Функционирует при финансовой поддержке Министерства цифрового развития, связи и массовых коммуникаций Российской Федерации

Вода, сады, канунник прошлого

Алексей Александрович Минкин — сотрудник газеты «Московская правда» — родился в 1968 году. Публиковался в газетах «Православная Москва», «Православный Санкт-Петербург», в «Московском журнале», журнале «Божий мир».Лауреат Международной премии «Филантроп». Живет в Москве.

У воды много символов: самой жизни, очищения, безвозвратно утекшего времени. Кроме того, реки зачастую сравнивают с кровеносной системой человеческого организма, и потому столичная Москва-река сродни главной городской артерии. Нет без нее никаких движений и функций города, нет его существования. Ну а еще Москва-река сегодня соединит все объекты нашего путешествия и перенесет из дня нынешнего в минувшее, от которого, как предстоит убедиться, в первозданном виде осталось немногое. Ушли старинные селения, и полузабыты имена их владельцев, исчезли или значительно перестроены памятники истории и зодчества, упрятаны от людских глаз, а то и обмелели вовсе питавшие москворецкую водную систему десятки рек, речушек, ручьев.

И все же не будем печалиться — ведь в один и тот же поток невозможно зайти дважды. Невозможно и жить лишь прошлым, хотя помнить, беречь и чтить лучшее из того, что было, необходимо. Вспомним и мы, как и чем жили две исчезнувшие деревеньки в Южном столичном округе, а также связанный с одной из них московский Воспитательный дом. Итак...

Мы в столичных районах Зябликово и Орехово-Борисово Южное. Кажется, совсем недавно они были единым целым и составляли часть крупнейшего района советской Москвы — Красногвардейского. Конечно, это не подмосковные поселки Вождь Пролетариата или Заветы Ильича, но и здесь, в Красногвардейском районе, проявлялась нелепица с прозванием жителей — неужели все поголовно «красногвардейцы»?

Однако прежняя власть приказала долго жить, и новая жизнь поголовную мобилизацию отменила. Бывший Красногвардейский рассыпался на добрый (или недобрый?) десяток муниципальных крупинок. Два Орехова и Зябликово — из их сборной. Другой парадокс в том, что иные из новых районов не соответствуют границам своих исторических предшественников: так, историческое Зябликово выпорхнуло за черту Южного Орехово-Борисова, а Зябликово как нынешний район распростерся к Москве-реке, в пределы существовавшего села Борисова. А еще открылась и станция метро «Зябликово» — между прочим, с переходом на давно действующую «Красногвардейскую». Так что все здесь перемешалось, будто в небрежно кем-то брошенной колоде карт. Козырем же в странной игре, пожалуй, стали историческое самосознание и память, благодаря которым мы кое-что еще знаем и об исчезнувшем под спудом застройки Зябликове, и о давно застроенном Орехове.

Кстати, не столь давно на их нынешней меже, почти на углу Ясеневой и Тамбовской улиц, выросла скромная Покровская церковка, где, как и повсюду в храмах, имеется свой канунник[1], возле которого возносятся молитвы об ушедших. Только вот об ушедшем времени молиться бессмысленно — не вернешь. Да и деревень, собственно, никогда здесь не будет. Впрочем, что-то о них напоминает — имена местных улиц прежде всего. Вот, к примеру, Ореховый бульвар — название двусмысленное, но и о поселении, впервые прослышавшемся в 1589 году как пустошь Арехово Алмазниково, тоже чем не воспоминание? Долгое время Орехово было за родом Стрешневых, в том числе и за боярином Лукьяном Степановичем, тестем государя Михаила Федоровича, и его сыном, Семеном Лукьяновичем, насадившим в поместье плененных им литовцев и белорусов.

К концу XVII столетия Орехово по родству достается Голицыным, но с воцарением Петра пал просвещенный фаворит Петровой сестры и соперницы Софьи Василий Голицын, и деревенька отошла самодержцу в лице Дворцового ведомства. Не знаю, наезжал ли сюда сам император, однако доставшиеся земли, всего скорее, ценил, поскольку впоследствии одарил ими своего любимца и союзника в войне с турками — молдавского господаря Дмитрия Кантемира. Впрочем, и новоиспеченные российские князья Кантемиры здесь не задержались: один из сыновей Дмитрия Константиновича, Сергей, отказал Орехово и сопредельные селения Екатерине II, пожелавшей строить окрест величественную резиденцию.

Мы знаем Екатерину как продолжателя Петровых дел, в том числе как воительницу и покорительницу турок. Да, Россия с матушкой Екатериной значительно раздвинула створки границ и укрепилась — государыня-немка стала великой русской державницей. Между тем была она и великой благодетельницей и славной насадительницей просвещения. Благодаря ей в Москве возникло удивительное образовательное и богоугодное заведение, которому чуть позже суждено будет сыграть известную роль в судьбе соседнего Орехову Зябликова. То заведение — воспитательный, или Сиропитательный, дом, предназначенный для проживания, образования и дальнейшего определения в жизни тысяч сирот, подкидышей и незаконнорожденных. К слову говоря, к Воспитательному дому из орехово-зябликовских земель всего уместнее подняться вверх по Москве-реке, на скрестие Москворецкой набережной и Китайгородского проезда, причалить у мощных корпусов и отдать должное могучему начинанию российской императрицы и ореховской владелицы...

Проблема сиротства бытовала издавна — и если до Екатерины оставшихся без родителей детей принимали и воспитывали в Андреевском да Девичьем монастырях, то с нею, в «эпоху просвещения», в обществе всколыхнулась мысль о создании отдельного «сиропитательного» учреждения. Застрельщиком выступил известный просветитель И.Бецкой (говорят, и сам незаконнорожденное дитя князя Трубецкого), а первой вкладчицей благой идеи стала матушка Екатерина Алексеевна. В 1764 году, в день рождения государыни, Императорский воспитательный дом у Москвы-реки заложил генерал-губернатор П.Салтыков, и в связи с тем накормили свыше тысячи неимущих. В ознаменование события учредили памятную медаль, а позднее в заведении освятили домовую церковь во имя небесной покровительницы императрицы-великомученицы Екатерины. Увы, отличавшаяся, по воспоминаниям бывавших внутри иностранцев, благолепием и богатством церковь выгорела вслед за 1917 годом.

Между тем Карамзин повествовал, что строительный материал на царицыну затею частично подоспел из Люберец, где Петр III задумывал свою загородную, да не успел. Пошел нужный камень и от разборки стен Белого города. А вот Пыляев сообщал о месте строительства Воспитательного дома: там, где располагались Гранатный пушечный двор, двор Елизаветы Петровны и церковь Николы в Мыльниках. Так или иначе, сооружение выдалось грандиозным — для финансовой поддержки оного деньги собирались и по церквам всей империи. Откликнулись частные лица — и если поначалу Екатерина оставалась ведущей вкладчицей, то вскоре ее почин подхватили знать и купечество. Некое анонимное лицо перечислило сюда десятки тысяч, а знаменитый Прокофий Демидов, жалованный за пожертвования чином статского советника, и вовсе перевел на Воспитательный чуть не полтора миллиона, да еще и предоставил собственный дом на Донской.

Кстати, по заказу Бецкого парадный портрет Демидова с Воспитательным домом в левом углу исполнил Левицкий. до революции полотно украшало зал здания, а ныне им владеет Третьяковская галерея. Левицкий же написал портрет и другого удивительного благотворителя — бывшего крепостного Шереметьевых Н.Сеземова, держащего Воспитательный дом в руке. Сеземов, сколотивший состояние еще дворовым и вовремя выкупивший свободу, предоставил на основание Воспитательного до 20 тысяч. Демидов в этом смысле был, безусловно, щедрее. Да и богаче, бесспорно. С 70-х годов XVIII столетия он вообще перерос в главного опекуна заведения. так, на его средства при Воспитательном возникли коммерческое училище и родительный институт. Судачат, правда, будто собственных отпрысков Демидов держал на дистанции, в повиновении и строгости, а сам мог летом выезжать на санях по устланным солью усадебным аллеям и более предавался любимым занятиям — разведению ботанического сада и сочинению книги по пчеловодству. Тем не менее все дети унаследовали отменное состояние и к тому же получили образование в Гамбурге.

И еще о Гамбурге, или Гомбурге, как у нас говорили. Дело в том, что одна из графинь Гессен-Гомбургских, жаловавшая в Воспитательный дом определенную сумму, распорядилась, чтобы ежегодно из того учреждения выходили подготовленные к жизни сразу несколько питомцев с одинаковой фамилией: «Гомбургцевы». Между тем сама графиня до замужества звалась Анастасией Ивановной Трубецкой, разветвленному княжескому роду которой с 1620 года до передачи Дворцовому ведомству принадлежало поминаемое выше Зябликово...

Возможно, Зябликово именовалось по прозвищу одного из первых поселенцев — «зяблого», то есть озябшего, худосочного человека. Уже и в том его связь с Воспитательным домом, пристанищем сирот и детей беднейших родителей. Однако та связь косвенная, есть более непосредственные.

Итак, из Дворцового ведомства основательницей Воспитательного дома Екатериной Зябликово с прилегавшей землей как дар за низвержение Петра III досталось герою Чесменской битвы А.Орлову. С кончиной Орлова-Чесменского вотчина перешла его дочери Анне Алексеевне, которая, вымаливая грехи родителя, скиталась по обителям и жертвовала священству огромные деньги — такие, что вскоре почти разорилась и вынужденно заложила имения в казну. Распоряжением властей вырученное как раз направлялось на содержание Воспитательного дома, а вот зябликовские крестьяне — за годы до официальной отмены «крепости» — стали государственными, то есть вольными. Кого им было благодарить: нерачительную помещицу, Воспитательный дом в лице государства или Божий промысл?

Вместе с тем мужички Орловой-Чесменской тоже не лыком были шиты: так, при нашествии Наполеона часть их вступила в ополчение, а другая попросту громила и истребляла грабивших Зябликово французов чем и как доведется. Да и в Великую Отечественную зябликовцы по сусекам наскребли на нужды фронта, оплатив производство нескольких танков и самолетов. А еще даже до революции зябликовцы отличались почти поголовной грамотностью — отстроили и земскую школу. Чем опять же не связь с дававшим приличное воспитание заведением на Москворецкой набережной? Вот только с землицей зябликовцам не подфартило — скудовата местная почва. и тогда приспособились предприимчивые крестьяне тянуть из толстой проволоки более тонкую «канитель», а также вывозить на продажу в Москву известь. Кто знает, сколько ушло ее на корпуса Воспитательного дома?

Однако главным промыслом зябликовцев, как и соседей, ореховцев, стало садоводство. Думается, та садоводческая продукция попадала и на столы Воспитательного дома. Впрочем, вдоль Москворецкой воспитанники и педагоги того заведения и сами не без успеха развели сады и разбили грядки. Тут и воспитательный труд, и какое-никакое витаминное подспорье. Ну а уж сколько витаминов гуляло по наливным плодам ореховских жителей, и сказать невозможно. Сады и ягодники возделывались до сноса деревни в 70-х годах ХХ века. Кроме того, деловитые ореховцы держали на ведущем в Первопрестольную Каширском тракте дюжины две стоялых дворов, пяток лавок и чайных.

Кстати, с Каширки можно попасть и к Борисовским прудам, где существовала возведенная Карлом Бланком плотина, и к Царицыну, достраивавшемуся при Екатерине Матвеем Казаковым. Замечу: Бланк и Казаков стали и создателями Воспитательного дома, а царицынские предместья (не Орехово ли с Зябликовом?) фигурируют в романе «Княжна Тараканова» Г.Данилевского. Что ж, и наш Воспитательный навсегда крупным шрифтом вписался в сюжеты и судьбы отечественной мемуаристики и художественной литературы...

Как славная московская достопримечательность Воспитательный дом выделяется Загоскиным в книге «Москва и москвичи», и туда же, в Воспитательный, персонаж Салтыкова-Щедрина Порфирий Головлёв отправляет прижитого им с дворовой девкой сына. «Огромный Воспитательный дом» запечатлен в «Записках старого московского жителя» Карамзиным, и то же заведение упоминается Аксаковым в «Семейной хронике». П.Боборыкин, вспоминая первый визит в Москву с дядей зимой 1852/53 года, с упоением повествовал, как ехали они по Солянке мимо Опекунского совета Воспитательного дома и самого детдома.

Преподавателем законоведения Императорского Воспитательного дома в 50-х годах XIX века подвизался поэт и критик Аполлон Григорьев — правда, учреждение в его судьбе сыграло достаточно драматические нотки. Дело в том, что Аполлон Александрович увлекся дочерью надзирателя мужского отделения, проживавшего с семьей в казенной квартире главного корпуса. Пылкий Григорьев вечерами напролет пел под гитару и даже поставил на домашнем театре несостоявшегося тестя «Горе от ума» — причем приходивший сюда же будущий физиолог Сеченов сыграл Скалозуба, Григорьев — Фамусова, а его избранница — Лизу. Поэт посвящал возлюбленной и стихи, но, увы, отец семейства внезапно скончался, а дочь скоропалительно выдали замуж. Убитый горем воздыхатель мыкался по углам, попадал в долговые тюрьмы и большой прелести от жизни уже не испытывал. Финальным его стихотворением опять-таки стало посвящение любимой.

А были и иные знаменитые обитатели Воспитательного дома, относящиеся к миру литературы — уже советской. Это связано с послереволюционной передачей внушительного ансамбля так называемому Дворцу труда при профсоюзах и вселением внутрь десятков газетно-журнальных редакций. «Здесь учреждений было больше, чем в уездном городе домов» — так увековечили новое состояние бывшего Воспитательного авторы «12 стульев». Правда, помещения Дворца труда с давшей им работу газетой «Гудок» они вывели под названием «Дворец народов» и издание «Станок». В ту редакцию и направлялся Остап Бендер, встретив некстати внутри бедную мадам Грицацуеву. Между тем и бессмертный роман рождался в этих интерьерах: сотрудничая с «Гудком», Ильф и Петров сочиняли произведение вечерами, после работы. Да и обретался Ильф с таким же сотрудником Олешей прямо на полу печатного отделения газеты. Кроме того, с «Гудком» в те годы сотрудничали Булгаков, Катаев, Паустовский, Бабель, Славин — в общем, славное гнездышко обустроилось внутри Воспитательного.

Но и это не все. сирот дома волею автора «Войны и мира» посещал Бонапарт, и, к слову говоря, заведение и впрямь было знакомо «гостям» из наполеоновской Франции — один из них, Ларрей, весьма лестно отзывался об осмотренном объекте: «Это лучшее заведение подобного рода во всей Европе». Впрочем, тогда же, в 1812-м, дом № 6 более превратился в лазарет, нежели в детский приют, поскольку главный его надзиратель, Н.Тутолмин, разместил здесь раненых русских солдат и офицеров. Вслед за Отечественной войной штатные архитекторы Воспитательного дома Д.Жилярди и А.Григорьев перекроили под Опекунский совет заведения старой усадьбы на Солянке (дом № 12) — там с 1944 года размещается Академия медицинских наук, где, в частности, работал Н.Бурденко. С Солянской же стороны вход в Воспитательный украсили скульптуры И.Витали, а знаменитый зодчий М.Быковский по-новому обустроил домовую церковь, которая обогатилась иконостасом его рисунка.

Что ж до Опекунского совета, то и он был прославлен нашими классиками. так, гоголевский Чичиков мечтал заложить сюда скупаемые им мертвые души. Кроме того, в совет обращались с целью закладки имений разорявшиеся дворяне — в их числе сюда наведывался Пушкин. Таким вот образом еще раз была подчеркнута связь Воспитательного с литературой. Связан он и с театром — по крайней мере, идеолог заведения Бецкой обращался к тогдашнему распорядителю театральной Москвы Медоксу, и тот сколотил при Воспитательном труппу. Пятую часть доходов Медокс перечислял Опекунскому совету, а совет в свою очередь занимался еще и образованием актеров, поставляемых даже на столичную сцену.

С приходом иной формации в устоявшемся ритме Воспитательного все вдруг задрыгалось и завертелось, будто в дурном канкане. После Дворца труда, где речью отметился Ленин, и множества советских учреждений в 1938-м объемы Воспитательного заняла Военно-артиллерийская академия имени Дзержинского, а в наши дни — Академия ракетных войск имени Петра Великого. Теперь и ее пытаются с чем-то слить и вывести за пределы слишком уж дорогой и златоглавой столицы. Неча тут, понимаешь, служивым, здание должно работать на прибыль.

Так работали когда-то и чудесные зябликовские сады, под сень которых можно было бы отсюда спуститься вниз по москворецкому течению. Только сгинули те сады под штурмом наступившей Москвы, а еще до того их постигла другая схожая беда — натиск вредителей. Земство попыталось помочь зябликовским садоводам распространением «парижской зелени», да мужички к новшеству отнеслись с недоверием, опрыскали отдельные деревья, и урон в итоге случился немалый.

К чему я? Все к тому же — к исторической памяти, небрежного отношения к ней она не попускает. И хорошо бы нам, наследникам и потомкам, лишний раз вспомнить все то нужное и хорошее, что накапливалось и нарабатывалось вчера, а не только вырубать сады собственной памяти и мутить воды истории, превращая прошлое в омертвевшие поминальные канунники. Нет, мы достойны большего. Сады должны плодоносить и радовать, вода — оживлять и питать, а «воспитательный дом» — вразумлять и воспитывать. Тогда не нарушится связь времен, сохранится ироническая преемственность, в том числе между прошлым московского воспитательного дома, исчезнувшими деревеньками на юге столицы и Москвой нашего времени...

 

[1] Канунник — четырехугольный стол с мраморной или металлической доской, на которой расположены ячейки для поминальных свечей; также каноном называют место рядом с тетраподом (обычно приставной столик), куда приносят продукты для поминовения усопших.





Сообщение (*):
Комментарии 1 - 0 из 0