Александр Мясников. Александр III

Именно этому русскому императору приписывается суперкрылатая фраза: «У России всего два союзника — армия и флот». Между тем именно он сделал все за годы своего правления, чтобы ни армии, ни флоту не пришлось проявлять кровопролитную доблесть. Александр Александрович Романов в числе тех немногих правителей нашего государства, кто умудрился все тринадцать лет своего нахождения у власти воздерживаться от «восторженного безрассудства войн».

Эту книгу ждали.

В советские времена о такой книге можно было только мечтать — никто бы не позволил выпустить биографию царя-реакционера в центральном издательстве, да еще и в массовой серии. Впрочем, его и главным-то реакционером не считали. Он похоронил либеральные реформы предшественника, но советская историография и сами эти реформы не жаловала. Так что и как объект дежурной критики Александр III тоже не мелькал.

О нем подзабыли.

Но вот времена сменились, а ожиданиям пришлось продлиться.

Серия «ЖЗЛ» издательства «Молодая гвардия» широко раскинула свою авторскую сеть, так что в улове оказались и фигуры куда менее значительные, чем Александр III.

В чем была причина задержки? Я думаю, отчасти в фигуре самого главного героя. Он был человеком очень основательным, и книга о нем тоже должна была выйти основательная.

Но не панегирически восторженная.

Александр Мясников пишет живой русский характер, живую личность на троне.

В любом разговоре о нем неизбежно возникает тема его богатырского здоровья, напрашивается сравнение: былинный богатырь, «сосредоточенная сила», как писал о нем один из современников.

Интересно, что, в отличие от многих других русских самодержцев, Александр III почти никак не отмечен в современной ему поэзии, но, вместе с тем, его охотно изображали живописцы. Имеется целый ряд талантливейших полотен кисти Серова, Репина, Крамского. Хороша и конная статуя работы Паоло Трубецкого.

С художниками у императора сложились на редкость доверительные, взаимно комплиментарные отношения. Пожалуй, никто больше него не сделал для русских мастеров кисти, чем Александр III.

Возвращаясь к основной царской «работе» героя этой книги, надо сказать, что он отнюдь не просиживал штаны на троне. «Фигура вооруженной неподвижности России», как писал Бисмарк, значительно более влияла на движение политических процессов в Европе, чем истерическая дипломатическая суета. Александр III показал себя как влиятельный, уравновешенный арбитр в международных делах, к тому же он заключил самый масштабный союзнический договор в истории Российской империи.

Павел Басинский. Скрипач не нужен

Наверно, можно сказать, что перед нами что-то вроде избранного. Известный сочинитель Павел Валерьевич Басинский предстает перед читателями в трех ипостасях: он и критик, и литературовед, и прозаик.

Первая часть «Классики» именно про классиков: ряд небольших эссе о Пушкине, вернее, о «Моцарте и Сальери», о Тургеневе, Некрасове, Льве Толстом, Чехове и Горьком; из писателей уже нашего времени там материалы о Солженицыне, Трифонове, Астафьеве.

Из тех, кого сам Басинский зачисляет в «современники», Борис Акунин, Алексей Варламов, Евгений Гришковец, Борис Екимов, Александр Еременко, Александр Кабаков, Юрий Кублановский, Виктор Пелевин, Александр Проханов, Валентин Распутин.

Пронзительный текст — «Местонахождение неизвестно» — посвящен судьбе деда автора. Надо конечно же назвать и «Хама уходящего», пространное эссе об известном труде Д.С. Мережковского «в свете нашего опыта».

Затем следует подборка мелких материалов на всевозможные темы, читаются они легко и с интересом.

Меньшую часть книги составляет помещенная в ее конце повесть под названием «Московский пленник».

Это автобиографическое сочинение. Рассказ о том, как литератор Басинский входил в литературу. Рассказ подробный, откровенный и поэтому весьма занимательный.

Пришлось срываться посреди учебы из своего провинциального пединститута, обижая тех, кто на него рассчитывал там. Причем поступление случилось не с первого раза. Басинский очень выразительно изображает переживания абитуриента, уже было примерившего столичный вуз и вдруг пролетевшего мимо. Палитра чувств — от желания расплакаться до «я вам еще покажу!».

Во второй раз поступление случилось, хотя по раскладам, которые охотно излагает автор, шансов именно во второй раз у него было еще меньше.

В знаменитом общежитии на Добролюбова Павел Басинский поселился в одной комнате с известным впоследствии, можно сказать, драматически известным поэтом Игорем Меламедом. Портрет этого в самом деле весьма и весьма незаурядного человека написан автором с любовью, но без лести.

Планы по «завоеванию Москвы».

Они были в этом общежитии почти у всех. По крайней мере, поначалу.

Затем «Литературная газета», где герой оттрубил не один сезон. Знакомства, о которых не мог раньше и мечтать.

Друзья.

Враги.

Начало эпилога выглядит так: «Я иду, шагаю по Москве... Здравствуй, столица! Здравствуй, родная! Ты неплохая, в сущности, тетка! Ты возвратила все свои долги и даже сверх того. Жаль только, что сдачи дать мне тебе нечем. У меня машина, квартира, прекрасная жена, мой сын учится в школе, ходит в зоопарк и не трясется от восторга от “лестницы-чудесницы” в метро, как когда-то я».

Все в порядке, все нормально, мы прочитали хорошую, полезную книгу.

Клайв Стейплз Льюис. Избранные работы по истории культуры

В нашей стране К.С. Льюис известен прежде всего как писатель, автор замечательной «космической трилогии» («За пределы безмолвной планеты», «Переландра», «Мерзейшая мощь») и «Хроник Нарнии». Многие знают Льюиса как современного богослова, у нас издавались и пользуются заслуженным успехом трактаты «Страдание», «Просто христианство» и примыкающие к ним «Письма баламута» и «Расторжение брака». Историко-литературные исследования выдающегося британского ученого и мыслителя переводятся на русский язык впервые.

Богословом Льюис был весьма и весьма необычным. Например, «Письма баламута» представляют собой переписку высокопоставленного черта с его учеником, молодым начинающим бесенком. Опытный работник ада дает своему ученику многочисленные деловые советы, которые должны помочь тому в деле соблазнения верующих. Такой прием дает возможность показать, на каком опасно близком расстоянии от адской бездны находится чуть ли не всякая христианская душа. Написаны «Письма» живо и изобретательно, автор настолько вжился в созданные им образы, что впоследствии ему пришлось «выздоравливать» из этой своей роли, «маска не хотела отпускать лицо».

«Хроники Нарнии» в отдельном представлении не нуждаются, на наших телевизионных экранах регулярно демонстрируют экранизацию этих интеллектуальных сказок.

Лично мне очень интересно, как было бы экранизировано «Расторжение брака». Удивительные, в высшей степени живописные картины встают перед читателем этого текста. Уильям Блейк как-то необдуманно заявил, рай и ад на самом деле пребывают в состоянии брака. Льюис с ним категорически не согласен, «что бы ни подразумевалось под этой фразой». Автор изображает поведение душ в чистилище и их последующую транспортировку в преддверие рая. Оказывается, даже души, доставленные к самим его вратам, иногда не в состоянии сделать шаг внутрь, на его территорию. Иногда человеку привычнее пребывать в аду, чем совершить над собой усилие и окунуться в райские просторы.

Льюис литературовед и историк демонстрирует умение взглянуть на объект исследования глазами современника, отличая намерения автора от дальнейших оценок и трактовок. По его мнению, самой большой бедой современного литературоведения является неумение отрешиться от сегодняшних представлений и посмотреть на явление средневековой литературы незамыленным взором.

«Аллегория» посвящена европейской аллегорической традиции — начиная с провансальской поэзии XI века и заканчивая эпохой Возрождения в Англии. В предисловии к «Потерянному раю» автор рассматривает природу эпической поэзии, богословие Мильтона и критикует романтические трактовки его поэмы.

Последняя книга Льюиса — «Отброшенный образ», в ней он реконструирует картину мира средневекового человека, образ, отвергнутый Новым временем.

Михаил ПОПОВ

Точки отражения. Современный рассказ / Семинар А.В. Воронцова

Показательно, что четвертый сборник современного рассказа литературного объединения, сложившегося вокруг семинара прозы, руководимого А.В. Воронцовым (на базе Литературного института имени А.М. Горького), носит название «Точки отражения».

В то же время предыдущий сборник вышел под названием «Точки созидания».

В предисловии Андрей Воронцов, неизменный руководитель ЛИТО «Точки», довольно оригинально поясняет понятие отражения, как он его понимает. Это «не зеркало, в котором отражается жизнь, — напротив, жизнь играет роль зеркала, отражающего творчество».

Однако почти все 70 лет существования советской литературы прошли под флагом социалистического реализма с его постулатом «отражения жизни в ее революционном развитии». Причем характер этого «революционного развития» определяют далеко не литераторы; он же выступает главным критерием литературной значимости произведения. Конечно, подобный подход к литературе опирается на более глубокие обоснования. Таковыми выступают не только доктрины К.Э. Лессинга (с его главным пониманием реализма) и Г.В. Плеханова (с его учением социологической направленности), но и вся сила марксистско-ленинского учения, поддержанная к тому же государственной мощью.

В русле ленинского учения искусство определялось как «отражение действительности в художественных образах», а результатом работы Первого съезда советских писателей во главе с Максимом Горьким было определение «социалистического реализма как отражения жизни в ее революционном развитии». Эта дефиниция потом корректировалась на протяжении десятилетий (ибо определять характер и уровень «революционного развития» мог далеко не каждый, обычно этим занимались выдвиженцы из партийной элиты).

В таком достаточно искаженном виде «античная доктрина мимесиса» дошла почти до конца ХХ века и, во всяком случае, на территории ¹/₆ земного шара была неоспоримым догматом в области литературы и искусства (конечно, всегда находились на нашей земле новаторы, которые и справа, и слева пытались покачнуть и расшатать упомянутый догмат, и лучшим из них это удавалось, но «магистральным» направлением в отечественном искусстве все равно считался он).

Хотя природа искусства всегда против этого однозначного «отраженческого» определения его сущности восставала. Взять ту же литературу. Если проза, то есть повествование, действительно допускала изображение «с натуры» (вспомним, как И.С. Тургенев в своих творениях подробно описывал природу, затем лицо и фигуру героя, затем складывающуюся ситуацию, конфликт и т.д.), то поэзия изначально строилась совсем по другим принципам — ее выразительная сила сродни музыке, поднималась она из глубины сердца поэта (древние упирали на то, что эта энергетика возникла при помощи высших сил) и захватывала, обольстив, подобно музыке (разумеется, настоящая поэзия), слушателя и читателя. Но, как говорил классик, от теоретических рассуждений «вернемся к нашим баранам».

Четвертый выпуск «Точек» поразил своим разнообразием. Выбраны четыре основных тематических раздела, и если последний — юмористический «Купили Вове рояль» — вызывает ощущение пробы пера (только рассказ Олега Надточея «Телефон» с трагикомическим оттенком выходит за грань анекдота и наводит на глубокие размышления), то три других раздела взыскуют к основательному критическому анализу.

Эти три раздела тоже оказываются неравноценными. Второй из них, названный по рассказу Ольги Борисовой «Поединок», привлекает своей первородностью. В давшем заголовок разделу рассказе фабула очень проста: муж ушел вместе с сыном на охоту, но после схватки с диким кабаном попал на операционный стол к жене-хирургу.

Движение в рассказе четкое и ритмическое, поступки понятны, чувства просты и наполненны. Так же как в рассказах Максима Шикалева и в отрывке из повести Зои Донгак. В последнем конечно же привлекают этническая окраска событий, очень сильное познавательное начало и опять-таки точно концентрированное описание конфликта.

Несколько особняком стоит в разделе рассказ Алексея Контаря (Смирнова) «№ 79». Здесь при лапидарном описании криминальной ситуации столь же лаконично (но ёмко!) представлены рефлективные переживания героя, что очень обогащает повествование.

В разделе «Утренний туман» мы встречаемся с весьма противоречивым новеллистическим пространством. Здесь на бытовом фоне Евгений Касаткин (рассказ «Память») выходит на глубинные, высокомировоззренческие проблемы. В литературном смысле получается не очень органично, но само обращение к высшим истинам конечно же поднимает планку повествования. Здесь же полуозорной рассказ Антонины Спиридоновой «Любовь до гроба» — он-то, как рассказ, и отличается цельностью и органичностью.

Привлекает современная ритмика рассказов Екатерины Осориной. Внутреннее движение в этих коротких описаниях делает их по-настоящему современными; кроме того, они завершаются четким кульминационным финалом. Остается только сказать: «Браво! Так держать!»

Юрий Жекотов продолжает тургеневскую традицию охотничьих (в данном случае рыбацких) рассказов.

Экзотическое описание, хороший русский язык, живописное начало — все это обогащает раздел, вносит новую, «экологическую» ноту. И наконец, о рассказе Татьяны Медиевской, завершающем раздел. «Утренний туман» представляет нам прозу так модной ныне реалистичной мистики. Собственно, мистики нет никакой; есть описание урока по вокалу и воспоминание героини о детстве. Но резкими штрихами обозначенное ощущение времени на фоне детского восприятия приводит к глубоким размышлениям о сущности и соотношении идеального и реального в человеческом бытии.

И наконец, о разделе, который, на мой взгляд, определяет ценность всего сборника и в то же время, за небольшим исключением, свидетельствует о принадлежности к высокому уровню современной российской прозы. Исключением, о котором шла речь, мне показались рассказы Елены Яблонской и Татьяны Рыбаловой, хотя и в них, если следовать принципам объективности, наличествует своя изюминка. Рассказ «В мире животных» привлекает особой, мягкой интонацией, в повествовании «Пальмы просят дождя» интересен разворот сюжета.

А вот четыре остальных рассказа взыскуют к чтению, размышлению и новому возвращению к текстам. Все они отличаются глубокой психологической насыщенностью. Рассказ Алексея Решенскова построен по традиционным лекалам. Его башмачник вспоминает отдельные эпизоды прошедшей жизни, и через эти переживания, а также через почти телесно ощущаемую пронзительную любовь героя к внучке читатель приобщается к извечному вопросу о смысле человеческой жизни, на который, как известно, сумел достаточно убедительно ответить Роберт Бернс. Великий шотландский поэт полагал, что смысл человеческой жизни обнажается в решении двуединой задачи, поставленной перед человеком: дети его и дела его. И закономерно (и в философском, и в художественном планах), что человек, не зря проживший жизнь, в последний миг пребывания на земле (у А.Решенскова — поднимаясь над родной деревушкой), славословит ее.

Сложная гамма человеческих отношений предстает перед нами в рассказе Нины Кроминой «Пахло смолой и летом». Бывшие жена и муж, оказывается, связаны друг с другом глубинными человеческими узами. У женщины проектируется выгодный брак с солидным и обеспеченным логистом. Но она соглашается на прогулку с бывшим мужем. Казалось бы, отношения у этих людей не могут иметь перспективы, героиня считает Петухова неумехой и увальнем, но реальная угроза, когда Маша спасает бывшего мужа, заставляет героиню ощутить их неразрывную связь. Рассказ написан «сжатым», точным слогом, на минимальном прозаическом пространстве очень четкими, так и хочется сказать, «живописными» мазками обозначены характеры героев и ситуация. Все это свидетельствует и о вкусе автора, и об уже имеющемся несомненном литературном мастерстве.

Показателен и рассказ Игоря Чечилина «Баклажан». В нем ощущается современный подход и к построению прозаической новеллистики, и к построению сюжета в ней. Он, этот сюжет, безыскусен; казалось бы, обычная школьная история, которая, впрочем, выходит за рамки школьного повествования, в обычную «взрослую», обремененную бытом жизнь. Но тональность действий и размышлений (главным образом героини) очень современна — отмечается динамикой и удачно найденной ритмикой.

И наконец, рассказы Анны Пименовой (Левицкой), давшие название разделу — «Блики».

Это странная проза. Нервная, неровная, очень пронзительная. Разве можно спокойно читать о переживаниях ребенка, который непрерывно сбегает из всех интернатов, куда его помещают, и упорно идет домой, к отцу-алкоголику... И такие простые мечты мальчика о полной семье, в которой он мог бы ощутить себя полноценным человеком, ухватить хотя бы часть того бесценного богатства, которое именуется счастливым детством. В другом рассказе («Блики») привлекает внимание тонкое ощущение героиней своей совместимости с природой. И в качестве контраста — не совсем гармоничные отношения с людьми. Все это написано по-моцартовски легко, но за этой легкостью угадываются и сдерживаемая высокая эмоция, и глубина.

Особенно явственно это проявляется в третьем рассказе — «Семеро детей». Это повествование убийственно мрачное по своему содержанию. Перед нами почти социологическое исследование параллельного существования двух женщин. Обе выполняют исправно высшее предназначение женщины — рожают детей; но их судьба и судьба их детей принципиально различаются. И горестный рок обрекает Надежду на жизнь с алкоголиками, потерю детей и вечную грусть. Здесь, на наш взгляд, молодой автор допускает существенную ошибку. Литература всегда, во все времена, оставляла людям надежду. Особенно это в традициях русской литературы, которая всегда сочетала надежду с состраданием и именно в силу этого глубоко человеческого (гуманистического) посыла во второй половине ХIX века и в начале XX века занимала ведущее место в мировом литературном процессе.

Обобщая все сказанное, можно констатировать, что четыре «Точки» явственно продемонстрировали рост мастерства у целого ряда авторов и обнадеживающие тенденции в этом направлении у большинства заявивших о себе писателей. И зерно здесь не в зеркальном «отражении», а в отражении бытия, которое подавляющее большинство авторов сборника пропускают через свое сердце, всей душой откликаясь на живописуемые ими события. Это, по сути, созидание нового, подлинного, литературного текста.

И хочется пожелать им успеха в достижении гармонии и совершенства («Совершенство всегда впереди», — утверждала великий мастер искусства Галина Уланова) на их тернистом, но возвышающем пути.

Вадим САЛЕЕВ

Николай Полотнянко. Судьба России

2015 год был объявлен в России годом литературы. По всей стране проходили разного рода литературные мероприятия: встречи с писателями, книжные выставки и ярмарки, презентации журналов и книг. Президентом России была поставлена задача «сделать русскую литературу, русский язык мощным фактором идейного влияния России в мире». Но едва ли можно говорить о том, что взявшиеся за дело чиновники выполнили поставленную перед ними задачу. А вот для подлинного творца не имеет никакого значения, чему посвящен тот или иной год, ведь вдохновение не прислушивается к начальственным указаниям, ему безразлична политика и совершенно неинтересны чиновничьи придумки. Говоря словами Пушкина,

...Я не ропщу о том, что отказали боги

Мне в сладкой участи оспоривать налоги

Или мешать царям друг с другом воевать;

И мало горя мне, свободно ли печать

Морочит олухов, иль чуткая цензура

В журнальных замыслах стесняет балагура.

Все это, видите ль, слова, слова, слова...

«Из Пиндемонти»

Истинному творцу важна внутренняя свобода, позволяющая оторваться от земного и унестись помыслами и чувствами в таинственные высоты, откуда весь мир видится по-иному. Эту свободу, возможность «не гнуть ни совести, ни помыслов, ни шеи», и, наконец, способность воспринимать прекрасное и наслаждаться прекрасным воспевал еще Пушкин. Пушкинская традиция жива и по сей день, а потому независимо от того, какой год у нас на дворе и чему именно он посвящен, в России продолжают выходить книги, отмеченные талантом, вдохновением и, по слову Гоголя, «духовной трезвостью». Не отчеты чиновников о проведенных мероприятиях и не сами мероприятия, а произведения, рожденные талантом и вдохновением, можно назвать главными событиями как года литературы, так и любого другого года.

Книга Николая Полотнянко посвящена России и ее судьбе. «Судьба России» — так и называется этот томик стихов, объединивший на своих страницах строки последних лет. Николай Полотнянко по праву считается продолжателем пушкинской литературной традиции. Легкость, точность, возвышенный лиризм, способность видеть высокое в низком — все эти черты, отличающие пушкинскую поэзию, присущи и стихам Николая Полотнянко. Поэт и не скрывает, что является продолжателем художественной школы Пушкина:

...Я опоздал. И взглядом провожаю

Кибитку с Пушкиным, она уже далече,

В созвездьи Лиры. Вьется Млечный след.

Поток времен бесстрастен, бесконечен.

И мне не повторить твой путь, поэт!..

«Судьба России»

Да, невозможно повторить путь гения, но гений становится путеводной звездой, и след, оставленный им, есть не что иное, как верная и прочная стезя, на которую можно ступить, не боясь, что звезды «Млечного следа» окажутся болотными огнями. Это стезя не только поэтическая, Пушкин для Николая Полотнянко — это пророк, способный указать и осветить путь России и русскому народу. Пушкин по сей день есть надежда России, ему под силу развеять ту тьму, в которую погрузился русский мир. Пушкин для Николая Полотнянко — это не средоточие абстрактных добродетелей, скорее это олицетворенное трезвомыслие, а также высота духа, благородство и, главное, дар слышать мироздание. И вот уже вслед за русским гением сам Николай Полотнянко словно бы сливается с космосом:

...И расступался

Предо мною лес.

Я крылья за спиной почувствовал упруго

И воспарил,

Не убоявшись бездн,

И пушкинский глагол коснулся слуха.

Мир говорил со мной,

Вдруг обретя язык.

И сполохи мерцали грозовые.

Склонившись над землей,

Я целовал родник

В уста его хрустально-ледяные.

«Кастильский ключ»

Бесчинства, творимые людьми, проистекают оттого, что человек по собственной воле как бы выпадает из мироздания, перестает быть его органической частью, после чего, как пасынок природы, начинает мстить ей, ненавидя себе подобных. Любовь, жизнь в согласии со всем миром, и прежде всего с ближним, — вот что такое правда, столь необходимая человеку. Именно правды не хватает сегодня России для того, чтобы воцарилось на ее просторах умиротворение, чтобы иссякла многолетняя смута.

...И русский есть народ, что озлобляет многих,

Кто ненавидит Божьи языки.

Он болен жаждой правды и тоски

По справедливости...

«Русский смысл»

Но все еще переменится, и правда возвратится в наш дом, причем возвратится внезапно и неожиданно для нас самих. Потому что эта правда сохранилась в Слове, и Слово однажды будет произнесено, и тогда

...Она придет — внезапная, как гром.

И рухнет лжи трухлявая основа.

И вновь в России все пойдет на слом

От одного лишь праведного Слова.

«Есть Правда-Бог»

Кто же скажет это последнее и самое важное Слово? Конечно, поэт — тот, кто свободен и отчаянно одинок, тот, кого сжигает изнутри Божья искра, затушенная в суете и небрежении простыми смертными, тот, кто обречен «быть вещей болью поколенья»:

...Что этот век?

Что век иной?

Не сотвори из них кумира.

Лишь ты один есть совесть мира.

Звенит врачующей струной

Над болями земными лира...

«Поэт»

Книга «Судьба России» исполнена возвышенного пафоса, но это не пафос квасного патриота. Боль за судьбу Отечества, стремление ответить на «проклятые русские вопросы», разгадать пресловутую «тайну русской души», осознать причину постигших Россию бед, а кроме того, размышления о скоротечности жизни, подсказанные собственным, а не чужим опытом, думы о назначении человека вообще и поэта, как человека, отмеченного особым даром, — вот что предлагает Николай Полотнянко своему читателю. Эта мудрая, суровая, немного грустная, но все же подающая русскому человеку надежду книга стала своего рода вехой, а лучше сказать — звездочкой Млечного Пути, проложенного Пушкиным.

Светлана ЗАМЛЕЛОВА