед отъездом в Полтаву поговел, чтобы опять найти равновесие. Но вот, прибыв сюда, в одну из первых ночей, в бессонницу, когда смущали меня соблазнительные видения, предался я тайному греху, и с тех пор и пошло, и пошло. Уже не борюсь с помыслами, а малодушно мечтаю по приезде в Петербург быть в бане и удовлетворить постыдную страсть... Все эти дни не читаю по утрам и вечерам ни молитв, ни евангелия. Сознаю, что качусь по наклонной плоскости... Котляревские у меня обедали и ужинали, а также и Марья Николаевна. Вечером они, а также Роберт и няня Миша собрались в моей гостиной. Читал им первые два действия моей «Ифигении». Котляревский очень похвалил заключительный монолог 1-го действия.

(Вильдунген. 25 июля/7 августа, в день отъезда.) Я писал, что женины старания примирить брата с матерью не увенчались успехом. Однако потом она с радостью известила меня, что ее брат приезжал в Либенштейн, к бывшему вчера дню рожденья моей тещи. — Наконец сырую и холодную погоду сменила сухая и теплая.

Пятн[ица]. 24 июля/6 августа.

Поутру, сойдясь у источника, отправились гулять вместе с Марьей Николаевной, Котляревскими и Робертом. Нестор Александр[ович] страстный любитель искать грибы. Должен признаться, что предпочитаю его Вере Васильевне: в нем нет восторженного поклонения ко мне, которым она во мне возбуждает невольную сдержанность. — Вклеиваю сюда карточку нашего тройственного союза. М.Н. Драшковский не был нам товарищем в частных и продолжительных прогулках, а потому не снимался с нами. Он легко запыхивается и ходит медленно.

По обыкновению, втроем ходили на Helenenquelle и дальше по над[8] водопадом, в котором почти не было воды. Тем не менее местность очень живописная. — Обедали на балконе в «Badenhоtel», куда нас пригласили Багратионы и сенатор Брянчанинов. Были там и Шаховские. Все это общество очень дружно сошлось; даже жаль расставаться. Жена извещает, что к ней приехала Татиана. Гаврилушка приедет туда с д[окто]ром Соколовым.

Суббота. 25 июля/7 августа.

(Любенштейн, hotel «Bellevue», того же 25-го.) Около 8 утра последний стакан Helenenquelle у источника Georg-Victorquelle. Простился с Котляревскими: они уезжали обратно в Вильдбад. Наконец совершенно ясный, жаркий день. — Собою я глубоко недоволен, но не чувствую ни сил, ни желания победить соблазнительные помыслы и только и думаю, как сразу по приезде в Питер дам волю своей противуестественной страсти[9], моясь в бане.

Все утро писал дневник, разбирал почту, писал Варваре Ильиничне и читал «Нов[ое] время» и роман Зудермана. — Ходил прощаться к д[окто]ру Марку и графине Келлер. Последнюю видеть не удалось. — В последний раз позавтракали с герцогиней и няней Мишей; на прощанье нам накрыли на веранде. Нина Келлер и Шаховские пришли прощаться; Веруша дала мне большой букет роз. Герцогиня и няня Миша поехали провожать меня с Робертом на вокзал. Там были тоже Багратионы, Брянчанинов и Шаховской. Так закончилось вильдунгенское пребывание. — В Ваберне надо было пересесть в другой поезд, но он сильно запоздал, так что мы не попали на поезд, который из Эйзенаха должен был доставить нас в 8-м часу в Либенштейн, а следующий шел только в 10 ч. Чтобы не терять времени, мы наняли мотор и покатили в Liebenstein. Прелестная, живописная дорога. В пути надо было бы быть только час, но на одном подъеме мотор застрял и не мог двигаться далее. Мы вышли и продолжали путь пешком. До Либенштейна оставалось около часу ходьбы. В hotel «Bellevue» пришли к 9-ти, когда уже стемнело, и были рады прекрасной прогулке. Жена, Татиана и Татьяна Васильевна сидели за ужином. Жена перебралась в гостиницу из Villa Georg два дня назад, к приезду Татианы. Комнаты у нас уютные. Поужинав, пошел с женой и Татианой по темным дорожкам в Villa Georg, к теще. Мы с ней в отличных отношениях, но все же я чувствую себя при ней не по себе.

Пора спать.

Воскресенье. 26 июля/8 августа.

(Liebenstein. 27/9.) Жара. Гостиница не то, что «Fürstenhof» в Вильдунгене, где заботятся о малейших нуждах постояльцев и все заведено, как в лучших домах; а здесь даже нет ванны. — Утренний кофе пили на открытой террасе с Татианой, Т.В. Олсуфьевой и Робертом уже в 8 ч. Жена встает позже. — Ходили в церковь. Здешний пастор Nonne женат на русской, православной Митрофановой, с которой встретился в Швейцарии. Ходили здороваться с тещей. До завтрака у нее оставалось около 2-х часов, которыми я с Татианой воспользовался, чтобы пешком прогуляться в Альтенштейн и обратно и навестить старого дядю. Дорогой я подробно рассказал ей о притязаниях сербского двора и о причинах, побуждающих нас советовать ей отказаться от этого предложения. Хотя Сандро Сербский ей скорее нравится, она не колеблясь от него отказалась. Я рассказал ей и о предложениях с баварской стороны, теперь уже оставленных. В Altenstein’e старый дядя принял нас необыкновенно вежливо, даже слишком, если принять во внимание его большой возраст. Угостили нас шоколадом. Пришла и его жена, баронесса Heldburg, и его второй сын Эрнст, художник, наш шафер, которого я не видел 25 лет. — К завтраку у тещи поспели вовремя. — Потом писал Мите, телеграфировал Павлу Егоровичу, прося передать Буксгевдену об отказе Татианы, и читал. Теща заехала за мной в коляске и часа полтора катала меня по горам, в лесу, в чрезвычайно живописной местности. — Много работал над переводом; надеюсь его окончить до отъезда из Либенштейна, предположенного 31/13. О приезде Гаврилушки еще ничего не знаем.

С женой и Татианой пили чай у тещи.

Хотя и поздним вечером на воздухе было теплее, чем в комнатах, и не ощущалось ни малейшей сырости, она оставалась в доме как закупоренная, с тщательно притворенными дверями и окнами. До 11 часов еще поработал над переводом. До конца осталось строк 60.

Понедельн[ик]. 27 июля/9 августа.

(Либенштейн. 28/10.) Весь день прождали Гаврилушку. От него не было известий. На посланный ему по телеграфу запрос из гостиницы в Бюргенштоке ответили телеграммой, что он выехал. Его не было и в 11 вечера, с последним поездом. Верно, заночевал в дороге. Было очень жарко. Поутру, записав дневник, пошел с Татианой гулять. Попали в большое село Steinbach, расположенное в ущелье. Хотелось вернуться домой другим путем. Полезли крутой тропинкой в гору направо. Встречные говорили, что на вершине горы в хвойном бору есть дорога в Либенштейн. Нашли ее, но потом сбились, местность кругом незнакомая; какая-то плохая каменистая дорога вела нас вниз, и мы попали в какое-то селение: оказался тот же Steinbach. Тут настигла нас гроза, и мы, промокшие, поспели к завтраку в Bellevue. Навестил меня герцог с сыном Эрнстом. Много переводил. До конца осталось строк 30. Кончу ли здесь?

Вторник. 28 июля/10 августа.

(Либенштейн. 30/12.) «Ифигения в Тавриде» Гёте, которую я начал переводить в Мраморном 7 февраля, доведена до конца в Либенштейне, в hotel «Bellevue» 28 июля, т.е. без малого через 1½ года. Теперь начнется отделка, переписка набело и составление примечаний.

Грозовая погода. Весь день ждали Гаврилушку. Он сел по ошибке не в тот поезд, в который следовало, и вместо 3-х прибыл в 6 часов. Настроение у него жизнерадостное, как бы брызжущее весельем. Д[окто]р Соколов доволен состоянием его легких и теперь покинет его. Кроме доктора, с Гаврилушкой приехал и М.К. Мухин, которому тоже по делам надо вернуться в Россию, и мы еще не знаем, кем его заменить. — Утром ездили с женой и Т[атианой] в Альтенштейн, там гуляли пешком, а на обратном пути в ландо заехали к теще. Завтракали без нее, на террасе перед нашей гостиницей. Обед, уже с Гаврилушкой, был у тещи на Villa Georg, mit Umgebungen. Там редко бывает непринужденно: от неуменья заняться чем-либо дельным создаются из пустяков важные заботы. Остаток вечера, когда другие легли спать, посвятил переводу и кончил в 11 ч. Земной поклон.

Среда. 29/11.

Татиана, Т.В. Олсуфьева, Роберт[10] и я поехали в нанятом в Эйзенахе моторе в Байрейт, на представление «Парсифаля». Путь лежит на Мейнинген, Гильдбургхаузен, Кобург, Лихтенфельс и Кульмбах, всего около пяти часов (около 150 килом[етров]), в Кобурге остановились на час позавтракать в «Bahnhof Hоtel». Прибыли в Байрейт ровно в 4 ч. к началу представления. По телеграфу нам обещали 4 места в Fürstenloge, но в виду позднего прибытия, думая, что мы уже не будем, отдали места другим. Представление уже началось, когда нас ввели в ложу семейства Вагнера. В темноте Т[атиана] и я нащупали себе свободные стулья, а Т[атьяне] В[асильев]не и Роберту пришлось простоять все первое действие. В следующем устроили нам удобнее, меня — подле старой петербургской знакомой графини Волькенштейн, жены бывшего австрийского посла. Меня поразило настроение публики, благоговейное, как в церкви: мертвая тишина, никто даже [не] кашлянет, ни шепота. Величественные, то нарастающие и могучие, то стихающие и как бы замирающие звуки музыки Вагнера производят тем более захватывающее и чарующее впечатление, что оркестр совершенно невидим. Исполнители были если и не исключительно выдающиеся, то вполне удачные. Декорации прекрасны; они написаны по рисункам нашего, русского, П.В. Жуковского. Дирижировал Мук. — В антракте познакомились с дочерьми покойного Вагнера: графиней Gravinadella Ramacea, Chаmberlain и Moge. Встретили в[еликого] г[ерцога] Гессенского с женой. Очень был с нами любезен 26-летний внук Вагнера, итальянский моряк Гравина делла Рамакка. — Поужинав в ресторане, пустились около 11-ти вечера в том же моторе в обратный путь. Ночью приходилось ехать с меньшей скоростью. Клонило ко сну. Не доезжая нескольких десятков верст до Мейнингена, должны были остановиться: лопнула шина. Пока ее чинили, мы пошли по дороге. Было 4 утра, начинало светать. Мотор нагнал нас в 6-м часу, когда мы успели отойти уже 5 килом[етров]. — В 6 прибыли в Либенштейн, а рассчитывали добраться к 3-м часам.

Четверг. 30 июля/12 августа.

Завтракали в Альтенштейне, у старого дяди Жоржа. Там были его старший сын, наследный принц Бернгард12 с женой, неимоверно напуд­ренной Шарлоттой13, второй сын Эрнст14 с женой (морганатической), баронессой Зальфельд, и их тремя детьми. Старший из них, Георг, год назад попал под трамвай, его пришлось ампутировать[11], и у него деревянная нога. Старый дядя беспокоится за свою жену, баронессу Гельдбург15, страдающую печенью и сердцем, и даже плакал, хотя, как говорят, никакой опасности и нет. — Гулял с Гаврилушкой и Татианой. Ужинали на Villa Georg.

Завтра едем домой.

Пятница. 31 июля/13 августа.

(Осташово[12]. 3 августа.) Было теплое солнечное утро, когда мы встали в Либенштейне. Татиана и Гаврилушка пили чай у меня и жены в гостиной. Теща приехала за женой и повезла ее в Иммельборн, а я отправился туда же с детьми. Наши господа и Татьяна Вас[ильевна] сели в вагоне уже в Либенштейне и прибыли в Иммельборн поездом. Там мы простились с тещей. Татиана с Гаврилушкой были нам попутчиками до Эйзенаха, где мы расстались. Она с Т[атьяной] В[асильевной] ехала в Мюнхен, Верону и Венецию, на Лидо, где к ним присоединится Костя, находящийся пока с Митей и Короченцовым в Châtel Guyon. А Гаврилушка с Мухиным возвращался в Биргеншток. Профес[сор] Соколов расстался с ним и по пути в Петербург, ехал с нами до Варшавы. — В Берлине между поездами у нас было 2 часа. Шел дождь. Побывали в Аквариуме, прокатились по Sieges Allee и поужинали в «Continental hotel». В 8-м часу пустились далее. Кончил «Dashohe Lied» Зудермана. Язык прекрасный, поэтичный; но книга тяжеловатая.

На границе были ночью. Не выходил.

Суббота. 1 августа.

(В тот же вечер в вагоне. Волоколамск.) Утром оделся уже в форму. Пе­реехали Вислу еще в международном вагоне, а в Варшаве пересели в мой. — Ехали весь день без приключений. Выходили погулять по станции в Бресте. Завтракали и обедали в своем вагоне.

Воскрес[енье]. 2 [августа].

В Москве были днем, во 2-м часу. Наш вагон передали на Виндавский вокзал, где прицепили вместе с багажным к паровозу и бесплатно пустили на Волоколамск. Там в 5-м часу встретили нас Олег и Игорь, приехавшие верхом из Осташова; с ними прибыл в экипаже Ермолинский. — Сели в коляску, запряженную рыжей тройкой, и поехали в милое Осташово. Мальчики провожали нас верхом, а Роберт и Ермолинский ехали в другом экипаже. Дороги плохи. Были в пути два часа. Тут во мне совершался перелом. С первых дней в Вильдунгене и до сих пор, т.е. почти м[еся]ц, я уступал низшим силам, добровольно предавался дурным мыслям и уже придумал, как на пути в Петербург буду грешить в Москве, а потом и в Мраморном. Представление об этом не только не отталкивал, но отдавался ему всецело, сластолюбиво рисуя в воображении соблазнительные картины. — Не помолился ли за меня кто, или заступился ангел-хранитель или кто из святых, или коснулась меня Божия милость, но вдруг мне стало стыдно самого себя; мысль о том, чтобы противостать искушению, мысль, казавшаяся мне невозможной, охватила меня и заставила принять решение отказаться от злых намерений и заставить себя вести борьбу. — У Становищей встретил нас Георгий, да как! Верхом на Волнушке! Его уже несколько дней сажали на эту лошадку. С ними была и Вера. Ее я взял к себе на колени. Раньше чем въехать в усадьбу, побывали в церкви. — Хорошо быть дома! Обедали на «лифостротоне» — так называется помост, приделанный ко крыльцу со стороны реки, но обнесенный стеклами. — Вечером приводил в порядок письменный стол и разбирал обильную почту.

Понедельн[ик]. 3 августа.

(Москва — Петерб[ург]. В вагоне. 4 августа.) Первое утро в Осташеве прошло в приведении в порядок вещей. В 9-м часу собрались пить кофе на «лифостротоне». Тут путался и маленький мышастый жеребенок, купленный Олегом за 2 рубля. Георгий начинает са[л. 89]диться за столом со взрослыми. — Крестьяне приходили поздравить с приездом. Живет у нас и д[окто]р Пивоваров. — Гулял с женой, а потом с Робертом в парке. — Мальчики ездили на тот берег Рузы за сынками псаломщика, старыми нашими знакомцами Васей и Сережей Рождественскими.

Около 6-ти уехал на неделю. Засветло добрался до Волоколамска и засел в свой вагон. Читал, писал дневник, поправлял монолог Ореста в 3-м акте по указаниям Ф.Е. Корша.

Вторн[ик]. 4 [августа].

В ночь мой вагон прицепили к дачному поезду и доставили меня часам к 8-ми утра в Москву. Там встречали градоначальник Андрианов, полицеймейстер Золотарев, начальник Виндавской дороги Пейкер и ротный командир 1-го Московского корпуса Вильке.

В тройке поехал в Ходынский лагерь, сперва к командующему войсками Плеке, и, не застав его, в лагерь Александровского училища. Юнкера были в столовой, на лекции подполк[овника] Троцкого-Сенитовича о преподавании грамоты нижн[им] чинам. Лет 25 назад я слыхал такую же его лекцию, когда командовал ротой. — Обходил бараки, болтая с юнкерами, видел их и за завтраком. Офицеры угостили меня завтраком. От них поехал в Тверское училище. Юнкеров налицо было совсем мало. Болтал с ними. То же и в Алексеевском училище, где теперь новый начальник, Хамин, вступивший в должность всего м[еся]ц назад. С рапортом встретил меня Смирнский, которого хорошо помню павловским юнкером. Представили мне нового поручика, Стефановича. Пошел дождь. С юнкерами роты его Высочества разговаривал не на линейке, а в их бараке. Тут было два из кадет: старый знакомый по Полоцкому корпусу Киленин и 3-го Московского Фишер. — В 7 вечера выехал из Москвы.

Среда. 5 августа.

(Павловск — Осташево. в вагоне 9 августа.) На Николаевском вокзале в Петербурге встретили Оля, Иоанчик и мои генералы. Остановился в Мраморном, т.к. в Павловске теперь хозяйство закрыто, а главное, чтоб быть поближе к Оле. Завтракал с нею, побывав предварительно в моем Гл[авном] управлении, а в 2 был с докладом у Сухомлинова, в доме на Мойке, у Красного моста, в том самом кабинете, в котором переживал столько неприятных минут у Куропаткина.

Ко всенощной поехал к преображенцам в Гатчину. Гулевич поднес мне новый полковой нагрудный знак, присвоенный всем бывшим, нынешним и будущим чинам полка. Он сделан по рисунку самого Петра Великого. Всенощная была в одном из двух манежей кирасир Ее Величества, служил ее преосвященный Владимир (Путята), а обедали в другом. — В 1-м часу ночи вернулся в Мраморный.

Преображ[ение Господне]. 6 [августа].

На парад в Гатчину поехал с Олей. Участвовал, кроме артиллерии, еще и л.-гв. Петербургский полк. Служил молебен владыка Владимир. Наши проходили превосходно. После парада тут же, на военном поле, производство пажей и юнкеров в офицеры.

Завтрак под зеленым шатром, разбитым на плацу дворца. Поехал с Олей и Георгием в его моторе к нему в Михайловское. Туда приезжал и Иоанчик в Гаврилушкином моторе, в котором я к 7-ми часам опять отправился в Гатчину, на обед к преображенцам. Было очень весело и дружно. Ночевал в Гатчинском дворце.

Пятница. 7 августа.

В город вернулся в 10-м часу утра. Ехал в вагоне с преображенцами Вонлярлярским и двумя вновь произведенными из пажей Зуевым и Торнау.

После завтрака у Оли побывал сперва в Пажеском корпусе, а потом в Никол[аевском] кавалерийск[ом] училище, где мне представлялись вновь произведенные. Говорил с каждым. Погулял с Мишей Граббе, с которым встретился на Невском. После ужина у Оли весь вечер просидел над бумагами и почтой.

Суббота. 8 [августа].

Ездил утром в Красное повидать вновь произведенных из Петербургского юнкерск[ого] училища. К завтраку вернулся в Мраморный к Оле. Ходил в Павловское училище, и там представлялись молодые подпоручики. Вечер у Палиголика. Подъехал и Иоанчик.

Воскрес[енье]. 9 [августа].

Простился с Мама. В ее состоянии нет перемен. Поехали с Олей и Иоанчиком в Павловск. Завтракали у Герингов. Отдыхали во дворце. Иоанчик уехал к полку на маневры. — Мы с Олей гуляли по саду, любовались розами и множеством цветов. Чай пили опять у Герингов. Отстояли часть всенощной в дворцовой церкви. Отвез Олю на жел[езную] дорогу и простился с ней. Она поехала назад в город, а я на Павловск 2-й, где сел в свой вагон, чтобы ехать в Осташево на м[еся]ц. Со мной едет доктор Д.А. Соколов.

Понедельн[ик]. 10 [августа].

(Осташево. 11 августа.) Прочел в вагоне новую брошюру Курбатова: «Павловск». Составлена недурно, хотя не без погрешностей. — Поработал над анапестами Ореста в 3-м действии. — Во Ржеве мне с доктором подали в вагон завтрак. — Около 4-х в Волоколамске встретил Кербер Оскар Борисович, мой новый осташевский управляющий. — Дорога плоха, но ввиду нескольких сухих дней стала лучше. Игорь выехал навстречу в беговых дрожках[13]. Далее встретил Олег верхом. Еще далее Георгий, тоже верхом, и Вера. Взял их в коляску. Недалеко от усадьбы встретила жена, села ко мне, и мы поехали в церковь, к молебну. — После ужина отвечал на множество поздравительных телеграмм и разбирал почту. Ночь темная. Молился на балконе.

Вторник. 11 [августа].

(Осташево. 13 августа.) Утренний кофе между 9-ю и 10-ю, на «лифостротоне». Завтрак или, вернее, обед в 12, а ужин в 6½ там же. Роберт и д[окто]р Викт[ор] Павлович Пивоваров, которому на смену прибыл Д.А. Соколов, уехали. — Утром пустили в ход заведенную вновь Кербером машину для выделки древесной шерсти из осины. Машина выписана из Бреславля и в России первая. На древесную шерсть большой спрос в Москве; она идет на упаковку фарфора и стекла, а более мелкая — в больницы, вместо ваты. Предполагается доход. — Ходил с Кербером на рабочую конюшню и в новые казармы, недавно выстроенные для рабочих-эстонцев. Жарко. — Купался с Олегом и Игорем и их человеком Крюковым в Рузе. — Читал жене биографию имп[ератрицы] Елизаветы Алексеевны, написанную Николаем М[ихайловичем]16. Это чтение происходило на так называемом «Натусином месте», холмике, обсаженном тенистыми деревьями, совсем близко от дома. Там есть две скамейки. — Читал и про себя. Написал несколько писем, между прочим — академику Коршу, с отделанной песнью Ореста из 3-го действия «Ифигении». — Вечером нас встревожила скоропостижная смерть 25-летнего рабочего. У него здесь остались отец, тоже рабочий, младший брат и вдова с двумя ребятами, беременная на исходе.

Среда. 12 августа.

Утром были на выносе молодого рабочего Мирона. Накануне его из больницы, где он пробыл лишь краткое время, уже мертвого снесли в новую рабочую казарму, а теперь выносили в церковь отпевать и хоронить. Все это так поспешно ввиду рабочей поры. — Письма, чтение, купанье. В 5-м часу всем нашим маленьким обществом отправились верст за 6, в Колышкинский хутор, и там ужинали на земле. Обступили нас крестьянские дети. Один мальчик нас поразил: лицо как у изображаемых на иконах и картинах святых отроков, а чудесные голубые, грустные глаза то и дело наполняются слезами. Другие мальчики зовут его плаксой. Говорят, мать его колотит. Вернулись пешком, когда уже стемнело. Занимался отделкой перевода 3-го действия и наслаждался этой работой.

Четверг. 13 [августа].

(Осташево. 14 авг[уста].) Чудная, жаркая стоит погода, точно в середине лета. Даже ночи совсем теплые. Неподалеку от нас, близ ст. Румянцево той же, Московско-Виндавской ж[елезной] д[ороги], на которой и наш Волоколамск, есть имение братьев Петржкевичей; старший из них — шт.-ротмистр Конно-Гренадерского полка, по прозванию Петрун, а младший — юнкер эскадрона Николаевск[ого] кавал[ерийского] училища, знакомый мне еще с 1-го Московского кад[етского] корпуса. Последнему я телеграфировал, приглашая погостить у нас несколько дней. Ответил старший брат: оба будут сегодня. Я не знал, что старший тоже в деревне, а не в полку. Я им очень рад, мальчики тоже. А жене их приезд не доставляет удовольствия, что меня расстраивает. — Обедал у нас местный земский начальник, Леон[ид] Петр[ович] Мусатов, совсем молодой человек приятной наружности. И читали, и купались, и музицировали. У доктора тенор; поет он не очень музыкально и немного сдавленным голосом.

Пятница. 14 августа.

(16 августа.) Жара продолжает вознаграждать за холодное, дождливое лето. — Днем на «лифостротоне» невыносимо, а потому обедаем и чай пьем в столовой, где прохладно. — В 4-м часу приехали с Волоколамска на посланной за ними тройке наши гости, братья Петржкевичи. Им отвели пустую комнату двумя окнами на двор, ту, где жил Роберт. Сразу пошли с ними купаться. Братья — полная противоположность друг другу: старший, конногренадер, очень худой, жилистый; младший, юнкер, упитанный, кровь с молоком. Он, по-видимому, хороший, скромный, но, кроме конского дела и сельского хозяйства, ни к чему, кажется, склонности не имеет. К сожалению, старшему надо было возвращаться на службу, а младший, должно быть, стеснялся оставаться у нас один и отправился вместе с братом, чтобы заменить его в имении. Они у нас переночевали и покинули Осташево на другое же утро, в 6 ч.

Суббота. 15 [августа].

Олег и Игорь сами пожелали встать, чтобы их проводить верхом до Колышкина. — В одном из двух приделов нашей церкви престол.

(Осташево. 18 авг[уста].) Купаемся каждый день. И опять не в ладах с совестью. А природа здесь так хороша, живется так беззаботно, тихо, без усталости. Только бы наслаждаться и благодарить Бога. А я...

Воскрес[енье]. 16 августа.

Одержав над собою победу по приезде сюда, я, побывав в Петербурге и вернувшись в деревню, на другой же день после своего рожденья опять впал в тайный грех.

Начали по вечерам читать по ролям трилогию А.Толстого. Читаем впятером: Ермолинский, д[окто]р Соколов, двое мальчиков и я.

Был престольный праздник главного престола. У нас о. Малинин служил молебен, окропил дом и завтракал. — Полнолуние. Ночь красоты изумительной. Окна и дверь на балкон настежь. — Кончил исправления в переводе. Теперь надо будет переписывать три последние действия. Выходил на балкон, долго любовался ночью и начал новый сонет «К Ночи»: «О, лунная ночная красота...».

Понедельн[ик]. 17 [августа].

Все утро развешивал картины на парадной лестнице с помощью детей, Ермолинского и доктора. Это воспроизведения картин Третьяковской галереи в издании Кнебеля. Постарались развесить их так, чтобы исторические, бытовые, пейзажи висели не вперемешку, а вместе, по родам. — К ужину приехал Иоанчик. Он погостит у нас дня четыре. Он тоже принял участие в чтении по ролям [л. 94].

Ночью, опять любуясь с балкона полной луной, кончил новый сонет.

Вторник. 18 [августа].

(Осташево. 19 авг[уста].) Показал стихи Ермолинскому. Выражения: «я омыться вожделею» и «неземней» его удивили. На прогулке перед обедом переделал. Вечером еще кое-что изменил. Теперь (утром 19-го) сонет «К Ночи» начинается так:

О, лунная ночная красота,
Я пред тобой опять благоговею.
Пред тишиной и кротостью твоею
Опять немеют грешные уста.
Так непорочна эта чистота,
Так девственна, что, омовенный ею,
Сиянием луны я пламенею.
Как эта ночь, будь, о душа, чиста!
Отдайся вся ее целебной власти,
Забудь земли и помыслы, и страсти,
Дай пронизать себя лучам луны.
И, просветленней, бестелесней ночи
И мира полная и тишины,
Ты вечности самой заглянешь в очи.

Вероятно, и еще будут изменения17.

После купанья ездили в трех экипажах в дер[евню] Иваньково, кресть­яне которой спорят с нами о правильности границы. Прошли по ней с цепью, сличая разграничительные столбы с поставленными на плане. — Ужинали подле Благовещенской церкви, откуда открывается чудный вид на наш дом и на течение Рузы.

(Осташево. 20 авг[уста].) Я глубоко расстроен собственною нравственною распущенностью. При внешнем благочестии, при кажущейся безукоризненности семейной жизни, при стихотворениях, в которых выказываются самые возвышенные и чистые взгляды и стремления, я, как настоящий «гроб повапленный»[14], незаметно для всех предаюсь низким порокам. За 10 дней, что живу здесь, в Осташеве, уже сколько раз провинился я и в тайном грехе, и в другом, худшем, во время купанья, пользуясь тем, что с нами купается здешняя молодежь; конечно, при сов­местном купании поднимается общая возня, и можно прикасаться к обнаженному телу без того, чтобы другой заметил в этом прикосновении что-либо недопустимое. Было два праздника, две всенощные и две обедни, у которых я был, и это не остановило меня во время купанья от впадения в грех.

Среда. 19 августа.

После написания сонета «К Ночи», где говорится и о чистоте, и о вечности, я, как будто во мне одновременно живут два человека, опять грешил. — А тут баснословная для августа погода, лунные ночи, которым не найти подобных, так здешняя местность очаровательна. Если б еще я страдал слабоволием; нет, я знаю, что могу побеждать себя, когда хочу, и уж сколько раз побеждал. Это просто непростительная распущенность.

Четверг. 20 [августа].

(Осташево. 21-го.) Иоанчик от нас уехал; он отправился в Крым, в Харакс, куда его пригласили Георгий М[ихайлович]18 и Минулина. К нам приехал погостить д[окто]р Дм[итрий] Андр[еевич] Муринов. Утром была гроза, но продолжалась недолго; стало прохладнее, но еще можно было купаться. После ужина дочитали «Царя Феодора Иоанновича». Переписал все первое явление «Ифигении», сделав еще несколько исправлений. Далее обожду переписывание, пока не получу от академика Корша ответа на переделанную песню Ореста. — Кончил книгу А.Шахова «Гёте и его время». Удивляюсь, что, разбирая 2-ю часть «Фауста» и справедливо ставя ее много ниже 1-й, автор совсем умалчивает о заключительной сцене; а я признаю ее одним из величайших произведений всемирной литературы.

Пятница. 21 августа.

(22-го.) Конец теплой погоде; ветер переменился и нагнал дождь; еще не холодно, но и не тепло. Прошелся поутру на Бражников хутор. Это по ту сторону реки, близ Благовещенской церкви. Там скотным двором управляет некто Петр Адамович; самого его я не видал, но заходил в его домик и узнал от его жены, что у них 12 человек детей. Один из них, Иван, 17-летний гимназист, разводящий пчел, с пчелой, безобидно сидевшей у него на виске, водил меня в хлев. Днем были с женой и обоими докторами в Осташевской земской больнице. Водила нас по ней наша прежняя знакомая Дора Семеновна, женщина-врач, и ее помощник, молодой хирург Кузьмин. — Вечером прочли по ролям два действия из «Царя Бориса». — Все-таки продолжал перебелять «Ифигению», оставив пустое место для анапестов Ореста и только выставив числа стихов (все пятые и десятые).

Суббота. [22 августа].

(23 авг[уста].) Опять хорошая погода. Не жарко, но и не холодно. Дети звали купаться, но я не решился. — Утро провел с докторами и Ермолинским на Успенском хуторе, где у нас молочное хозяйство. Благодаря порядкам, заведенным Кербером, молока теперь получается втрое больше, чем в прошлом году. Заведено и свиноводство. Возвращался пешком с Кербером. На него то и дело мне жалуются русские рабочие, преимущественно пришлые из Черниговск[ой] губ[ернии], которых здесь зовут черногорцами. Много жалоб вздорных, но есть и заслуживающие внимания. Кербер не сумел поставить себя в правильные отношения с местным населением. — Катались на лодках по Рузе.

Вечером читал нашим три первые действия «Ифигении».

Воскресенье. 23 [августа].

(Осташево. 24 авг[уста].) Нет уже жары, ночи стали холодные, но днем тепло и погода прекрасная. Что за благословение Божие! Даже решились выкупаться после двухдневного перерыва. — Здесь всенощную не служат с вечера накануне (кроме как в дни престольных праздников), а бывает ранняя утреня. Рано начинается звон в прекрасные колокола нашей церкви, а также и Благовещенской, которые похуже. — Идя к обедне, переправились через речку в лодке; это минутное дело; а идти в церковь пешком надо кругом, огородом, через плотину и мимо мельницы, а это потребовало бы с полчаса времени. — Весело знакомиться постепенно с местными жителями и пришлыми рабочими, все больше черниговцами Мглинского уезда. — Д.А. Муринов от нас уехал; дал ему для Оли письмо с переделанным последним сонетом, а для Павла Егоровича — тетрадь с переписанными начисто 3-мя первыми действиями «Ифигении». — Ходил по нашему селу. Люблю заигрывать с мальчи­ками. Но не сделаешь и трех шагов, чтобы кто из мужиков не попрошайничал.

Понедельник. 24 августа.

(Осташево. 25 авг[уста].) После холодной, туманной ночи опять солнечный, ясный и довольно теплый день. — Пописав поутру, пошел в Новоботово, деревню, лежащую по соседству с Осташевом, на нашем же берегу вверх по течению Рузы, в расстоянии ¾ часа ходьбы. — Дорогой заглянул в рабочую конюшню, где не было ни живой души, что ставлю на вид старшему конюху, эстонцу Ивану. — В Новоботове мне хотелось найти крестьянина Тихонова, солдата л.-гв. Волынского полка, которого видел 22-го, идя с Кербером с Успенского хутора. Это было совсем не трудно: Новоботово маленькая деревушка; расспрашивая крестьянок, попавшихся мне на улице, скоро нашел дом солдата. Он был дома и вышел ко мне. У него убогая избенка, в которой он живет с мачехой-вдовой и ее тремя ребятишками. А брат его сравнительно богатый, служит в Москве, в Славянском базаре, и выстроил себе в Новоботове прекрасный дом под зеленой железной крышей.

Зашел к Тихонову. Он приводил меня лугами, носящими название Боль­шого Воротышина, мило поросшей рощицей горушки, называемой Сковородкой, до нашего парка. — Начал сочинять стихи «Под осень». — Купались. — Прочел жене письма имп[ератрицы] Елизаветы Алексеевны к матери за 1803 г.

Примечания

1 Аракчеев Андрей Иванович — камердинер великого князя Константина Констан­тиновича.

2 Георг II Саксен-Мейнингенский (1826–1914) — герцог Саксен-Мейнингенский в 1866–1914 годах. Единственный сын герцога Бернгарда II Саксен-Мейнин­генского и Марии Фридерики Гессен-Кассельской. 12 ноября 1826 года ему был дан титул герцога Саксен-Гильдбургхаузенского. Окончил Боннский университет. 20 сентября 1866 года его отец вынужден был отречься от престола в пользу сына после поражения герцогства в австро-прусской войне.

3 Брянчанинов Николай Семенович (1844–1915) — рязанский губернатор с 1893 по 1904 год.

4 К концу XIX века род Багратион-Мухранских возглавлял генерал-майор свиты его величества князь Александр Ираклиевич (1853–1918), командовавший лейб-гвардии Конным полком. После отстранения от власти императора Николая II вышел в отставку в чине генерал-лейтенанта. В ночь на 19 октября 1918 года князь А.И. Багратион-Мухранский был расстрелян в Пятигорске во время массовых казней офицеров, устроенных большевиками. Его вдова, княгиня Мария Дмитриевна, урожденная Головачева (1855–1932), эмигрировала; умерла в Ницце.

5 Чернышев Феодосий Николаевич (1856–1914) — выдающийся русский геолог и палеонтолог, член Российской академии наук, председатель отделения физической географии Русского географического общества.

6 Извольский Александр Петрович (1856–1919) — государственный деятель, дипломат, министр иностранных дел России в 1906–1910 годах.

7 Александр I Карагеоргиевич (1888–1934) — сербский принц, сын Петра I Карагеор­гиевича; король сербов, хорватов и словенцев (1921–1929), король Югославии (1929–1934). Проходил обучение в России, в Пажеском корпусе.

8 Франц Иосиф Баварский (1888–1912) — баварский принц из династии Вит­тельс­бахов, сын Карла Теодора Баварского и инфанты Марии Жозе Португаль­ской.

9 Фридрих Адольф Герман Вальдек-Пирмонтский (1865–1946) — член Вальдекского дома, последний правитель княжества Вальдек-Пирмонт (1893–1918). Сын князя Георга Виктора Вальдек-Пирмонтского и Елены Нассауской.

10 Лейхтенбергская Мария Николаевна (1869–1948) — урожденная графиня Граббе.

11 Вера Васильевна Котляревская играла вместе с К.Р. в постановках «Гамлета» и «Мессинской невесты», которые были организованы «Измайловскими досуга­ми» по переводам великого князя.

12 Бернгард III (1851–1928) — последний герцог Саксен-Мейнингена, правивший в 1914–1918 годах; старший сын герцога Георга II и его первой жены Шарлотты Фридерики Прусской. В 5 лет Бернгард лишился матери, умершей при рождении четвертого ребенка. После смерти отца, 25 июня 1914 года, принял титул герцога Саксен-Мейнингенского. 18 февраля 1878 года в Берлине женился на принцессе Шарлотте Прусской (1860–1919), дочери германского императора Фридриха III и внучке британской королевы Виктории. В 1879 году у них родилась дочь Феодора Виктория Августа Мария Марианна, ставшая супругой Генриха XXX Рёйсского.

13 Шарлотта, принцесса Прусская (1860–1919) — в замужестве герцогиня Саксен-Мейнингенская. Первая дочь (второй ребенок) принца Фридриха Прусского и принцессы Виктории Великобританской. По отцу приходилась внучкой герман­скому императору Вильгельму I, по матери — британской королеве Виктории. Сестра германского императора Вильгельма II. В 1876 году была помолвлена с принцем Бернгардом III Саксен-Мейнингенским, за которого вышла замуж в 1878 году. У супругов была одна дочь Феодора (1879–1945). В 1914 году, после смерти свекра и воцарения мужа, получила титул герцогини Саксен-Мейнин­генской.

14 Эрнст Бернгард Виктор Георг (1859–1941) — принц Саксен-Мейнингена; сын герцога Георга II и его второй супруги Феодоры (1839–1872), урожденной принцессой Гогенлоэ-Лангенбургской.

15 Эллен Франц, впоследствии Хелена, баронесса фон Гельдбург (1839–1923), — немецкая пианистка, театральная актриса. Третья, морганатическая супруга герцога Саксен-Мейнингена Георга II. Герцог женился на Франц 18 марта 1873 года на вилле Феодора в Бад-Либенштайне. Незадолго до бракосочетания герцог возвел ее в дворянское сословие и присвоил титул баронессы фон Гельдбург. Морганатический брак герцога Саксен-Мейнингена вызвал раздражение у императора Вильгельма II, который отказался от визитов в Майнинген и летнюю герцогскую резиденцию — замок Альтенштайн.

16 Имеется в виду издание, подготовленное великим князем Николаем Михай­ловичем: Императрица Елисавета Алексеевна, супруга императора Александра I. СПб.: Экспедиция заготовления гос. бумаг, 1908–1909. Т. 1–3. (Перед заглавием автор: вел. кн. Николай Михайлович.)

17 В окончательном варианте внесены изменения:

Так непорочна эта чистота,
Так девственна, что, омовенный ею,
Восторгом я томлюсь и пламенею.
Как эта ночь, будь, о душа, чиста!

(К.Р. Времена года: Избранное / Вступ. ст. сост. и коммент. А.Б. Му­ратова. СПб.: Северо-Запад, 1994. С. 152).

18 Георгий Михайлович — великий князь.

Продолжение следует.

 

[1] Gartenfest — садовый праздник (нем.).

[2] Behaarte Meerfrau — волосатая морская женщина (нем.).

[3] Слово письмо вписано над зачеркнутым ответ.

[4] После баварцем, зачеркнуто предупредила.

[5] После дворце. зачеркнуто Приехав в Н.

[6] Очевидно, следует читать Ван Дейк.

[7] После не стою зачеркнуто повыш.

[8] Так в тексте.

[9] После страсти, зачеркнуто вы.

[10] После Роберт зачеркнуто как.

[11] Так в тексте.

[12] В тексте дневника К.Р. называет имение иногда Осташево, иногда Осташово.

[13] После дрожках. зачеркнуто То.

[14] Гробы повапленные (от старославянского «повапить» — покрасить) — библейское выражение, означающее лицемера. В Евангелии от Матфея (Мф. 23, 27) Хрис­тос использует выражение для характеристики книжников и фарисеев.





Сообщение (*):
Комментарии 1 - 0 из 0