Введение

В последнее время на Западе все чаще раздаются требования по пересмотру итогов Ялтинской конференции. Так, известный своей крайней проамериканской позицией америка­но-российский публицист и политолог Н.Злобин в своей статье с красноречивым названием «Конец ялтинской системы» заявляет: «Изменение мирового порядка ставит окончательный крест на региональных останках ялтинской системы, являвшейся основой мировой политики в послевоенный период». Разумеется, отказ сначала от Ялтинских, а затем и Потс­дамских договоренностей неминуемо приводит и к пересмотру существующих европейских государственных границ, легитимации их пересмотра. Причем это делается так называемым мировым сообществом исключительно в ущерб России. Одним из поводов для подобных действий является попытка признать одинаковую ответственность нацистской Германии и Советского Союза за развязывание Второй мировой войны. В июле 2009 года парламентская ассамб­лея ОБСЕ официально признала эту ответственность. Таким образом, стра­на-побе­дительница была приравнена к побежденному Третьему рейху. Отсюда со стороны определенных сил Запада последовала следующая ввод­ная, которая сводилась к тому, что на СССР, и на Россию как его правопреемницу, следует распространить все меры, какие применяются к проигравшему агрессору. Вполне серьезно стали звучать голоса о возвращении Калининграда и области Германии, Курильских островов — Японии, территорий Псковской области — Эстонии и т.д. Среди выдвигаемых доводов за отторжение от России тех или иных территорий часто приходится слышать, что они были получены в результате сговора западных государств с «преступным сталинским режимом», наподобие Мюнхенского сговора 1938 года, а потому не являются легитимными. Эти доводы, конечно, абсурдны, так как Ялтинские, затем Потсдамские соглашения лишь официально оформили ведущую роль СССР в победе во Второй мировой войне. Поэтому любые попытки обвинить Советский Союз в развязывании Второй мировой войны и в захвате или незаконном присвоении чужих территорий являются прямой фальсификацией ис­тории.
Но кроме этого, на Западе упорно «забывают», что приобретения СССР по решениям Ялты и Потсдама вовсе не являлись результатами исключительно этих двух конференций держав антигитлеровской коалиции. Большая часть из них полностью или в целом основывалась на договоренностях 30-летней давности, достигнутых между императором Николаем II и правительствами Англии и Франции во время Первой мировой войны. Поэтому сегодня в интересах России необходимо знать и анализировать преемственность договоренностей 1914–1917 годов и 1945 года.

Соглашения между императором Николаем II и союзниками в годы Первой мировой войны

Переговоры между Николаем II и правительствами западных союзников о будущем территориальном и политическом переделе Европы велись с самого начала Первой мировой войны. 1 (14) сентября 1914 года посол Франции в Петрограде Морис Палеолог телеграфировал министру иностранных дел Теофилю Делькассе о состоявшихся между ним, С.Д. Сазоновым и английским послом Джорджем Бьюкененом переговорах, на которых были сделаны предварительные наброски будущих территориальных изменений после поражения Германии и Австро-Венгрии. В ходе беседы были записаны следующие пункты:
— главной задачей трех союзников является уничтожение могущества Гер­мании как инструмента военного и политического доминирования;
— Россия присоединяет нижний бассейн Немана и восточную часть Галиции, а также для Царства Польского Восточную Познань, южную Силезию и западную часть Галиции;
— Германия и Австро-Венгрия возместят ущерб, причиненный войной.
Примечательно, что не было сказано ни слова по поводу черноморских проливов, что и немудрено, так как Османская империя вступила в войну на стороне германского блока лишь в конце октября. Между тем советская историография говорила как об одной из главных целей Российской империи именно о захвате черноморских проливов.
8 (21) ноября 1914 года в Царском Селе состоялась встреча Николая II с Палеологом, на которой были подняты вопросы территориальных изменений после победы. Содержание беседы нашло разное отражение в мемуарах Палеолога и в его телеграфном послании президенту Республики Раймону Пуанкаре. В воспоминаниях Палеолог приписывает царю следующие слова: «Самое главное, что мы должны сделать, — это уничтожить германский милитаризм, положить конец тому кошмару, в котором Германия нас держит вот уже больше сорока лет. Вот как, приблизительно, я представляю себе результаты, которых Россия вправе ожидать от войны и без которых мой народ не понял бы тех трудов, которые я заставил его понести. Германия должна будет согласиться на исправление границ в Восточной Пруссии. Мой Генеральный штаб хотел бы, чтобы это исправление достигло берегов Вислы; это кажется мне чрезмерным; я посмотрю. Познань и, быть может, часть Силезии будут необходимы для воссоздания Польши. Галиция и северная часть Буковины позволят России достигнуть своих естественных пределов — Карпат. В Малой Азии я должен буду, естественно, заняться армянами; нельзя будет, конечно, оставить их под турецким игом. Должен ли я буду присоединить Армению? Я присоединю ее только по особой просьбе армян. Если нет — я устрою для них самостоятельное правительство. Наконец, я должен буду обеспечить моей Империи свободный выход через проливы. Мысли мои еще далеко не установились. Ведь вопрос так важен... Существуют все же два вывода, к которым я всегда возвращаюсь. Первый — что турки должны быть изгнаны из Европы; второй — что Константинополь должен отныне стать нейтральным городом, под международным управлением. Само собой ра­зумеется, что магометане получили бы полную гарантию уважения к их святыням и могилам. Северная Фракия, до линии Энос–Мидия, была бы присоединена к Болгарии. Остальное, от этой линии до берега моря, исключая окрестности Константинополя, было бы отдано России».
Генерал от кавалерии В.А. Сухомлинов, военный министр в 1909–1915 годах, обвинял французского посла во лжи: «В своих воспоминаниях о пребывании у нас Палеолог рассказывает разные небылицы. Кто хотя мало-мальски имеет понятие о характере, манере говорить императора Николая II, тот не поверит ни одному слову Палеолога. Сфабрикованы у Палеолога его политические фантазии, под видом дружеской беседы с французским послом Государя, якобы “питавшего большие личные симпатии” к нему. Таких выражений, как “мой народ не понял” и “мой генеральный штаб хотел”, не свойственны были образу речи Государя. Об “устьях Вислы” г-н Палеолог сообщил мне новость, на которую я ему могу сказать, что это чистейшая выдумка, ибо император Николай ему этого говорить не мог, раз подобный вопрос “в моем генеральном штабе” не возбуждался. Приписка к этой фантазии — “я посмотрю” — сорвалась с пера Палеолога, когда он почувствовал сам, что зарапортовался, заведя Государя в чужой огород, так как это вопросы МИД, а не военного. По неискусной подделке этой ясно, что Палеолог совсем не знает Николая II и вкладывает в его уста всякий тенденциозный вздор столичных политиков»*.
Сухомлинов был прав: в мемуарах склонный к графоманству посол приписал Николаю II множество собственных определений и рассуждений. Это видно из послания Палеолога Пуанкаре от 8 (21) ноября 1914 года, в котором он сообщает о разговоре с царем. В донесении разговор с Николаем II изложен в гораздо более деловом тоне. Согласно Палеологу, государь высказал следующие намерения России:
— по Германии: присоединение к Российской империи Восточной Прус­сии, Познани и польской Силезии; реставрация Ганноверского независимого королевства, передача Шлезвига Да­нии, возвращение Эльзас-Лотарингии Франции;
— по Австрии: присоединение к России Галиции и Буковины, передача Боснии и Герцеговины Сербии и Трансильвании — Румынии.
Кроме того, Николай II высказался за предоставление независимости Богемии, Моравии, Каринтии и Хорватии.
В этом послании Палеолог ничего не сообщает о планах Николая II по «изгнанию турок» и «овладению Константинополем», о которых он живописует в своих мемуарах. Не вызывает сомнений, что эта тема не обсуждалась в Царском Селе 8 (21) ноября 1914 года.
Если раздел Германии не вызывал у французского посла никаких возражений, то раздел империи Габсбургов, который он называл «уничтожением Австро-Венгрии», виделся ему нежелательным. Мнения французского посла были поддержаны Делькассе, который телеграфировал Палеологу: «Я Вам настойчиво рекомендую не произносить ни слова, которое могло бы дать возможность русскому правительству предположить, что мы поддерживаем его претензии на Австрию».
31 марта (13 апреля) 1915 года Палеолог в телеграмме Делькассе сообщал, что русское правительство уже не собирается ограничиться присоединением Галиции и Буковины. «Они хотят аннексировать также южные склоны Карпат, которые населены славянскими народами (вплоть до Мукачева и Сигета)».
В начале 1915 года главным вопросом переговоров между Россией и союзниками становится передача проливов Босфор и Дарданеллы под контроль России. Следует признать, что довольно распространенное в исторической науке и обществе убеждение, что, вступая в Первую мировую войну, Россия ставила своей первоочередной задачей захват черноморских проливов, является сильным преувеличением. В августе 1914 года Россия не могла планировать захват проливов, так как Османская империя вступила в войну на стороне германского блока лишь в конце октября того же года. При этом Петербург прилагал немало усилий для того, чтобы не допустить вступления Стамбула в войну, отлично понимая всю опасность для себя возникновения нового фронта. Вплоть до самого нападения османско-германского флота на российское побережье русская дипломатия вела упорную работу с целью убедить младотурецкое правительство вступить в войну на стороне Антанты. Взамен этого Петербург гарантировал полную территориальную неприкосновенность Османской империи, а значит, вопрос о проливах и Константинополе автоматически снимался с повестки дня. О.В. Айрапетов отмечает, что еще в сентябре 1914 года, во время Восточно-Прусской операции, «про Константинополь никто не думал»*.
Нападение Османской империи на Россию в ноябре 1914 года коренным образом изменило ситуацию. В своем манифесте от 2 (15) ноября 1914 года Николай II говорил, что «безрассуд­ное вмешательство Турции в военные действия только ускорит роковой для нее ход событий и откроет для России путь к разрешению завещанных ей предками исторических задач на берегах Черного моря». 19 февраля  (4 марта) 1915 года И.Л. Горемыкин довел до сведения министров, что великим князем Николаем Николаевичем получена «директива Государя Императора о необходимости воспользоваться настоящей войной для завладения Босфором и Дарданеллами».
Идея о скорейшем захвате проливов воспринималась многими представителями русской государственной мысли как дело первостепенной важности. Некоторые из них полагали, что контроль России над проливами важнее союза с Антантой. Так, посланник в Сербии князь Г.И. Трубецкой писал 9 марта 1915 года министру С.Д. Сазонову: «Проливы должны принадлежать нам. Если мы сможем получить их от Франции и Британии, борясь с Германией, тем лучше; если нет, будет лучше получить их в союзе с Германией против всех остальных».
Успешные действия русской армии в Галиции и Карпатах зимой — весной 1915 года побудили Николая II активизировать перед союзниками вопрос о проливах. 22 февраля (6 марта) 1915 года С.Д. Сазонов телеграфировал послу в Париже А.П. Извольскому текст русской ноты союзным правительствам: «Ход последних событий привел Его Величество Императора Николая к мысли, что вопрос о Конс­тантинополе и проливах должен быть решен окончательно согласно вековым чаяниям России. Все решения будут несостоятельны и непрочны, если город Константинополь, западный берег Босфора, Мраморного моря и Дарданелл, так же как южная Фракия вплоть до линии Энос — Мидиа, не будут включены в состав Российской империи. Особые интересы Франции и Великобритании в этом регионе будут самым тщательным образом уважены».
В начале марта 1915 года между Россией и союзниками было разработано будущее управление оккупированным Константинополем. Каждая страна должна была направить туда своего Главноуполномоченного. Русский МИД направил в Главный штаб ВМФ секретный документ «Об установлении штата временного управления императорского российского Глав­ноуполномоченного в Царьграде». В нем определялось гражданское управление городом, которое должно было временно осуществляться тремя Главноуполномоченными: русским, французским и английским. Однако при этом в документе подчеркивалось: «Необходимо иметь в виду, что установление прочного порядка в Царьграде важно главным образом для России, которой придется в дальнейшем будущем управлять краем»*.
14 (27) марта английский посол в Петрограде Бьюкенен вручил С.Д. Сазонову меморандум, составленный им на основании инструкций из Лондона. В нем подтверждалось согласие английского правительства на присоединение к России проливов, Константинополя и указанных территорий при условии, что война будет доведена до победного конца, а Великобритания и Франция осуществят свои пожелания за счет Оттоманской империи.
Весной 1916 года председатель Совета министров Б.В. Штюрмер доложил императору Николаю II о необходимости «ныне же объявить России и Европе о состоявшемся договоре с нашими союзниками, Францией и Англией, об уступке России Константинополя, проливов и береговых полос. Впечатление, которое произведет в России осуществление исторических заветов, будет огромное. Известие это может быть изложено в виде правительственного сообщения. Я имел случай обменяться мнением с послами великобританским и французским, которые не встречают к сему пре­пятствий».
Между тем англичане, вынужденные на словах согласиться с требованиями Николая II по Босфору и Дарданеллам, стремились сделать все, чтобы максимально уменьшить будущее русское господство в этом регионе. Английский посол в Париже Френсис Берти отмечал в своем дневнике 13 (26) февраля 1915 года: «Здесь все больше возрастает подозрительность касательно намерений России в отношении Константинополя. Считают целесообразным, чтобы Англия и Франция (в этом вопросе Англия ставится вне Франции) заняли Константинополь раньше России, дабы московит не имел возможности совершенно самостоятельно решить вопрос о будущем этого города и проливов — Дарданелл и Босфора».
Англо-французское командование приступило, не поставив в известность Россию, к разработке Дарданелльской операции. Главной целью операции анг­ло-французское командование объ­ясняло «установлением прочной связи с Россией». Операция готовилась крайне поспешно. Позже английский адмирал Валис признал, что «во всей мировой истории нет ни одной операции, которая была бы предпринята на столь скорую руку и которая бы­-
ла бы столь плохо организована». А.П. Извольскому стало известно о намерениях союзников, и он поспешил уведомить об этом Петроград.
18 марта 1915 года союзники начали штурмовать двадцать четыре турецких форта, находившихся под командованием немецких офицеров. Все попытки англичан и французов совершить высадку закончились провалом, стоившим союзникам 20 тысяч человек убитыми.
Сразу же после провала высадки союзников Николай II отдал приказ о подготовке Босфорской десантной операции. Первоначально ее планировали на осень 1916 года. Было решено предпринять высадку у входа в Босфор для завладения его укреплениями. С этой целью была сформирована из отборных частей дивизия под командованием генерал-лейтенанта А.А. Свечина. Операцией должен был руководить генерал Н.Г. Щербачев, на должность начальника его штаба предполагался генерал Н.Н. Головин.
Летом 1916 года командующий Черноморским флотом вице-адмирал А.В. Колчак был вызван в Могилев, где имел продолжительную встречу с Николаем II и М.В. Алексеевым по поводу Босфорской операции. На Колчака возлагалась задача подготовить морские силы для проведения операции, которую планировали начать после вступления в войну Румынии на стороне Антанты. Русские войска должны были продвинуться вдоль западного побережья Черного моря и, форсировав Босфор, перенести боевые действия на территорию Турции. Черноморский флот содействовал сухопутной операции высадкой десантов, огнем артиллерии, захватом Босфора и, наконец, ударом по Константинополю.
Поражение Румынии заставило русское командование перенести десантную Босфорскую операцию на весну 1917 года. А.Д. Бубнов вспоминал: «По повелению государя было тотчас же приступлено к сформированию десантной дивизии, причем государь повелел, чтобы для укомплектования этой дивизии было отправлено достаточное число особо отличившихся в боях офицеров и солдат — георгиевских кавалеров»*.
Босфорская операция, на которую император Николай II возлагал столь большие надежды, стала невозможной после Февральского переворота 1917 года. А.А. Керсновский писал по этому поводу: «Император Николай Александрович чувствовал стратегию. Ключ к выигрышу войны находился на Босфоре».
После выдающихся побед русской армии на Кавказском фронте, взятия Эрзерума и Трапезунда между Россией, Англией и Францией весной 1916 года было достигнуто соглашение о разделе Азиатской Турции. В обмен на признание Россией создания независимого арабского государства под эгидой Анг­лии и Франции последние признали за ней территории, о чем британское правительство известило русского посла в Лондоне графа Бенкендорфа. В телеграмме Бенкендорфа Сазонову от 17 (30) мая 1916 года говорилось, что Анг­лия согласна со следующими российскими притязаниями: «1. Россия аннексирует область Эрзерума, Трапезунда, Вана, Битлиса, вплоть до пункта, подлежащего определению впоследствии, на побережье Черного моря, к западу от Трапезунда. 2. Область Курдистана, расположенная к югу от Вана и Битлиса, между Мушем, Сортом, течением Тигра, Джезире-ибн-Омаром, линией горных вершин, господствующих над Амадией и областью Мерге-вера, будет уступлена России». На подлиннике телеграммы Николай II написал: «Согласен, кроме 1-й ст. Если нашей армии удастся дойти до Синопа, то там и должна будет пройти наша граница».
Особую роль Россия отводила будущему статусу Палестины. 4 (17) марта 1916 года в памятной записке МИД послам Англии и Франции было заявлено: «Что касается Палестины, то российское правительство согласится на всякий проект, обеспечивающий всем православным учреждениям, находящимся на Святой земле, свободное отправление своего культа, равно как и сохранение их прежних прав и привилегий, и не выставит никаких принципиальных возражений против поселения еврейских колонистов в этой стране».
Этим заявлением императорское правительство пыталось в какой-то мере успокоить страхи молодого, но все более влиятельного сионистского движения. Сионисты опасались, что переход Святой земли и Иерусалима под контроль православной империи будет означать крушение их планов о построении еврейского государства. Охранное отделение еще в 1914 году сообщало: «Среди евреев идет возбуждение по поводу русско-турецкой войны. Боятся, что русские, победив Турцию, могут лишить евреев сионистских плодов их долголетних усилий в Палестине». В феврале (марте) 1917 года, когда в Пет­рограде уже свирепствовал бунт, союзные правительства официально признали за Россией «полную свободу в определении ее западных границ».
Таким образом, Николай II в ходе долгих переговоров добился от союзников признания ими за Россией важнейших геополитических территорий. Главной причиной, почему Англия и Франция были вынуждены признать за Россией эти территории, стали выдающиеся победы русского оружия в Галиции и на Кавказе, рост российского военного и экономического могущества, способность России успешно воевать фактически в одиночку на всех фронтах великой войны.
На Западе пришло осознание того, что Россия способна успешно вести войну, а ее экономика гораздо сильнее, чем было принято считать. В правящих кругах Запада стала расти серьезная озабоченность в связи с той ролью, какую Россия должна была играть в послевоенном устройстве мира.
«Серый кардинал» американского президента Вудро Вильсона Эдвард Мандел Хауз, более известный в истории как «полковник» Хауз, еще 22 августа 1914 года писал в Вашингтон: «Если победят союзники, то это главным образом будет означать господство России на европейском континенте. Если же победит Германия, это означало бы пришествие на целые поколения несказанной тирании милитаризма. Нам пришлось бы сойти с того пути, который Вы осветили для будущих поколений с постоянным миром как конечная цель и новым международным кодексом морали как путеводной звездой, и вместо этого создавать военную машину грандиозных размеров»*. Будущее показало, что США вполне сумели сочетать «новую мораль» с «военной машиной грандиозных размеров». В этом письме весьма важно то, что Хауз и его единомышленники хорошо понимали: в случае победы Антанты главной страной в Европе станет самодержавная Россия.
Отношение к России Хауз высказал достаточно откровенно, заметив, что «остальной мир будет жить спокойнее, если вместо огромной России в мире будут четыре России. Одна — Сибирь, а остальные — поделенная европейская часть страны»**.
Обладание проливами и Константинополем позволяло России контролировать военные и торговые пути в Средиземное море, открывало ей дорогу в Азию, в Индию и Африку. Господство России в проливах означало бы быстрое окончание войны в пользу Антанты. Это, к слову сказать, понимали как немцы, так и союзники. Гросс-адмирал Альфред фон Тирпиц писал: «Если Дарданеллы падут, то война для нас проиграна»***.
Такое завершение войны не устраивало английские и в особенности американские правящие и финансовые круги. Война должна была закончиться по их сценарию, и в этом сценарии для России не было места. Глава французской военной миссии при царской Ставке дивизионный генерал Морис Жанен записал в свой дневник 7 апреля 1917 года, что Февральская революция «руководилась англичанами, и конкретно лордом Мильнером и сэром Бьюкененом».
Не был в стороне от планов по ослаб­лению России и французский посол. Изображая из себя верного друга России, Палеолог весной 1916 года вел тайные переговоры с польскими сепаратистами. По существу, за спиной своего союзника Франция обсуждала планы расчленения территории Российской империи. 4 марта 1916 года посол Палеолог отправил секретную записку министру иностранных дел Франции Аристиду Брияну, в которой признавал польский вопрос «одним из самых сложных». Эта сложность, по Палеологу, объяснялась тем, что император Николай II и превалирующее русское общественное мнение выступают против восстановления польской государственности. В то время как «Франция не может быть безразлична к чаяниям поляков. Она должна, по своей традиции, им помочь обрести родину». Палеолог писал, что в настоящее время, пока идет война, эта помощь может происходить только в сепаратных формах. Но «когда придет день мира, когда Россия будет готова реализовать свои грандиозные планы, которые обещает эта война, Франция должна протянуть руку помощи Польше». Французский посол указывал на необходимость объединения усилий всех союзных государств для достижения польской независимости. «Территориальное восстановление польского государства, — подчеркивал он, — может быть реализовано только нашими общими усилиями».
К этому же времени относится начало активной финансовой помощи некоторых представителей американских финансовых кругов внутрироссийской оппозиции. Это финансирование, кстати, часто шло через германские банки, поэтому их впоследствии называли «германскими деньгами». П.Н. Милюков открыто говорил: «...ни для кого не тайна, что германские деньги сыграли роль в Февральской революции».
Первый секретарь русского посольства в Вашингтоне граф И.Г. Лорис-Меликов сообщал 17 (30) марта 1916 года, что «никакая иностранная нация не имеет в Америке столько банков, сколько Германия. <...> Если в настоящее время они и считаются американскими, то не подлежит сомнению, что интересами своими они все еще тесно связаны с Германией». К концу 1916 года Бьюкенен был хорошо осведомлен от П.Н. Милюкова, с которым находился в постоянном общении, о планах оппозиции по свержению императора Николая II. Эти сведения посол передавал премьер-министру Д.Ллойд-Джорджу в Лондон. Товарищ министра внутренних дел генерал П.Г. Курлов в своих мемуарах писал, «что розыскные органы ежедневно отмечали сношения лидера кадетской партии Милюкова с английским посольством».
В январе 1917 года в Петрограде открылась большая союзническая конференция. Незадолго до ее открытия 12 (25) января 1917 года Николай II принял в Царском Селе Бьюкенена, которому «выразил надежду, что это будет последняя конференция, которую мы будем иметь до окончательной мирной конференции». Конференция союзников собралась 19 января (1 февраля) 1917 года в Петрограде. Державы были представлены на высоком уровне: от России министр иностранных дел Н.Н. Покровский, военный министр генерал от инфантерии М.А. Беляев, морской министр адмирал И.К. Григорович, министр финансов П.Л. Барк, исполняющий обязанности штаба Верховного главнокомандующего генерал от кавалерии В.И. Ромейко-Гурко, новоназначенный посол в Лондоне С.Д. Сазонов; от Франции — министр колоний Г.Думерг, посол в Петрограде М.Палеолог и генерал Н. де Кастельно; от Англии — военный министр лорд А.Мильнер и посол Дж. Бьюкенен; от Италии — министр без портфеля маркиз В.Шалоя, посол А.Карлотти и генерал граф Руджиери-Ладерки.
Официальная повестка дня включала обсуждение координации планов союзных держав на военную кампанию 1917 года, материально-тех­ническое снабжение России, а также окончательное урегулирование вопроса о территориальных изменениях после победы. Но, кроме официальной цели участия союзных представителей на Петроградской конференции, была еще и неофициальная, а точнее, негласная — разведка внутриполитической обстановки в России и координация действий с организаторами готовящегося в стране государственного переворота, который произошел в феврале — марте 1917 года и привел к крушению вековой монархии. Вместе с ней рухнули и все договоренности царя с западными государствами.
Таким образом, мы видим, что внешняя политика правительств западных союзников в отношении императорской России к концу 1916 — началу 1917 года претерпела кардинальное изменение. Из союзнической она превратилась во враждебную. Причина этой враждебности была вызвана не пресловутой угрозой сепаратного мира, который якобы хотел заключить царь с Германией, и не мифическими военными поражениями русской армии, а как раз наоборот: успехами России на фронте и в экономике, которые делали грядущую победу России в войне неизбежной. Это означало, что западным державам пришлось бы считаться с Россией как с державой-победительницей и выполнять взятые перед ней территориальные обязательства, что было крайне нежелательно для правительств западных держав Антанты.
Из вышеприведенного мы можем сделать вывод, что новый мировой порядок, намеченный в Петрограде, рухнул, даже еще не успев сформироваться. Однако ко многим его положениям касательно территориальных изменений страны антигитлеровской коалиции вернулись в 1945 году, во время Ялтинской конференции.

Соглашения в Ялте и Потсдаме 1945 года

Соглашения Ялтинской конференции 4–11 февраля 1945 года и Потсдамской конференции 17 июля — 2 августа 1945 года между главами государств антигитлеровской коалиции при всей разнице международных и политико-идеологических условий имеют много общего с соглашениями между Николаем II и западными союзниками. По мнению доктора исторических наук Н.А. Нарочницкой, важнейшим итогом Ялты было фактическое преемство СССР по отношению к геополитическому ареалу Российской империи в сочетании с новообретенной военной мощью и международным влиянием. На месте Великой России появилась новая сила, способная, пусть в иных формах и проявлениях, сдерживать устремления Запада.
Это и определило неизбежность цивилизационного противостояния между западной и советской квази-цивилизацией, которая хотя и узурпировала права своей российской православной предшественницы, но в вопросах геополитики оставалась ее преемницей. В политике США как нового центра европейской цивилизации вновь стала проявляться цель непризнания любых форм восстановления преемственности российской (право­славно-славянской) цивилизации с ее границами, историей, культурой, традициями и, что очень важно, религией.
За время конференции в Ливадийском дворце было проведено восемь заседаний, на которых обсуждались вопросы послевоенного переустройства мира союзниками во второй мировой войне. Это переустройство впоследствии назвали «Ялтинским режимом». Как и в случае с договоренностями союзников с Николаем II в 1915–1916 годах, были определены рамки территориального передела послевоенного мира и перераспределение сфер влияния между державами-победительницами.
В вопросах послевоенной судьбы Германии Сталин и Молотов в принципе склонялись к тому же, что и Николай II в 1915 году: к расчленению Германской империи. Однако Николай II планировал раздел рейха по монархическому принципу. Речь шла о фактическом восстановлении статус-кво, который существовал до насильственного объединения Пруссией германских государств в единую империю в 1871 году. Николай II предлагал провести разделение Германии по конфессиональному признаку: на южную католическую и северную протестантскую.
В 1945 году ситуация в этом вопросе была гораздо сложнее. В отличие от кайзеровской Германии, Третий рейх был скреплен единой тоталитарной национал-социалистической идеологией, а самостоятельность германских земель была фактически упразднена. За годы гитлеровского режима было сделано много для унификации страны. Формула «Одно государство, один народ, один фюрер» не была только пропагандистским лозунгом, она выражала идеологическую суть нацистского рейха. Разница между католическим югом и протестантским севером, до 1933 года весьма существенная, была во многом нивелирована Гитлером. Поэтому в 1945 году лидерам «Большой тройки» было неясно, по какому принципу следует разъединять Германию. Но само решение проблемы ликвидации германского милитаризма и нацизма путем расчленения бывшего рейха вначале находило понимание как у западных союзников, так и у Сталина. Поэтому принятое на Ялтинской конференции коммюнике в отношении мер по этому вопросу практически полностью совпадало с договоренностями Николая II и западных союзников в 1914–1917 годах: «Нашей непреклонной целью является уничтожение германского милитаризма и нацизма и создание гарантий в том, что Германия никогда не будет в состоянии нарушить мир всего мира».
Вопрос о расчленении Германии был поставлен еще на Тегеранской конференции 1943 года. На вопрос президента Ф.Д. Рузвельта: «Будем ли мы обсуждать вопрос о раздроблении Германии?» — Сталин ответил: «Не возражаю. Если будет решено разделить Германию, то не надо создавать новых объединений. Будь то пять или шесть государств и два района, на которые Рузвельт предлагает расчленить Германию, этот план Рузвельта об ослаблении Германии может быть рассмотрен». Однако на заявление У.Черчилля, что необходима «изоляция Пруссии, отделение южных провинций Германии — Баварии, Бадена, Вюртемберга, Палатината от Саара до Саксонии включительно... и включение их в дунайскую конфедерацию», Сталин возразил: «Мне не нравится план новых объединений государств... Как бы мы ни подходили к вопросу о расчленении Германии, не нужно создавать нежизнеспособного объединения дунайских государств. Венгрия и Австрия должны существовать отдельно друг от друга... Я не знаю, нужно ли создавать четыре, пять или шесть самостоятельных германских государств. Этот вопрос нужно обсудить. Но для меня ясно, что не нужно создавать новые объединения...»* Вообще, соглашаясь в целом на обсуждение вопроса о расчленении Германии, Сталин в Тегеране очень осторожно реагировал на подобные предложения союзников. Он даже ставил под сомнение целесообразность постановки вопроса о «полной и безоговорочной капитуляции» Германии. В беседе он сказал Рузвельту, что требование безо­говорочной капитуляции со стороны союзников подхлестывает людей во вражеских армиях, заставляя их сражаться с ожесточением, так как безоговорочная капитуляция им кажется оскорбительной. Поэтому Сталин хотел бы знать, что думает Рузвельт по поводу того, чтобы разработать вопрос о том, что означает «безоговорочная капитуляция», то есть определить, «какое количество оружия, средств транспорта и т.д. должен выдать противник, и затем огласить эти условия, не называя их безоговорочной капитуляцией»**.
К Ялтинской конференции положение коренным образом изменилось. Если во время Тегеранской конференции война была в самом разгаре и Сталину было невыгодно, чтобы в Германии узнали о каких-либо планах союзников по ее расчленению, то в феврале 1945 года исход войны был очевиден и мнение Германии никто из руководителей великих держав не собирался учитывать. Более того, дроб­ление бывшего рейха на мелкие государства было бы выгодно Советскому Союзу, так как Сталин знал, что Черчилль рассматривает побежденную, но единую Германию как своего будущего союзника против СССР. Поэтому Сталин и в Ялте не возражал, когда слышал от союзников в отношении Германии слово «расчленение». Глава советского правительства прямо заявил, «что если союзники предполагают расчленить Германию, то так и надо сказать».
Формально на Ялтинской конференции было принято решение о таком изменении условий капитуляции Германии, при котором в число мер по осуществлению союзной верховной власти в Германии входили бы меры не только по полному разоружению и демилитаризации Германии, но и по ее расчленению.
Однако уже 26 марта 1945 года, когда в соответствии с решениями, принятыми в Ялте, в Лондоне начала работу комиссия по подготовке расчленения Германии, советский представитель в комиссии Ф.Т. Гусев по поручению советского правительства направил председателю комиссии А.Идену письмо, где было сказано: «Советское правительство понимает решение Крымской конференции о расчленении Германии не как обязательный план расчленения Германии, а как возможную перспективу для нажима на Германию с целью обезопасить ее в случае, если другие средства окажутся недостаточными».
А 9 мая 1945 года в обращении к советскому народу в день Победы над Германией Сталин уже прямо заявил: «Германия разбита наголову. Германские войска капитулируют. Советский Союз торжествует победу, хотя он и не собирается ни расчленять, ни уничтожать Германию».
Вопрос о будущих территориальных приобретениях СССР за счет Германии также поднимался на Ялтинской конференции. Однако, в отличие от Николая II, Сталин большую часть германских приобретений решил распределить между Польшей и Литвой. Во время переговоров Николая II с союзниками тоже предполагалось, что часть Силезии, Галиции и Штетин войдут в Царство Польское. Но само оно, хотя и должно было получить внутреннюю автономию, оставалось составной частью Российской империи. К моменту Ялтинской и Потс­дамской конференции Польша была независимым государством, а положение Литовской ССР конституционно предполагало выход ее из состава Советского Союза. Конечно, Сталин в 1945 году не мог предвидеть такой ход развития событий. Будучи лидером интернационального государства, а не национальным русским лидером, Сталин предполагал существование СССР на весьма длительную историческую перспективу и поэтому смело кроил новую карту Европы, мало задумываясь об интересах исторической России. Именно Сталин стал создателем современной обширной Польши, убедив в этом Черчилля, сменившего его Эттли и Трумэна. Это видно из совместного сообщения «Большой тройки» по окончании Потсдамской конференции: «В соответствии с соглашением о Польше, достигнутым на Крымской конференции, главы трех правительств рассмотрели мнение Временного польского правительства национального единства относительно территории на севере и западе, которую Польша должна получить. <...> Главы трех правительств согласились, что до окончательного определения западной границы Польши бывшие германские территории к востоку от линии, проходящей от Балтийского моря чуть западнее Свинемюнде и оттуда по реке Одер до впадения реки Западная Нейсе и по Западной Нейсе до чехословацкой границы, включая ту часть Восточной Пруссии, которая в соответствии с решением Берлинской Конференции не поставлена под управление Союза Советских Социалистических Респуб­лик, и включая территорию бывшего свободного города Данциг, — должны находиться под управлением Польского государства, и в этом отношении они не должны рассматриваться как часть советской зоны оккупации в Германии».
Следует отметить, что в состав Польского государства Сталиным были включены исконно русские территории и города — например, Белосток, который был передан Польше еще в ходе войны, в июле 1944 года. Таким образом, главным трофеем России за счет Германии стали Кенигсберг и его область, о чем конференция сделала соответствующее сообщение: «Конференция рассмотрела предложение Советского Правительства о том, чтобы впредь до окончательного решения территориальных вопросов при мирном урегулировании прилегающая к Балтийскому морю часть западной границы СССР проходила от пункта на восточном берегу Данцигской бухты к востоку — севернее Браунсберга–Гольдапа к стыку границ Литвы, Польской Республики и Восточной Пруссии. Конференция согласилась в принципе с предложением Советского Правительства о передаче Советскому Союзу города Кенигсберга и прилегающего к нему района».
Примечательно, что на Потсдамской конференции советская делегация поднимала вопрос и о черноморских проливах. Разумеется, речь здесь не могла идти в том контексте, в котором этот вопрос ставил император Николай II, так как Турция, в отличие от Османской империи, во Второй мировой войне не участвовала. Тем не менее еще 7 июня 1945 года нарком иностранных дел В.М. Молотов заявил турецкому послу о необходимости заключения нового мирного договора между СССР и Турцией (старый был денонсирован 19 марта 1945 года), который бы предусматривал режим совместного советско-ту­рецкого контроля в черноморских проливах (с размещением советской военно-морской базы). Новая граница СССР и Турции с советской точки зрения должна была примерно соответствовать границе Российской и Османской империй по состоянию на 1878 год: к незаконно отторгнутым территориям относились бывшая Карская область, юг Батумской области, а также Сурмалинский уезд бывшей Эриванской губернии. Однако Турция ответила отказом на советские притязания и стала готовиться к защите своих границ. На Потсдамской конференции Молотов заявил: «Мы считаем границу между СССР и Турцией несправедливой. Действительно, в 1921 году от Советской Армении и Советской Грузии Турцией была отторгнута территория — это известная территория областей Карса, Артвина и Ардахана. Поэтому мною было заявлено, что для того, чтобы заключить союзный договор, следует урегулировать вопрос об отторгнутой от Грузии и Армении территории, вернуть им эту территорию обратно».
Молотов также поставил вопрос о свободе плавания судов СССР в черноморских проливах, отметив: «Мы неоднократно заявляли нашим союзникам, что СССР не может считать правильной Конвенцию, заключенную в Монт­ре». Молотов заявил о необходимости предоставления СССР военно-мор­ской базы в проливах. На вопрос Черчилля: «Разве раньше Россия получала укрепленную базу в проливах?» — Молотов сослался на договоры 1805 и 1833 годов. На следующий день проблема обсуждалась повторно, с учас­тием самого Сталина, который опровергал тезис об угрозе Турции со стороны СССР и информировал, что у турок в районе Константинополя свыше 20 дивизий: возможно, 23 или 24 дивизии; владея проливами, небольшое государство, поддерживаемое Анг­лией, «держит за горло большое государство и не дает ему прохода»*.
Еще одним вопросом, хотя и не связанным с англо-русско-французскими договоренностями времен Первой мировой войны, но неразрывно связанным с историй Российской империи, стал вопрос о необходимости пересмотра итогов Русско-японской вой­ны 1904–1905 годов. Руководители держав антигитлеровской коалиции пришли к однозначному выводу, что необходимо «восстановление принадлежавших России прав, нарушенных вероломным нападением Японии в 1904 году, а именно:
— возвращение Советскому Союзу южной части острова Сахалина и всех прилегающих к ней островов;
— интернационализация торгового порта Дайрена с обеспечением преимущественных интересов Советского Союза в этом порту и восстановление аренды на Порт-Артур как на военно-морскую базу СССР;
— совместная эксплуатация Китай­ско-Восточной железной дороги и Юж­но-Маньчжурской железной дороги, дающей выход на Дайрен, на началах организации смешанного Советско-Китайского общества с обеспечением преимущественных интересов Советского Союза, при этом имеется в виду, что Китай сохраняет в Маньчжурии полный суверенитет;
— передача Советскому Союзу Курильских островов»**.
Таким образом, не вызывает сомнений, что советская делегация на Ялтинской и Потсдамской конференциях действовала в рамках соглашений между императором Николаем II с западными союзниками в ходе Первой мировой войны. Практически большая часть уступок глав западных держав антигитлеровской коалиции Сталину уже была сделана их предшественниками императору Николаю II в 1914–1917 годах, только в гораздо большем объеме.