* * *
Овладев античным гекзаметром,
Я вдыхаю сумрачный простор,
Где вовсю качается под ветром
Петербургский пьяный светофор.

С ним в обнимку грустный гастарбайтер
Провожает взглядом лимузин.
И столичным стритом лунным найтом
Рассекает хипстер, сукин сын.

Время хипануть и удивиться,
Стоило ли ехать далеко,
Чтобы в этой западной столице
Встретиться с ташкентским земляком?..

Помнится, в Ташкенте кентовали,
Обнимали пьяный светофор,
Так же хипповали, шизовали,
Никого не видели в упор.

Словно неизбежная издержка
Всех житейских и душевных драм,
Еле уловимая усмешка
Прикипела намертво к губам.

Я бы и хотела улыбаться
Раною запекшегося рта
Так, как будто мне опять семнадцать
И не смыслю в жизни ни черта.

Но глядит с ответною издевкой,
На меня глядит со всех сторон —
Петербург — от Лиговки до Ржевки, —
Что похож на обморочный сон.

Презирая суетные контры,
Он летит гекзаметром в зенит!..
Он меня, конечно, пересмотрит,
Только все же не переглядит.


* * *
Здесь растут без всяких привилегий
Придорожной сорною травой
Россыпи приблудных аквилегий,
Принятых Россией на постой.

Здесь в дожде купается купена,
Предвкушая солнечный потоп.
И ромашки всходят белопенно,
Обживая фронтовой окоп.

Это все она, моя Россия!
Это я, ее родная дочь!
Кашки сами в руки попросились.
Их сорвать хотела — да невмочь!

Прикорнул к плечу татарник милый,
Даже не пытаясь уколоть...
Эх, напрасно мама попросила
Доченьку картошку прополоть!


* * *
Пусть вы не торжество добра и света,
Как ни крути, вас не любить нельзя,
Сценичные циничные поэты,
Заклятые самарские друзья.

Ведь я была одной из вас когда-то.
Хотела б откреститься, да никак!
Разбойные, запойные ребята,
Отечеством считавшие кабак.

Немало вы кровей моих попили
Вприхлеб с самарским пивом «Жигули».
Немало, как княжну, меня топили,
Но утопить в итоге не смогли!

Не утонула, породнилась с Волгой...
Она во мне свою признала дочь.
И с той поры — увы и слава Богу! —
Ни помешать нельзя мне, ни помочь.

И разве я могла в вас не влюбиться,
Как ни крутили пальцем у виска,
Когда взлетали странницы-страницы
И строфы-катастрофы в облака?

Когда, презрев досужие приметы
И больше не желая быть как все,
И я взлетала с ними против ветра
По этой черной взлетной полосе?..


* * *
Редька-триха и редька-ломтиха,
Редька с медом и редька так...
Как бы ни было, братцы, лихо,
Никакой нам не страшен враг!

Не впервой нам врагов увечить.
Не единожды в том помог,
По усам утекая в вечность,
Не попавший в роток медок.

Редька с маслом, и редька с квасом,
И с хреновиной редька — ах!
Пьет шампанское с ананасом
Респектабельный олигарх.

Пусть погасит свою улыбку,
Недоделанный супермен,
Ободравший страну как липку,
А на нас положивший хрен.

Гадом буду — не позабуду
Голливудский его оскал...
Но у нас тут не голливуды!..
Рот захлопни — я все сказал!


* * *
Здесь еще чужая. Там уже чужая.
Полно!.. То потеря в жизни небольшая.
Ну-ка, ногу в стремя, в руки — удила.
Отродясь насильно милой не была.

Покури в сторонке, разлюбезный враг!
Бьет копытом звонким звездный аргамак.
И течет дорога аж до самых звезд
Вдоль реки Молога, через млечный мост.


* * *
Спеша из ниоткуда в никуда
И увозя с собой чужие жданки,
Встречаются ночные поезда
На Богом позабытом полустанке.

Два фирменных, два скорых, вдаль спешат...
И встретятся ль еще на свете белом?
Лишь две минутки рядом постоят
Под семафорным бдительным прицелом.

Покуда пассажиры крепко спят,
Наговорившись и напившись чаю,
Ночные поезда стрелой летят,
И время, и пространство побеждая.

Я выйду в тамбур, молча закурю.
И задохнусь от приступа бессилья.
Вот так однажды и любовь мою
И время, и пространство победили!

Прижмусь к стеклу разгоряченным лбом
У сумрачной эпохи на излете.
И взгляд, что до озноба мне знаком,
Поймаю вдруг в окне купе напротив.

Сорвется с губ непроизвольный вскрик,
Сигналом тепловоза заглушаем...
И тронутся составы в этот миг,
И мы навек друг друга потеряем...

И заметет мой путь усталый снег
На роковом последнем повороте,
В пространстве русском растворясь навек
У сумрачной эпохи на излете.


* * *
Царевщина, примай-ка на постой!..
Ведь я готова гостевать по-царски.
Здесь зелень проросла сквозь сухостой
И русский клен не побежден канадским.

Горящая багрянцем октября,
Горчащая рябиновою гроздью,
Царевщина-царевишна моя,
Почто зарделась в царском взоре грозном?..

Ай ты гостям не рада? Не лукавь!..
Они ль не покуражились на славу?
И листьев позолоченная ржавь
Навек сроднилась с отсветом кровавым...

Здесь вьюги — дебютантки декабря
И февраля шальные фаворитки —
Имперские подарят соболя
Тебе, допрежь обобранной до нитки.

Здесь сквозь века обнимет речка Сок
Сокольих гор воздушную громаду.
И небосвод пронзительно высок:
Взмахни крылом — и обожжешься взглядом.

Здесь я пою с ветрами в унисон,
Учусь у них быть вьюгой и подругой.
...И в небо, словно сокол, вознесен
Царев Курган, парящий над округой.


* * *
Я узнаю твой знаменитый зной...
Ты не забыл, что я тебе родная?
Но ты, такой красивый и чужой,
Глядишь в упор, своих не узнавая.

Диана Кан, какой же ты поэт?
Разбойница, драчунья и бандитка!
А ты, хоть и моднее стал одет,
Не городок, а сто рублей убытка!

А если так, то нечего в упор
Смотреть на то, как я вернулась в детство,
Где был мне тесен душный твой простор,
Где зной знобил доверчивое сердце.

Не здесь ли — послушание само! —
Я постигала септаккорды-гаммы?
Здесь мной разбито не одно окно
И спичек уворовано у мамы!

Ответь же мне без горестных надсад —
И более я не задам вопросов! —
Куда ты подевал Татарский сад —
Отчизну лучших в мире абрикосов?

Там спелых яблок восковая спесь
Не раз подверглась моему набегу.
Там на любое дерево залезть
Умела я с хорошего разбега...

Ты это все на новенький проспект
Сменял, чтоб стать как щеголь на картинке?..
Мой древний город, дервиш и поэт,
Не мне судить тебя, твоей кровинке!

В полночной луноликой тишине
Дожить бы, дотянуть бы до рассвета!..
От щедрых предков перепало мне
Лишь это огнедышащее лето.