Увольнение режиссера

Талантливый режиссер-авангардист Роберт Жеваниа, сухощавый, приземистый молодой человек, славившийся не только свободной формой своих спектаклей, но и экспериментальным методом работы с командой, после полугода яростного отстаивания своей творческой позиции с драматургами, критиками, реквизиторами, художниками, костюмерами, монтировщиками и даже с капельдинером, завпостом и театральным кассиром, начисто поругался с актером Мочалкиным! И в самый разгар руготни неожиданно почувствовал: с него хватит. Актер Мочалкин обыкновенно имел привычку скандалить и уходить в середине репетиции, но на сей раз Жеваниа не стал дожидаться этого ожидаемого действа и поспешил первым убраться восвояси. Ругня и чувство опустошенности так его озаботили, что, уходя из репетиционной, он забыл переодеться и пошел домой по дождю в сменной обуви.

Уже дома Жеваниа долго ходил кругами по комнате, потом прилег на диван, свернулся калачиком и пролежал с открытыми глазами более часа, пока не проснулся спящий рядом на разложенном кресле его друг, соратник и однокурсник Мазикян.

— Ты что же это, Робик, на репетицию не пошел? — изумился Мазикян, он спросонья сразу не разобрал, что к чему. — Что молчишь-то? — спросил он, потягиваясь.

Впрочем, с едва заметным интересом, потому что больше его заботило собственное похмелье, и он отправился проверить холодильник на предмет, не осталось ли там пива «со вчерашнего».

— Хоть ботинки бы снял! — не унимался Мазикян. — Вон весь диван запачкал, а сам вчера меня отчитывал, что я в полотенце насморкал.

Он нашел-таки в холодильнике почти целую бутылку выдохшегося пива и пил его большими глотками, с довольным видом. Вдруг он икнул, вытаращил глаза и, сдавливая отрыжку, спросил:

— Роберт, что с тобой? В театре случилось что? Что молчишь-то? Как ты себя чувствуешь? Я тебя спрашиваю!

Жеваниа молчал, по-прежнему уткнувшись в стену взглядом, судорожно вздыхал и лишь эпизодически вздрагивал, что-то бормоча себе под нос. Вид у него был безнадежно мучителен.

— Тебе нужно обязательно выпить! — сказал Мазикян. — У тебя есть деньги? Ах да, ты же мне вчера давал, у меня остались. Я сбегаю.

Мазикян наскоро оделся и убежал в магазин.

Через полчаса он вернулся не один, а с Леней Шлыковым, актером экспериментального театра «Шифоньер». Артист был одет в свободные джинсы, пиджак прямо на футболку с надписью «В ж...у рэп» и имел поразительное свойство быть свободным до ближайшего вторника и всегда иметь при себе бутылку горячительного.

— Роба! Сердце мое! — Леня «по-актерски» улыбнулся и вошел, не снимая кеды.

Комнату мгновенно наполнил запах перегара.

— Слышал, ты заболел. Ну, ну, хватит уже, выпей-ка вот самогонки. Совсем как сироп! Всю хворь на раз уничтожит!

Шлыков достал из кармана самогон «Синий бархат» и без жадности налил в стакан-раскладушку, который он ловко извлек из другого.

— Пей, — торжественно сказал Леня и сунул полный стакан Роберту прямо под нос.

Роберт выпил, немного поморщился, свернулся обратно калачиком, глубоко вздохнул и пробормотал:

— В «Макдоналдс»!

— Вот так! Заговорил! — усмехнулся Мазикян, который в это время деловито варганил плюшки из невесть откуда взявшегося гашиша.

— Это тебе ни к чему! — назидательно подхватил Шлыков. — В твоем состоянии тебе нужен натурпродукт!

Он непринужденно жахнул залпом стакан самогона, скривился и, повернувшись, сказал уже Мазикяну:

— Жарь, жарь...

— В «Макдоналдс» уйду работать! — вздохнул Роберт. В его голосе звучала фрустрация.

— Ну, это не простуда! Тут ситуационный стресс налицо! — наливая очередную рюмку, вещал Леня. — Сам подумай, что ты несешь! Ты давай... это... перекури, выпей и в себя приходи. Нам скоро на фестивале «ЭпиSтему» играть, как мы без тебя?

Леня затянулся гашишем и, не выдыхая:

— Жарь, жарь...

— Ох-ох-ох... — задрожал Роберт и глубже вжался в диван.

— Ну, скажи, куда ты собрался? Что тебе там, в «Макдоналдсе», делать? И кто ты там будешь? Член бригады? — съязвил Леня, и они с Мазикяном засмеялись.

Роберт как-то ожил взглядом и даже порозовел. Он хотел даже что-то возразить, но не смог, потому что его прервал показавшийся в дверях бард-самоучка Витя Жабин. В руках у него была гитара. Вид, как обычно, был пьяный и счастливый.

— Мое почтение всем присутствующим! Сегодня утром меня посетило чрезвычайное вдохновение. Настолько прекрасное и чистое, что последний раз я испытывал такое, когда от меня ушла жена. Я решил это использовать и написал песню. Прошу послушать.

— С удовольствием, — в один голос сказали Мазикян и Леня.

Роберт отвернулся к стене.

Витя прошел в комнату, растер мокрые пальцы и начал наигрывать приятную мелодию перебором.

Тучи, тучи, тучи,
Вороные облака.
Руки, руки, руки
Обнимали без конца.
Губы, губы, губы
Обещали навсегда...

Витя пел и играл. Леня достал из внутреннего кармана пиджака еще одну бутылку самогона. Мазикян жарил гашиш. В комнате стоял колючий смог и густо пахло перегаром. Они спели около дюжины песен, иногда хором, иногда пел Витя один. Пару раз Леня выхватывал гитару из рук Вити и играл песни из репертуара группы «Король и Шут». Затем Леня и Витя, как истинно творческие люди, долго рассуждали на тему кто круче: Хармс или Бродский и как повлиял на общественное культурное сознание постмодернизм, не забывая при этом про самогон и гашиш.

Самогон закончился, как всегда, неожиданно скоро, и вся компания решила прогуляться до ближайшей бакалеи. Комната опустела. Роберт лежал и периодически вздрагивал. Сквозь наступившую тишину можно было четко расслышать в его бормотании: «Ох-ох-ох».

В этот момент, осторожно открыв дверь, в квартиру вошел Лев Валерьевич Мочалкин. Он внимательно окинул комнату взглядом, брезгливо перешагнул пустую бутылку из-под пива, лежащую на полу, и подошел к окну. Несколько минут он безмолвствовал и задумчиво смотрел вдаль, переминаясь с носка на каблук, затем опустил глаза и произнес:

— Роберт, ты сам во всем виноват! Стыдно! Стыдно, Роберт. Удариться в амбицию, рвать репетиционный блок и удаляться безвозвратно, когда я тебе столько раз повторял: Роберт, ты не закончен! Чтобы пройти сцену из точки А в точку Б, ее нужно произвести, завернуть в упаковку и поставить на стол! Это догма, Роберт! — Лев Валерьевич собрал кисть руки в бутон, поднял ее на уровень плеч и выразительно посмотрел на нее, продолжая свою тираду. — Ты же... просто-напросто наплевал на содержание, спрятал форму в клише и ничего не предложил взамен! Это как украсть, Роберт. Пойми, я не резонирую, совсем даже наоборот, но ты не оставил мне никакого выбора персонажа! А мизансцены? Это же, право, какая-то буффонада!

— Ох-ох-ох, — тихо бормотал Роберт.

— В целом, конечно, идея привлекательна. Мне она очень импонирует. В ней присутствует атмосфера, движение, можно щупать глубину, увеличивать диапазон, не сваливаясь в штампы, копать, копать, копать и наконец оправдать рисунок, который ты стремишься мне навязать.

— Ох-ох-ох! — Роберт уже выл.

Мочалкин закатил глаза и запрокинул голову, кончики пальцев сложенной в бутон лотоса кисти руки прикасались к его вертикально поднятому носу. Так он простоял чуть меньше минуты, при этом успев медленно закрыть и открыть влажные глаза. Шмыгнув носом, он посмотрел на тяжело дышащего Роберта и сказал:

— Роберт, ты что? Заболел, что ли? Я надеюсь, что не я тому причина. Ты же тоже меня... гм, гм... а я тебя, ты знаешь, уважаю, несмотря ни на что. Ты выздоравливай, репетиция завтра в десять.

— Ох-ох-ох...

Лев Валерьевич повернулся и бодро зашагал к выходу. По пути он споткнулся о пустую бутылку и громко выругался. Дверь он и не подумал закрывать.

Роберт остался один, в полной тишине, которую изредка нарушали звук поднимающегося лифта и бряцание ключей в подъезде, открывающих замки дверей. Он тяжело дышал и повременно вздрагивал.

К вечеру вернулся Мазикян с двумя бутылками пива в одной руке и одной, начатой, в другой. Он рассказывал, как они с Леней придумали спектакль авангардной формы, с эмбиентным^[1] звуком, как Роберт им будет нужен и тому подобное, но тот все так же лежал с открытыми глазами и тяжело дышал...

Утром следующего дня он устроился работать в «Макдоналдс».

2018
 

Деньги есть

Санька Баранов, грузчик с Кировского, продал свою комнату в коммуналке на Огородниковом переулке. За пять тысяч долларов. От тетки ему досталась. По наследству. Тот еще случай был.

— Что мне эта одна комнатенка, — говорит, — у меня еще две есть. А так-то, если в реальности, если взять нас обоих с Зинкой, так вообще в отдельной квартире проживаем.

Зинка, кассирша из местного продуктового «24 часа», была соседкой Саньки. По трехкомнатной коммунальной квартире. У него две смежные, у нее третья, рядом с туалетом. Как-то летом они шибко запили и поняли, что друг друга любят, значит. Стали жить вместе. Поженились. Тогда у Саньки этот план и созрел: комнату продать.

Пригласили Валерку в гости. Друга детства. Взяли горячительного. Решили отметить успешную продажу. Сели за стол.

— Поеду в Москву, — говорит Санька, — Зинке шмоток накуплю. Деньги есть. В Москве же шмотки другие совсем. Фирменные сплошь да рядом, и качество лучше наголову. В столицу-то абы что не повезут. Их там за такие дела враз прищучат. Не то что здесь, в Питере. Периферия, одним словом, провинция. Помойка, что уж говорить.

Зинка сидела за столом напротив, жевала маринованную помидорину и понимающе кивала. А Санька все говорил.

— Еще отдохнуть нужно. Это обязательно. Поедем с Зинкой в Египет. В Хургаду или там в Шарм-эль-Шейх, мне сейчас вообще без разницы куда, — не унимался Санька. — Человеку отдохнуть же надо. Без отдыха никак нельзя, без путешествий. Тоска одна. Тоска и упадок сил. Зачем еще деньги-то? Чтобы тратить. Тратить и получать от этого кайф. Теперь-то уж совсем можно. Деньги есть.

Санька сидел довольный, дружески обнимал Валерку за плечи. Потом принес из шкафа завернутые в газету деньги, демонстративно развернул их и положил прямо перед собой на стол. Потом обильно слюнявил пальцы и не спеша пересчитывал их. Изредка выдергивая из пачки купюры, подносил их к окну и долго глядел сквозь банкноту на свет.

— Вот они, родимые. Пять тыщ. До копеечки, Ленин к Ленину. Бенджамин Франклин. Ин гат ви траст^[2].

Так они сидели пару часов, праздновали. Санька все думал, куда ему деньги потратить, а Валерка ничего так, особо не возражал, но и не поддакивал. Себе на уме. Зинка посидела еще немного и спать пошла. Пьяненькая совсем. А мужики-то засиделись, за второй потом сбегали. Санька всё деньги в руках мусолил и, махая перед носом у Валерки пачкой долларов, хохоча, спрашивал:

— Вот скажи, Валерка, кто твой лучший друг?

— Ты, Санька.

— А почему?

— Потому что у тебя всегда есть что продать!

— Это точно, — отвечал Санька.

Они весело хохотали. Потом кто уж из них предложил пойти поиграть в игровые аппараты и не помню. Вроде бы Валерка.

— А знаешь, Санька, — говорит, — что лучше в два раза, чем пять тыщ?

— Не знаю, — отвечает Санька.

— Десять тыщ! Имеются тут недалеко одни игровые аппаратики. Неплохие. Можно удвоить сумму.

— А что, пойдем, — согласился Санька, — деньги есть!

Короче говоря, проиграл Санька в покер все деньги за комнату, да еще назанимал кучу. И тоже проиграл. Неделю, наверное, играл. Все ему не угомониться никак было.

Зинка с ним развелась. То ли из-за того, что в Египет не поехали, то ли оттого, что шмоток не купил. Только разменял он свои две смежные комнаты на третью, рядом с туалетом, с доплатой. Долги-то отдавать нужно как-то было. А в Санькины комнаты Зинка с мамой заехали. Валерку он больше не видел: продавать-то нечего уже было.

2020
 

Сука

Вики — очень красивая, ухоженная от кончика носа до кончика хвоста собачка породы корги.

Шерсть густая и блестящая. Вес держится в норме, не скачет.

Первый хозяин забрал ее щенком в дорогом, фешенебельном питомнике за приличные деньги. Наличие титулованных родителей, экспортная родословная и ветеринарные документы прилагались в комплекте.

Вики очень сообразительная. Схватывает все на лету, мгновенно ориентируется и быстро адаптируется, даром что ведет себя так, только когда ей это выгодно. Хрен тебе тапки принесет, пока вкусняшкой не поманишь.

Вики жутко ненавидит кобелей. Никто на нее так толком и не залез. Та еще недавака.

Вики любит любить. Руки тебе все вылежит, потом будет душераздирающе глазки строить и пасть разевать, пока в постель не запустишь. А как залезет — не выгонишь. Огрызаться начнет.

Суп и сосиски Вики не ест. С голоду помрет, а не притронется. Только корм дорогой, красную рыбу или печенку. На худой конец фарш говяжий. Исключительно парной. Если сутки в холодильнике простоит, то уже и нос воротит.

Вики не поедет в «экономклассе». Только «бизнес» и выше.

В машине всегда садится на переднее сиденье. Если сзади посадишь, то будет скулить и гавкаться.

Намордник можете ей даже не показывать: укусит.

Ошейник у Вики «Louis Vuitton», попона от «Cavalli», шуба из белой рыси. Трусы у Вики по двадцать тысяч рублей; если дешевле, то даже не обнюхает.

Еще Вики любит все яркое и блестящее. Желательно золото. Белое. Когда хозяин ходит с Вики по магазинам, Вики любит застыть у прилавков и, то и дело сглатывая слюни, рассматривать витрины с сережками, колечками и другими ювелирными прелестями.

Если Вики чем-то не угодишь или не купишь, что просит, она начинает капризничать и болеть.

Ну а если брошку на ошейник повесить, то может и описаться от радости.

У Вики свой Инстаграм. Вики любит фотографироваться. В очках, сидя, лежа и с высунутым языком. Второй хозяин часто берет Вики на курорты и фотографирует ее на пляже, в примерочных кабинках дорогих бутиков или за столом в ресторанах. Вики любит курорты и рестораны.

Первый хозяин тоже часто возил Вики на море, но ему быстро надоели ее фортели, поэтому при случае сбагрил Вики «в хорошие руки».

У Вики раздутое самомнение. Раздутое самомнение — это когда она до улицы не дотерпит и нагадит на ковер, а потом все кругом виноваты.

У Вики нет детей. С одной стороны, пора бы уже, а с другой — может быть, даже и к лучшему. Мамаша из нее была бы так себе.

* * *

Валера выкуривал третью сигарету за пятнадцать минут.

— Жалко суку, — сказал он вслух и плюнул в стоявшую перед ним пустую сумку-переноску с надписью «Вики».

Затем нервно бросил окурок себе под ноги и принялся истерично его растаптывать.

Рывком поправил галстук, вытер ладонями лицо, мрачно улыбнулся. Бросил через плечо короткий прощальный взгляд на вывеску «Приют для собак в Бирюлево» и пошагал прочь.

* * *

Вики старая, никому не нужная, хромая псина. Три дня назад Вики покусал блохастый кавказец. Она неподвижно лежит в своей клетке с влажными глазами и сухим носом. Медленно вздыхает и сопит. Но иногда встает, чтобы поесть каши.

2019
 

Бушерон

«Все! Ну теперь-то уж точно все!» — думала Анжела, отсылая последний мэйл со списком участников. Наконец-то она закончила все свои приготовления: «Теперь-то уж Пестрович точно с ума сойдет. Обзавидуется». Анжела самодовольно улыбнулась, предвкушая, как этот старый козел будет осыпать ее благодарностями. Чувствуя, как разгораются ее щеки, она представляла, что в данный момент он думает о ней: «Старый козел. Пусть еще только попробует зажать денег на гонорар, вообще ему такое устрою — во сне не приснится».

С выкрашенными в смоляной цвет волосами, худая, в строгом деловом платье, стянутом модным ремешком, с ядовито-медным загаром и часиками «Chopard» на левой кисти, Анжела уютно восседала за офисным столом и мечтательно грызла конец дорогой перьевой ручки. По образованию она дизайнер, но нашла себя совсем в ином качестве: мастерицей умело втолковывать сотрудникам мотивационную чепуху, устраивать разного рода мероприятия, вроде банкетов, всяческих разных приемов и светских раутов. За это ее Пестрович и ценил.

Анжела родилась в деревне Дранке Карагинского района на Камчатке. Хилая девчонка с длинными ногами и невыносимо ласковым взглядом ярко-синих глаз, она с детства прослыла первой красавицей на селе. Родители — папа водитель, мама медсестра — наглядеться на нее не могли, называли ее принцессой. Еще в школе, когда пришла пора естественного созревания, от ухажеров не было отбоя. Анжела же с малых лет почувствовала себе цену. Не то чтобы ей совсем не нравились местные ребята, кое-кто даже очень, просто она с малых лет определенно решила для себя, что нужно как-то устраивать свою личную жизнь, и совершенно точно не в этой дыре, а в Москве как минимум. С мыслями о столице она рано потеряла девственность, так, на всякий случай, для солидности, так сказать. С парнем старше ее. И как исключение из правил — жутко легко сломала ему жизнь. Потом она выпросила у родителей деньги на учебу в Москве, убедив их, что только там она сможет реализовать свой безграничный потенциал, уехала и поступила в МГУДТ^[3], на платное...

Папа и мама отдали последние сбережения. Что-то заняли у соседей и сразу же принялись копить, отказывая себе во всем. Даже фрукты покупать перестали. Дорого. Вдруг у Анжелочки трудности станутся? Так мы поможем. Только бы у нашей принцессы все хорошо было, только бы не забывала она родителей.

Вспоминала о них Анжела, только когда нужны были деньги.

Потом, окончив университет, она с бульдожьей хваткой принялась строить карьеру: заводила знакомства, посещала нужные заведения, спала с кем надо — в общем, делала все то, что нужно для того, чтобы быстрыми шагами взбираться по ступенькам социальной пищевой цепи.

Так она попала к Пестровичу, русскому еврею, состоятельному ювелиру, владельцу двух бутиков «Бушерон» в России. Он был учтив, обходителен и вежлив, но в то же время был вполне способен сделать порядочную пакость. У него были крупные уши, такие своеобразные антенны, которые являлись признаком непреходящей способности слышать все и вследствие этого быть всегда на шаг впереди конкурентов. Как он сам признавался Анжеле, ему давно нужна была управляющая — красивая, хрупкая, русская девушка «с яйцами».

С ним у Анжелы дела пошли в гору. Пестрович ужасно не любил и не умел организовывать всяческие разнообразные светские мероприятия, тем более торговаться с разными «наркоманами» и «бездельниками», как он называл артистов и музыкантов, уламывая их на меньший гонорар. Но раз в его деле без этого обойтись было нельзя, то он давно подыскивал себе помощницу, кому можно было безболезненно спихнуть эту неприятную для себя обязанность. Анжела подходила для этого как нельзя кстати: жгучая брюнетка, кокетливо хамоватая и жадная, она полностью замкнула на себя этот спектр деятельности. Все модные показы, презентации, приемы и закрытые вечеринки вместе с ведущими и артистами были у нее «под колпаком». Пестровича такое положение вещей вполне устраивало.

Так за пять лет работы на Пестровича Анжела приобрела «однушку» в Жулебино, подержанную «BMW» и сумела отложить небольшие накопления. После этого на Анжелу напала дурь: нервная и заносчивая, она начала скучать, отрывалась на сотрудниках, могла просто так накричать и уволить с работы. Она сама чувствовала, что с ней что-то происходит, и понимала, что настала пора покинуть Пестровича и пойти своей дорогой.

Этот корпоратив подходил сейчас как нельзя кстати под ее планы. Она пригласила на выступление Шнурова. Знакомство с ним поможет завести необходимые связи. Она всегда тусовалась с приглашенными артистами и потом, при случае «козыряла» знакомством с ними или через них находила нужных себе людей. Как-никак таким же образом она и познакомилась с Пестровичем, у которого тоже было много нужных знакомых, но старый еврей держал все свои связи при себе. В случае со Шнуром все будет иначе. Пестрович давным-давно хотел пригласить к себе Шнура, закрытые концерты которого определенно являлись, как бы сказать, визитной карточкой респектабельности заказчика перед партнерами. Но Шнур, точнее, его директор постоянно отказывал Пестровичу, и тут Анжела была на высоте. Она подняла все свои связи, вплоть до бывших любовников, и ухитрилась-таки пригласить звезду на выступление в честь показа новой ювелирной коллекции дома «Бушерон», заплатив немалый гонорар.

Развалившись в кресле, Анжела ковыряла позолоченной ручкой зубы и мечтала: «Подловлю его на выходе. Исполню роль радостной дурочки. По-любому пригласит куда-нибудь сходить. Он же не педик. А там глядишь, если все правильно сделает, то, может, ему и дам». От этих грез у Анжелы начинали потеть ладошки и кружилась голова. Дальше она уже себе представляла, как она со Шнуром заводит откровенные беседы за жизнь. Она же тоже из обычной семьи, из провинции, сделала себя сама и тому подобное. «Знаешь, Сережа, — говорила она сама себе. — Мне так все надоело! Этот Пестрович, бутики, ювелирка. Хочется бросить все к чертовой матери и укрыться за спиной настоящего мужчины!» Анжеле почему-то казалось, что она уже его давно знает, что он ее поймет. Это же Шнур, настоящий артист, а не какая-то дешевая подделка из «Дома-2».

В разгар мечтаний позвонил Пестрович — справиться, все ли готово к завтрашнему показу. Получив утвердительный ответ, собирался было прощаться, но замялся и, кашлянув, спросил: «Шнур будет?»

На показе Анжела блистала и летала. В золотом коротком платье-секси, после трех часов, проведенных в салоне красоты, где ее в четыре руки надраивали гомосексуалисты-косметологи, она была неотразима. Ее любили все. Всем хотелось быть рядом с ней. Как могло быть иначе? Она была самой очаровательной женщиной среди всех. Пестрович был чрезвычайно удивлен данным обстоятельством и весь вечер публично осыпал ее комплиментами с головы до ног. Анжела только скромно улыбалась и немного нарочито краснела. Так, чтобы заметили все вокруг. Она старалась быть внимательной ко всем гостям. Она знала, как обращаться с людьми.

На выступлении Шнур со свойственной только ему лексикой изрядно повеселил публику: застебал Пестровича, попрощался матом и стремительно удалился в гримерку.

Анжела ждала его у выхода на улице. Шнур не спешил. Вот уже стоит его заведенная машина и водитель смотрит на часы. Анжела сердилась: «Что-то долго. Он, сука, бухает там, что ли?» Наконец он показался в узком коридоре. Трезвый. Поджарый. С очень серьезным видом он пошагал пружинистым шагом по направлению к Анжеле. Она стояла, нервно вцепившись в подол платья двумя руками, не замечая, что закатала его уже почти до трусов. Поравнявшись с ней, Шнур чуть замедлился и вопросительно взглянул на нее. Анжела заискивающе заглянула ему в глаза и сквозь дурацкую улыбку, искорежившую лицо, произнесла:

— Ой, а я вас знаю!

На лице у Шнура не дрогнул ни один мускул, и, прежде чем он уселся в свой толстозадый «мерседес» и укатил восвояси, сказал:

— Пошла на х...!

2019
 

РАССКАЗЫ ИЗ ЦИКЛА «ДОСКА ПОЧЕТА»

Лена

Квартира Лены находилась на третьем этаже. Трехкомнатная. Жилая площадь невелика, но достаточно удобна. Зеленые шторы и чистота придавали уюта. В подъезде имелся лифт, хотя при желании пешком можно было добраться гораздо быстрее. Что, в общем, являлось обычной практикой у людей, живущих в домах-кораблях, которые понастроили на юго-западе Ленинграда в семидесятые. Короткие лестницы с низенькими ступеньками, миниатюрные кухни, домофон и вечно воняющий мусоропровод — вот, пожалуй, и все достоинства легендарной шестисотой серии. Рядом с домом простирался большой, ухоженный двор на пять домов, пестрящий саженцами тополей, что в изрядном количестве натыкали соседи во время жилконторских субботников.

* * *

В прошлом Лена подавала большие надежды в волейболе. На всех собраниях с родителями детский тренер, гориллоподобный татарин, высоко отмечал ее физические данные: высокий рост, быструю реакцию, несмотря на природную худобу, внушительную костистость. Играя диагональной, она могла вытащить любой матч в одиночку: обладая реактивной скоростью, она бойко вбивала в пол все низкие мячи, как гвозди, и с легкостью блокировала удары соперниц. Силовая подача у Лены была так вообще катапульта. Тренер в Лене души не чаял. Постоянно звонил ее родителям, справлялся о делах в школе. В приватных беседах, которые часто практиковал с игроками своей команды, он садился рядом, клал руку ей на коленку и томно рассказывал про ее перспективы.

Родители погибли в авиакатастрофе, когда Лене не исполнилось и восемнадцати лет. Ее все поддерживали. Тренер сочувствовал больше всех и взял над сиротой негласную опеку. Он выбил из клуба субсидии и организовал похороны. Помогал приватизировать квартиру, чтобы Лена была полноправной собственницей. Лично ходил хлопотать за нее в университет Лесгафта^[4]. Всякий раз, когда он провожал Лену до дома, обещал наискорейшим образом устроить первый профессиональный контракт. Потом в один прекрасный день он нажрался и изнасиловал Лену в раздевалке.

* * *

Торговать эфедрином Лена начала примерно год назад. Как-то само закрутилось. В то время Лена уже третий год плотно приторговывала и кололась героином. Кто-то из приходящих на квартиру наркоманов посоветовал сбить дозу на «белом». Понравилось. Дальше все просто: Лена нашла «канал», закупилась и через неделю обнаружила, что выручка намного больше, чем от продажи «хмурого». Пошло-поехало. Неудобства доставляли только отморозки. Если с ментами все было понятно: раз в месяц приезжали, забирали наличку и предупреждали о всяческих там облавах и так далее — то с отморозками дела обстояли хуже. Эти таскались чуть ли не каждый день и требовали отдать кайф, а то и деньги в придачу. В лучшем случае если только по роже дадут, а то пару раз вообще ножом пырнули.

Тут и появился Зос. Тоже из отморозков, но с пониманием дела. Его уважали, а Лена с ним трахалась. Кого-то он прогнал, кого-то порезал, с кем-то договорился. Дело пошло, и Лена стала знаменитой на весь район барыгой. Поставили железную дверь. Просверлили отверстие. Через него брали деньги и передавали кайф, используя на всякий случай кодовые слова. Схема работала. От клиентов не было отбоя.

Впрочем, Лена редко придавала значение этим воспоминаниям и еще реже жалела о завершении спортивной карьеры. В настоящий момент ее беспокоили две вещи. Первая — это когда же приедет Зос. Наркота вчера закончилась, и Зос ночью уехал закупаться. Ее уже порядком кумарило. Вторая — маленькие красные прыщики на лице, вскочившие с утра. Вроде обычные прыщи. Ничего особенного, такое бывало, и Лена даже любила их давить — упоротая. В этот раз давка прыщей обернулась сильной болью. Лена стояла перед зеркалом и трогала кончиками пальцев красные пятнышки на худощавом лице. Кожа вокруг пятен была неестественно твердой.

«Где же Зос?» — подумала Лена. Должен был уже приехать. Он парень-то хороший. Воевал. В принципе и заботится о ней «по-своему». Можно сказать, даже любит, тоже «по-своему». А то, что иногда поколачивает, так это у кого не бывает. Можно сказать, рабочие моменты. В конце концов, выбор-то у нее совсем небогат. Красавицей она никогда не была, а мужик ей в деле необходим.

Зазвонили в дверь. Лена оторвалась от зеркала и пошла открывать.

— Кто там? — спросила она с явной надеждой услышать хриплый голос Зоса. Ключей у него не было, потому что их вообще не было, из соображений безопасности. По схеме кто-то должен был всегда быть дома.

— Открывай, это Костя.

— Нет ничего, — разочарованно сказала Лена. — Через два часа заходи.

— Открывай давай. Ты чё, не поняла? — не унимался голос за дверью.

— Я не могу, я убираюсь, — соврала Лена.

— Ты, сука, щас уберешься в гроб, б... Открывай давай.

— Костенька, милый, ну правда нет ничего. Зос уехал, скоро приехать должен. Я сама жду. Меня кумарит^[5], — жалобно пролепетала Лена.

— Ладно, вечером заеду, десятку мне откинь по весу. — Костя медленно потопал вниз по лестнице.

— Хорошо, — испуганно согласилась Лена и долго вслушивалась в шаги уходящего Кости.

Костя был бандит. Самый настоящий. К тому же он отмороженный — из боевиков. Такие брали ширево^[6], только если ехали кого-то пытать или убивать. С ними шутки плохи. Пристрелят, и никакой Зос не поможет.

Зос приехал, когда было уже совсем невмоготу. Мужчина тридцати пяти лет, лысый, со шрамами на голове. Молча прошел в комнату и сел на диван. Лена встала рядом и вопросительно посмотрела ему в глаза.

— «Белого» нет, будет вечером. Я уже деньги оставил, сюда подвезут, — натуженно сказал Зос, взгляд его метался.

— Ты чё, ваще попутал? — начала истерить Лена. — Мне-то что теперь делать?

— Успокойся, на вот. — Зос протянул ей маленький шприц-ампулу. — Это амфин, с кумаров снимет, только ставь полдозы, не больше. Его военным вкалывают. Так если ноги оторвет, то он до больнички на культях бежит. — Зос выдавил некоторое подобие улыбки. — Я два часа назад поставил полдозы, так еле до дома добрался. До сих пор мажет.

Лена ушла в другую комнату, вытащила шприц и тут же вогнала себе всю дозу. Легла на диван и прикрыла лицо полотенцем. Спустя двадцать минут она уже шарила по шкафам на кухне. На вопрос Зоса «Что ты делаешь?» она коротко ответила: «Уксус где?» Потом нашла и скрылась в комнате с бутылкой.

Она намешала какой-то мутоты в кастрюле, марганцовки, воды и еще какой-то жижи, вроде растворителя, залила все это дело уксусом и, заправив все это дело в шприц, собиралась уколоться на глазах у офонаревшего Зоса.

— Ты чё творишь? — Зос подошел к ней и решительно вырвал шприц из рук.

— Иди на х..., урод! — завизжала Лена и бросилась на Зоса.

Удар в челюсть она даже не почувствовала, как и табуретку, на которую упала всем весом. Она тут же вскочила и с криками «Костя приехал!» побежала в комнату напротив и с разбегу вынесла в окне два стекла головой...

* * *

Очнулась Лена в больнице. Желтые стены и капельница ей сразу подсказали, что это больница. Она с удивлением рассматривала загипсованные руки и ногу, старалась вспомнить, что произошло. Каждая попытка этих воспоминаний отдавалась резкой болью в забинтованной голове. Так она простонала где-то с полчаса и даже пыталась кое-как встать, но всякий раз падала обратно на больничную койку от нестерпимой боли. Лену начало ломать.

Потом зашла врач, хрупкая женщина лет сорока, с серьезным лицом без косметики. Размеренно подошла к Лениной кровати, проверила капельницу и села на табуретку, стоящую рядом. Затем открыла папку, окинула беглым взглядом первый листок и посмотрела на Лену в упор.

— Елена Андреевна, экспресс-анализ показал у вас наличие гепатитов A, C и Дельта, сифилис и ВИЧ. Но это предварительные результаты. Полная картина будет через три дня, когда лаборатория пришлет окончательные результаты. Для продолжения госпитализации вы должны принести паспорт и ответить на вопросы для заполнения анкеты пациента. Вы согласны?

Лена кивнула.

— Вы употребляете наркотики?

2018
 

Серега

Серега всегда отличался отчаянной предприимчивостью и очень любил крепко выпить. С раннего детства.

Он первый во дворе придумал подходить к автомобилям у светофора с грязнущей мокрой тряпкой в одной руке и белоснежно-мыльной в другой, предлагая услуги по протиранию лобового стекла. Иногда приходилось долго бегать от разъяренных автолюбителей, потому что отказов Серега не принимал.

Первую рюмку водки он выпил в девять лет. Вторую — спустя пять минут после первой.

Серега приходил к старшим ребятам во дворе и, протягивая заработанные на дороге купюры, громко восклицал:

— Навей!

Дело в том, что Серега не выговаривал «Р» и «Л», произнося вместо них только «В».

— Скажи «аэроплан», тогда нальем! — говорили ребята и смеялись.

— Самавёт, — отвечал Серега и хватал стакан.

Я помню, как познакомился с Серегой. В первом классе. Третьего сентября. Мы встретились с ним по дороге в школу. Он шагал разодетый в белую рубашку с галстуком и был возмутительно сосредоточен. Я немного побаивался Серегу.

— А ты что не в бевой вубашке? — спросил Серега, посмотрев на меня. — Всем сказави в бевой вубашке пвиходить.

— У меня нету, — ответил я.

— Пойдем ко мне, у меня есть еще, — деловито брякнул Серега, и мы пошли к нему домой.

Дома Серега вынул из шкафа белую рубашку, протянул ее мне:

— Пвимевь!

Потом он очень ловко завязал мне галстук, и мы стали дружить.

Серега всегда был очень смелым, сильным и не подчинялся никому. Даже законам природы.

Повторюсь, он был очень смелый. Когда случился ураган, а мы всем классом сидели прижав уши, слушали свист и дребезжание окон, Серега увидел в окне кота, которого швыряло от дерева к дереву, и ринулся его спасать, несмотря на отчаянные протесты классного руководителя.

Потом мы, столпившись всем классом у окна, наблюдали, как Серега сквозь дождь, град и сумасшедший ветер спокойно подбежал к коту, взял его на руки и отнес в школу. Как будто и не было никакого урагана! Кота классный руководитель категорически предложила сдать в приют. Девчонки из класса дружно плакали, умоляли Серегу вмешаться и повлиять на учительницу, чтобы приютить кота в подвале школы.

Серега же, совсем потеряв к коту интерес, равнодушно бросил:

— Девайте что хотите, мне все вавно!

Еще Серега очень любил драться. Хлебом не корми. Он всегда выбирал себе в соперники парня постарше, поздоровей. И лупил его. Иногда его лупили, но тогда приходили его старший брат — ветеран Афганской войны, или средний брат — уголовник и лупил того, кто лупил Серегу. А потом они долго лупили Серегу, чтобы он прекращал драться.

Когда Серега вырос, он сам начал лупить всех, включая своих братьев.

Он был высокий, сухой, резкий, с прямыми чертами лица и покатым лбом, с костлявым телосложением и удивительной выносливостью. Но больше всего Серегу отличали железная воля и преданность. Он решительно заступался за своих друзей и близких, никому не позволял обижать девчонок и был способен на геройство.

Сказать, что Серега всегда защищал меня, наверное, будет неправильно. Просто хулиганы знали, что я друг Сереги, и не приставали ко мне.

В восьмом классе Серега прогулял урок анатомии и лишился девственности. Случайно. Соседка попросила сбегать за бутылкой. Серега сбегал. Он редко отказывал женщинам.

С тех пор у Сереги появилось новое увлечение — к десятому классу он переспал с дюжиной старшеклассниц и учительницей младших классов. Как я уже говорил, отказов Серега не принимал.

В десятом классе у Сереги случилась любовь. Девочку звали красивым русским именем Ульяна. К этому времени он уже всегда держал в карманах пухлые пачки денег и стоял на учете в наркологическом диспансере из-за частых посещений вытрезвителя. В общем, вполне соответствовал образу кумира молодежи девяностых: смелый, решительный, при деньгах, крепко завязанный в мутных делишках и с бешеной харизмой, особенно выпивши.

Ульяна поначалу сопротивлялась безудержному напору Сереги, но после двух недель агрессивных любовных признаний и ночных песен под окном — сдалась. К тому же Серега сразу отлупил всех конкурентов, и к Ульяне боялся подойти даже брат.

Ульяна была ровесницей Сереги и любила тусоваться. Серега водил ее по ресторанам и дискотекам, оборудовал в подвале «камору»: купил кровать и кресло, поставил телевизор, стулья и стол. В подвале у них было место романтических встреч. Там они выпивали и трахались.

Денег не хватало. Тогда Серега придумал нехитрую схему. Папа Сереги работал на заводе «Красный выборжец» заведующим склада металлопроката. Серега подтянул бандитов, которые знали, как продать кобальт в Финляндию. Предложил папе воровать кобальт, и папа не подвел. В первый месяц украли на пятьдесят миллионов. Дальше больше, на сто. Серега купил себе «BMW». Ульяне он купил кучу платьев, драгоценностей и сотовый телефон «Fora». Выпивал теперь Серега уже каждый день.

Серега не забывал и о друзьях. Частенько вечером у меня дома звонил телефон. Это был Серега.

— Пвивет, мы с Увьянкой внизу тебя ждем. Поехави на дискач.

Я быстро одевался, спускался вниз по лестнице бегом и на улице видел Серегу за рулем новенького «BMW» пятой серии. Серега был всегда с папиросой в зубах, претенциозный и пьяный.

— Увьянка, пвыгай назад, — говорил Серега Ульяне, сажал меня рядом с собой, и мы втроем мчали кутить на дискотеках.

Так весело прокатились два года. В кутежах и приключениях.

* * *

Как-то раз я зашел к Сереге в гости. Вся семья была в сборе. Старший брат, средний брат и папа сидели в комнате и смотрели телевизор.

— Здравствуйте, а где Серега? — осведомился я.

— На балконе бухает, — даже не повернувшись в мою сторону, ответили они хором.

Я прошел через комнату на балкон и увидел Серегу, сидевшего очень опасно на перилах. Он пил пиво и страшно раскачивался.

— Савют, бватан, — радостно поприветствовал меня Серега.

— Осторожно, Серег, можешь упасть, — забеспокоился я.

— Да все в повядке. Не бвызжи, — сказал Серега. Он допил последнюю бутылку пива и выкинул ее через плечо прямо на улицу.

Посмотрев на Серегу, я понял, что нужно поскорей убираться отсюда. Ситуация была не из потешных. Что-то должно было случиться.

— Знаешь, Серег, мне матушка сказала за хлебом зайти, — соврал было я, — так что я ненадолго.

— Погодь, я тут у соседа знаю, где заначка спвятана от жены. Сейчас бухнем.

С этими словами Серега встал ногами на перила балкона, сделал несколько быстрых шагов и перескочил на соседний балкон. Некоторое время он шарил по сумкам и мешкам, хранившимся там. Наконец он вынырнул с довольной улыбкой и бутылкой в руках. Серега ловко бросил мне бутылку, я поймал. Он вскочил на перила и тем же способом, что и раньше, перескочил обратно на свой балкон.

Я смотрел на все это, и предательский холодок щекотал мои пятки. Со стороны все это выглядело нестерпимо ужасно. Когда же Серега прыгнул обратно, я на мгновение окончательно поверил в то, что силы природы не властны над ним. Вдруг Серега замешкался, замахал обеими руками назад, прогнулся в спине и, как прыгун в воду, беззвучно сиганул вниз.

Я прильнул к перилам балкона и несколько секунд наблюдал, как Серега стремительно пикировал вниз, сложив руки по швам, пока не врезался головой в крышку канализационного люка. На асфальте неподвижно замер силуэт Сереги. Этаж был пятый.

На секунду я замер, разинув рот, а потом побежал к двери через комнату, где сидели Серегины домочадцы, и, не поворачивая головы, выпалил:

— Серега упал!

Те сразу спохватились и побежали за мной.

Уже внизу мы подбежали к Сереге, и старший брат, видимо не раз проделавший такой трюк в Афгане, сел перед Серегой на колени, уткнул кулаки в асфальт, запрокинул голову назад и через слезы пронзительно закричал:

— Брата-а-а-а-ан!!!

Серега открыл глаза, посмотрел на брата и тихо сказал:

— Чего овешь? Вызывай сковую, дебив!

Из носа, ушей и рта Сереги густо сочилась темная кровь.

На следующий день я пришел в больницу навестить Серегу. Как оказалось, он выпал с пятого этажа, получив при этом только сотрясение мозга и перелом челюсти. Еще он поцарапал ребра о разбитое стекло от бутылок пива, которые сам туда набросал.

— Пвивет, — поприветствовал меня Серега, он уже достал где-то пассатижи и вынул изо рта железные шины, которые ему наложили врачи, — я тут это... фокача у местного эвектвика выменял. Пойдем бухнем!

Как я уже говорил, он был предприимчивым.

Но что-то безвозвратно изменилось в Сереге после этого случая. Что-то неизгладимо погасло в его глазах.

Вскоре папу уволили за растрату. Завели уголовное дело, и ему пришлось уехать в деревню. Среднего брата посадили, старший ушел воевать в Чечню. Серега остался один. С деньгами стали перебои. Ульяна ушла от Сереги, а Серега ушел в запой.

Пил он очень крепко. Просто жуть. За год он продал свой «BMW» и практически все, что можно было продать. Пару раз его клали в «Боткина» с синдромом белой горячки, но всякий раз, как Серега приходил в себя, он сразу же убегал из госпиталя и продолжал пить.

Я часто спрашиваю себя, пытаясь понять неугомонное безрассудство Сереги: что заставляло его делать эти глупые и бесполезно отважные поступки?

Человек он был далеко не глупый, с твердым характером. Денег всегда умел раздобыть. Пользовался популярностью у женщин...

Может быть, он родился не в то время? Может, ему стоило родиться в Древнем Риме и увеселять толпу на гладиаторской арене? Может, он был против устройства макрокосмоса в принципе? Или его не устраивали результаты эволюции? А может, он был просто придурком.

* * *

В конце нашего двора, за голубятней, стояли лавочки. Там, среди уютно расставленных деревянных ящиков, натасканных из овощного магазина напротив, собирались местные алкаши.

После очередного побега из больницы Сереге совсем не на что было выпить.

Трезвый, злющий и жутко раздражительный, он пошел к этим алкашам и стал пить вместе с ними.

Там Серега познакомился с одним уголовником, по кличке Чопа.

Когда закончилась выпивка, Чопа предложил сходить к нему домой за бутылкой. Серега, естественно, не возражал.

В квартире было поразительно уютно и тихо. Чопа сразу прошел в комнату и принялся шарить по шкафам в поисках заначки. Серега остался в коридоре.

Сквозь неумолкающий шум алкоголя, разрывавший голову на части, Серега услышал звук, похожий на детский плач. Звук доносился со стороны кухни. Серега решительно туда отправился. Там он быстро определил, что в запертой снаружи кладовке кто-то есть. Серега открыл кладовку и увидел связанного мальчишку лет десяти. Тот поднял голову и жалобно посмотрел на Серегу.

— Дяденька, помоги, — прошептал мальчишка.

Серега резко обернулся. В дверном проеме стоял Чопа. В его руке был нож.

— Не трожь, это моя добыча, — сказал Чопа.

Серега мгновенно вырубил Чопу прямым ударом в челюсть. Потом связал его и оттащил в комнату.

Затем вернулся на кухню, развязал мальчишку и, прежде чем отпустить его, спросил:

— Сам домой добевёшься?

Мальчишка кивнул.

Серега вернулся в комнату. Вынул ремень из брюк. Накинул Чопе петлю на горло. Затем наступил на голову ногой и сломал шею.

Потом он вынес из дома телевизор, отнес его до ближайшего винного ларька и заложил его за три бутылки водки.

Когда оперативники пришли за ним домой, он еще спал.

На суде Серега стоял, как обычно, невозмутимо сосредоточенный. После оглашения приговора судья спросила его:

— Скажите, а зачем вы все-таки это сделали?

Серега многозначительно посмотрел на нее, потом на нас. Потом он закатил глаза и негромко произнес:

— Девайте что хотите. Мне все вавно.

Сереге дали пятнадцать лет, а в районе перестали пропадать дети.

2018
 

Сашка

Сашка Борисов был талантливый футболист. Его очень любил детский тренер за универсализм. Он с раннего возраста подавал большие надежды и мог сыграть практически на любой позиции, даже в воротах. С кем бы ни играла команда, тренер везде ставил Сашку. Если мини-футбол, то неизменно первая четверка, если большое поле, то Сашка всегда в основном составе: персонально играет с самыми крупными и лучшими игроками противника. Тренер всегда просил Сашку играть с ними предельно жестко, и Сашка вырубал их, как сухие дрова колуном. Не внаглую, конечно, а четко в пределах правил. Просто Сашка всегда интуитивно чувствовал, как корпус поставить нужно, или ногу там выпрямить, или плечом в плечо. Бывало, Сашка заскучает и начнет играть совсем чисто, так тренер сразу кричит:

— Борисов! Ты где косу потерял?

Нет, не то чтобы он был какой-то страшный и могучий великан, совсем наоборот: небольшого роста, с голубыми глазами, щупленький, такой беленький, с гладкой кожей, совсем как у девчонки. Ангельской внешности. Его и ребята по команде не называли Саша или Александр, а только Сашка. Когда присылали форму на команду, Сашке ни один размер не подходил — все велики. Так приходилось у младшего года форму для Сашки брать, благо там один крупный парень был, менялись.

Один раз, после победы на турнире, о Сашке даже в газете написали.

А на фотоснимке капитана проигравшей команды, которого Сашка в игре швырял по полю, как тряпку, поставили рядом с Сашкой. Так он ему своей белобрысой головой едва до груди доставал!

На поле Сашка много не бегал, но был удивительно резким и техничным. Если подача, то обязательно первый на мяче. Если вступал в единоборство, то неизменно выигрывал. Если борьба в воздухе — он и головой верх одержит. Ну а если уж голевой момент, то всегда забивал. Больше всего он любил это делать издевательски: ударом «рабона». Это когда ноги скрещивают и наносят удар из-под опорной ноги. Родители и все, кто на игру приходил смотреть, удивлялись, как ему это удается, и после игры всегда подходили поблагодарить:

— Молодец, Сашка.

— Здорово сегодня сыграл, Сашка. Покажешь рабону?

И Сашка показывал. Подбросит мяч рабоной, ловит его на шею за головой и держит. Это был его любимый трюк.

А в школе Сашка был тихим-тихим. Сидит за партой и молчит. Мог все уроки так отсидеть и молчать, если не спросят. Потом пойти домой и до вечера гонять мяч во дворе.

В одном Сашке не повезло: он был клептоманом. Клептомания — такая болезнь безудержного влечения к совершению краж. Воровал он все и у всех: перочинный ножик у одноклассника, помаду у преподавательницы, отвертку в кабинете труда. Как-то раз он украл жевательную резинку в булочной прямо из-под носа у кассира. Сашка сам понимал, что это плохо, но ничего не мог с собой поделать.

Иногда он попадался. Родители, конечно, ругали его, но не так чтобы сильно. Во-первых, воровал он по мелочи. Во-вторых, уж очень его любили и хотели, чтобы он добился успехов в жизни. Всегда его защищали. «Это он не нарочно», «Это вы сами свои вещи раскидали, лучше следите за собой», «Да это он сам ему подарил. Я своему сыну верю», «Ну, это же дети, что вы, в самом деле», говорили Сашкины родители всем, кто приходил на него жаловаться.

Как-то раз родителям Сашки позвонил участковый из милиции и попросил срочно приехать к нему.

Приехав в отдел, родители увидели Сашку, который сидел на скамейке в комнате за стеклом и громко плакал.

— Вы родители Борисова Александра? — вежливо спросил улыбающийся участковый.

Родители испуганно закивали, и только мама смогла шепотом выдавить, держась ладонями за грудь:

— Что случилось?

— Александр украл видеокассету в палатке у одного азербайджанца. Тот задержал его на месте преступления, вызвал милицию и написал заявление. Будем возбуждать уголовное дело против вашего сына, — все с той же милой улыбочкой говорил участковый.

— И что же теперь делать? — Мама уже находилась в предобморочном состоянии.

— Да не волнуйтесь вы так, — продолжая улыбаться, сказал участковый, — он же несовершеннолетний. Сколько ему лет?

— Одиннадцать, — выдохнула мама.

— Ну вот, максимум поставят на учет в детской комнате милиции.

Мама окончательно обмякла телом и едва не упала. Тут в дело вступил папа: он вовремя подхватил маму за грудь и усадил на стоявший рядом стул. Потом он повернулся в сторону участкового, решительно посмотрел ему прямо в лицо и сказал:

— Это, начальник, поговорим?

Участковый перестал улыбаться и мотнул головой, приглашая папу в комнату, где сидел Сашка...

Сашку выпустили, и он, плача ручьем, подбежал к маме и, уткнувшись головой в ее живот, продолжал рыдать. Мама поцеловала Сашку в затылок и крепко обняла.

Папа о чем-то долго и тихо разговаривал с участковым и активно жестикулировал руками, показывая на пальцах цифру «семь» или «восемь». Когда он, выходя из себя, повышал голос, из-за стекла глухо просачивалось:

— Хорошо, какие у меня гарантии?

Потом папа вышел и сухо бросил маме с Сашкой:

— Пошли домой!

Дома состоялся разбор полетов. Папа ходил из угла в угол на кухне и быстро курил. Мама, крепко прижав к груди Сашку, целовала его и спрашивала прямо в глаза:

— Сашенька, сыночек мой, ну зачем ты берешь чужое? Разве мы о тебе плохо заботимся? Смотри, у других вон и ботинки чужие донашивают, а мы тебе и форму новую купили, и бутсы. В следующем году же с командой в Испанию ехать. Папа и с тренером поговорил уже. Скажи, ну зачем тебе была нужна эта дурацкая видеокассета?

Сашка только тихо всхлипывал.

Потом папа с мамой до ночи о чем-то ругались на кухне. Сашка, как обычно в такие моменты, зажимал уши руками и не заметил, как уснул.

Утром папа позвал Сашку в гостиную, где на телевизоре стоял подержанный японский видеоплеер «Akai». В руках папа держал три новенькие видеокассеты с записями зарубежных чемпионатов по футболу и протянул их Сашке:

— Держи, сын! Это тебе! Следующий раз, если что-то захочешь — просто подойди ко мне и скажи. Только не бери чужого. Обещаешь?

Сашка виновато закивал.

Затем родители битый час умиленно наблюдали за Сашкой, как тот, открыв рот, завороженно смотрел по «видику» на Марадону, с блеском исполняющего его любимую рабону.

— Это пройдет, — успокаивала себя мама.

— Это возрастное, — с умным видом резюмировал папа.

Но, выходя, они не заметили, как Сашка прищуренно посмотрел им в спину и губы его сложились в хитрую улыбочку.

И тут-то оказалось, что Сашкино увлечение не просто вредная детская привычка. Если он сделал выводы после этого случая, то только один: больше не попадаться.

Полгода Сашка ничего не воровал: терпел. Какими невероятными усилиями ему это давалось, знал только он сам. Однажды он даже чуть не сорвался, когда увидел у мальчика в школе пейджер. Он даже попросил папу купить ему такой пейджер — так он ему понравился.

— Сынок, зачем тебе такая дорогая игрушка? Выброси из головы эти глупости, — ответил папа и скрылся за газетой. — Ты уроки сделал?

Сашка, к удивлению для себя, даже не расстроился. Наоборот, ощутил внутри себя что-то вроде радости. Это получается, что если папа не выполнил своего обещания, то и Сашке незачем выполнять свое.

Главное, только не попадаться.

* * *

По дороге домой из футбольной секции Сашка часто заходил на вещевой рынок. Там в толпе, среди множества покупателей и праздношатающихся зевак, он подолгу стоял и рассматривал товары, аккуратно разложенные на торговых лотках. Лучшей возможности что-нибудь украсть незаметно нельзя было и придумать.

С этого дня, когда Сашка шел с тренировки, он заходил на рынок и что-то крал: бижутерию, духи, предметы косметики, картриджи для игровой приставки. Одних только видеокассет он украл штук двадцать. Прятал свои трофеи Сашка в широкой нише на чердаке в квартале от рынка, а на вопросы о частых задержках после тренировок родителям отвечал: «С ребятами в “мороженицу” ходили», «К другу ходил в “Денди” играть», «После тренировки остался: рабону отрабатывать».

А иногда Сашка прогуливал школу, чтобы не оправдываться перед родителями за опоздания. Конечно же Сашка никому и никогда не говорил, куда он ходит.

В один из дней Сашка, по обыкновению, задвинул уроки и отправился прямиком на рынок, мысленно прикидывая, чем можно поживиться на этот раз.

Уголовник Чопа, подрабатывающий на рынке сторожем, уже давно заприметил Сашку и бережливо за ним наблюдал. И вот когда Сашка провернул очередную вылазку на рынке и с довольным видом пошагал восвояси, Чопа последовал за ним. Недалеко от рынка он нагнал Сашку, схватил за ворот и сказал:

— Мальчик, а тебя родители не учили, что воровать не хорошо?

Сашка очень испугался и пристально уставился на Чопу, не в силах произнести ни слова.

— Сейчас я отведу тебя в милицию, и вызовем твоих родителей.

— Не надо, дяденька, — только и смог выговорить Сашка. Он был так испуган, что даже не сообразил расплакаться.

— Что значит не надо? — вещал Чопа. — Ты же украл. Значит, ты вор! А вора нужно вести в милицию.

— Не надо, дяденька...

— Хорошо, мы можем с тобой договориться. Сейчас ты отведешь меня туда, где ты прячешь все наворованное. Мы это вернем хозяевам, и я никому ничего не расскажу. Если ты пообещаешь больше так не делать. Договорились?

Сашка закивал.

Чопа взял Сашку за руку, и они отправились на чердак, где Сашка прятал свои трофеи.

— Да, хорошо ты поработал, — приговаривал Чопа, стоя на коленях и вытаскивая вещи из Сашкиного тайника.

Сашка стоял рядом и «не дергался», как приказал ему Чопа.

— Это все? — спросил он Сашку, отряхиваясь.

Сашка закивал.

Тогда Чопа достал из кармана кастет и наотмашь ударил Сашку в лицо.

Еще в полете Сашка сразу же потерял сознание и, крепко врезавшись в бетонную стену, мешковато приземлился на спину.

Чопа скинул с себя пиджак, подошел к Сашке, перевернул его на живот, рывком стянул штанишки и почти целый час жадно его насиловал. Потом он встал, заправился, надел пиджак. Потом вынул из внутреннего кармана пиджака чекушку водки и выпил ее одним глотком. Потом он достал пакет и буднично начал складывать в него Сашкины трофеи.

Сашка застонал.

Чопа так же буднично подошел к Сашке, перевернул его на спину, сел на него, вынул из кармана тонкий финский ножик и стал неторопливо вгонять его Сашке в грудь. Когда лезвие полностью погрузилось в тело, Сашка вдруг открыл глаза и рот. Он хотел громко закричать, но не успел. Взгляд его остановился и остекленел.

Тогда Чопа встал, выудил из штанов заранее приготовленный, аккуратно сложенный в несколько раз полипропиленовый пакет, сгреб в него Сашкино тело и пихнул его в опустошенный тайник.

* * *

Сашкино тело нашли через четыре дня.

В милиции родителям Сашки сразу дали понять, что это «глухарь».

Хоронили Сашку в закрытом гробу. На похороны пришло очень много народу: родственники, вся футбольная команда, некоторые родители ребят, тренер, соседи и друзья по школе.

Конечно, все соболезновали и сокрушались, какой же ужасной смертью погиб Сашка:

— Да, конечно, родителям не позавидуешь. Вон на мать смотреть больно.

— Ох, беда-то какая. А нашли убийцу-то?

— Ты погляди на отца — белый как снег.

Кто-то из одноклассников было вспомнил, как Сашка украл у него перочинный ножик, но тут же быстро притих, получив от дородной мамаши увесистую оплеуху.

И только тренер одиноко сидел в стороне и никак не хотел поверить в то, что больше никогда не увидит на футбольном поле Сашкину белобрысую голову.

Спустя несколько лет он вновь вспомнит Сашку — когда будет смотреть документальные кадры, где точь-в-точь как Сашка подкидывал мяч рабоной и ловил на шею за голову щупленький аргентинский мальчишка с красивым именем Лионель.

2018
 

Ульяна

«Это ничего страшного, что он алкоголик... она-то наркоманка.

Ну, вроде бы. Непонятно. Черт ее разберет.

Сама подумай, были бы оба нормальные, что тогда?

О чем разговаривать-то?

Чем заниматься?

Ни общих тем тебе. Ни радости.

А так точки соприкосновения искать не надо.

Сразу все ясно. Конкретика.

Глядишь, в тюрьму загремит, вот и отдохнут друг от друга. Отношениям перерыв же нужен. Периодически.

Главное, чтобы на стороне не пил. Все в дом. Так должно быть.

По-честному: принес бутылку, вместе распили. Украл — будь добр хотя бы проинформировать.

Любовь любовью, а надо, чтобы люди интересны были обоим.

Хотя угораздило, конечно...»

* * *

Ульяна считалась самой красивой и недоступной девушкой на районе. По крайней мере, так все говорили. Русская, с изрядной примесью татарской крови, с точеной, нестандартной фигурой и ослепительно-сумасшедшим взглядом изумрудных глаз. Как кукла, только живая. Волосы рыжие, длинные, как языки пламени, метались и блестели в дьявольском безумии, впрочем, как и она сама. Многие считали ее больной на всю голову. И в чем-то они были правы, но далеко не во всем. Знаете, говорят, в женщине должна быть загадка. В Ульяне же была целая теорема Ферма.

Мама часто упрекала ее в том, что она, имея такую красоту, могла бы и быть поумней, то есть разумно использовать свои достоинства, которыми ее наградил Бог, и выйти замуж за богатого мужика.

Впрочем, Ульяна не слушала маминых советов. Она вообще никаких советов не слушала. Она рано поняла для себя, что жизнь одна и должна состоять исключительно из удовольствий и личного комфорта, все остальное лишь тупняк полный.

Мужчины любили Ульяну, а она выбирала женихов только по понятным ей одной принципам.

— Такая женщина должна принадлежать всем и никому, — смеясь, говорила она то ли в шутку, то ли всерьез.

В шестнадцать лет Ульяна полюбила Серегу. С ним и потеряла девственность. Думала, любовь навсегда. Оказалось, на пару лет.

Мама была категорически против и очень обеспокоена этим увлечением дочери. Зять-алкоголик запросто мог поставить крест на всех перспективах. Серега казался ей сомнительной личностью. Да в общем-то так оно и было на самом деле.

Когда Серега сильно запил и Ульяна ушла от Сереги, мама на радостях сходила в ближайшую церковь и поставила свечку.

Ульяна же тайком от всех заботилась о Сереге: навещала в больнице, пыталась уговаривать, пробовала лечить. Пару раз она даже возвращалась к нему. Правда, совсем безуспешно.

Серегу посадили, и Ульяна была одна из немногих, кто был на суде. После объявления приговора она первый раз в жизни заплакала.

В этот день она твердо решила для себя: больше никогда не влюбляться.

И Ульяна стала веселиться и тусоваться.

На всех тусовках она неразборчиво строила глазки и флиртовала со всеми подряд. Так она развлекалась. Например, могла долго улыбаться кому-нибудь и даже послать воздушный поцелуй, но как только жертва оказывалась полностью в ее власти, Ульяна холодно пресекала все попытки ухаживания, делая вид, что ничего не происходило и парень сам себе все придумал. Затем она тайком наблюдала за происходящим. Если подопытный не страдал и не напивался от горя, а продолжал вести себя как ни в чем не бывало, то очень расстраивалась.

И при любых обстоятельствах Ульяна всегда уезжала домой одна.

* * *

«Да нет. Не наркоманит. Точно говорю.

Узнала. От участковой докторши.

Она же терапевт. Стало быть, разбирается.

А бывшего ейного-то посадили. Слава богу. Еле отбились.

Другого нашла. Постарше. Хороший. Лысый только. Но ничего это.

Главное, деньги водятся. На машине такой ездит — сроду таких не видывала.

Пузатая такая. Как бочка.

Хороший, хороший. С настроением всегда, заботливый.

Если в гости зайдут, так обязательно пепси-колы принесут.

Только молчит все. Может, и лучше так.

Ох, ну повезло бы.

В церкви свечку поставила. Богородице.

Может, станется еще на внучка поглядеть...»

* * *

— Мужиков нет! Одни м...ки кругом, — разнюхивая дорожку кокаина, гнусаво декламировала Ульяна.

Они с Леной-волейболисткой сидели в клубе «Loony» в чил-ауте на втором этаже.

— Попробуй, не боись. — Ульяна протянула Лене зеркало с тонкой полоской белого порошка.

— Не знаю, Уляш. Я никогда не пробовала. А я не сяду? — Лена опасливо, но в то же время с любопытством глянула на подругу. — У меня вообще игра в среду.

— Не сядешь. Подпрыгнешь. — Ульяна ядовито пошутила и презрительно посмотрела на Лену.

— Ну ладно, — ответила Лена и протяжно шмыгнула носом, затягивая белый порошок в ноздрю. — Ой, как щиплет.

— Пройдет, — ухмыльнулась Ульяна.

Она вынула из косметички розовую таблетку, разломала ее напополам, одну сразу проглотила, вторую чуть ли не силой запихала Лене в рот.

— Пошли танцевать. — Ульяна взяла подругу за руку и потащила на танцпол.

На лысого, жирного мужика, который было дернулся в их сторону с явным намерением подкатить, она бросила совершенно дикий взгляд и сквозь стиснутые зубы процедила:

— Потеряйся!

На танцполе стоял колючий запах пота, дыма и дорогих духов. Воздух казался разноцветно-пластилиновым и застывал в причудливых рисунках, сливаясь с обезвоженными гримасами плавно дергающихся отдыхающих под жестокое «techno chaos»^[7].

Атмосферу подогревал металлический голос бородатого Эм Си: «Нас штырит. Нам классно. Здесь лучшие продукты в городе. Здесь лучшая музыка. Здесь сопли и барабанщики. Эм Си качает, чтоб вас колбасило! До талого. Давай, давай...»

* * *

Ульяна с Леной танцевали без остановки третий час подряд, пока резко не прекратилась музыка и не включили свет.

— Ульяна!!! — кричали внизу. Голос был грубый и внушительный.

На танцполе испуганно задергалась беспорядочная толпа одурелых, озирающихся по сторонам людей. Они щурились, разглядывая друг друга, и продолжали танцевать уже без музыки, по инерции.

— Ульяна! Ты опять шляешься! Где ты? Не заставляй меня подниматься! — Крик стал немного ближе.

Ульяна резко повернулась к Лене, впихнула ей в карман пакетик с наркотой и умоляюще попросила:

— Леночка, милая. Прошу тебя, никуда не лезь и не иди за мной. Я позвоню тебе завтра.

Потом Ульяна быстро обняла Лену и побежала к лестнице.

Лена не успела ничего сказать в ответ и, шмыгая носом, растерянно проводила подругу взглядом с нереально расширенными зрачками. Она простояла так минут десять, пока не включили музыку. Лена пожала плечами и продолжила танцевать. Рядом пританцовывал лысый, жирный мужик. Он смотрел на Лену и улыбался. В уголках его рта белыми пятнышками проступала пена.

Костя с Ульяной уже сидели в машине, когда на улицу выбежал администратор и заискивающе попросил Костю освободить звукооператора клуба, которого тот приковал наручниками к батарее.

— Держи. Браслеты можешь себе оставить, — сказал Костя, протянул тому ключи от наручников и нажал на газ.

В машине Ульяна первая прервала молчание:

— Стешин, я тебя пошлю.

— Ты чё, бронированная? — ухмыльнулся Костя.

— Ты что там устроил? Сука, ты нормальный вообще? С какого перепугу ты решил, что мне нельзя в клуб сходить? Меня уже не пускают никуда.

— Отдыхай в нормальном месте, я слова не скажу.

— Это место нормальное!

— Это не нормальное место. Там все пьют чай!

— Пошел ты! — бросила Ульяна и ловко перебралась на заднее сиденье. Вынула из сумочки ручку, журнал и принялась решать сканворды, чтобы чем-то себя занять.

— Еще раз обдолбаешься, колено прострелю.

— Чудак на букву «м».

Костя скривил губы медвежьей ухмылкой.

Мысли Ульяны путались и скакали, по очереди прыгали друг за другом в неописуемой чехарде. Из размышлений выдернула внезапная остановка. Ульяна оглянулась по окнам и ядовито сморщилась:

— Куда мы приехали?

— Посиди в машине, — не поворачивая головы, буркнул Костя.

Ульяна сидела в машине и сквозь боковое окно скучно смотрела, как Костя разговаривает с какими-то лысыми типами. Затем они пожали друг другу руки, обнялись. Костя направился к машине. Ульяна пыталась угадать слово из пяти букв на «м».

Было темно, не разглядеть ничего толком. Все случилось за доли секунды. Резкий глухой хлопок. Как пробка из бутылки шампанского вылетела. В окне мелькнуло молодое лицо в черной вязаной шапке, и всё.

Стало очень тихо. Ульяна живо нагнулась вперед, сильно напуганная, она обхватила руками колени и замерла.

Минут пять она даже не поднимала головы и ждала. Ждала, что вот случится как раз то, что она все перепутала, что на самом деле произошло совсем не то, что она подумала. Что ей все это показалось. Вот открывается дверь. Костя кладет ей руку на голову и говорит, что она глупая, и они опять с друзьями над ней подшутили, как в прошлый раз, когда засунули ее в багажник, чтобы она «не выносила всем мозги». Еще он говорит, что, несмотря на ее несносный характер, она ему нравится, что ему хорошо с ней, что он хочет быть с ней и что она должна научиться готовить, хотя он и сам умеет и ему в принципе все равно. И он говорит, и говорит, и говорит, и так отчетливо все слышно, и она открывает глаза.

Нет, все по-прежнему: темнота, тишина, в остывшей машине становится холодней.

Ульяна осторожно выглянула в окно из машины и увидела Костю. Он лежал ничком и совсем не двигался. На земле под ним зловеще блестела темная лужа крови.

Десять минут спустя она уже ревела и материлась, изодрала все колготки и порвала пальто, сломала пару ногтей, затаскивая обездвиженное тело в машину. Бог знает, какими невероятными усилиями ей это далось, но она запихнула его в машину. Потом она села за руль и с минуту разглядывала кровь на своих ладонях. Потом не без труда разобралась с коробкой передач и довезла Костю до ближайшей больницы.

Вся перепачканная кровью и грязью, она неистово колошматила в дверь приемного покоя, пока не открыл дежурный врач — молодой человек высокого роста, приятной наружности, с чистым взглядом, голубыми глазами и светлыми волосами. Приятное лицо украшала небольшая русая борода. На его вопросы, что случилось, она только мычала, всхлипывала и трясла смятыми в руках деньгами.

— Там... Он... Помогите...

Врач позвал несколько санитаров. Распорядился привезти пациента и отвел Ульяну в процедурную комнату. Там он дал ей успокоительного, обработал раны и после отвел в приемный покой.

— Вам нужно отдохнуть. Вы в состоянии шока.

— Он будет жить?

— Состояние критическое. Необходима срочная операция. Он потерял много крови. Вы все сделали вовремя. Еще несколько часов — и летального исхода было бы не избежать.

— Когда операция?

— Сейчас. Помощники уже все готовят.

— Кто будет оперировать?

— Я буду. Я дежурный хирург.

— Спасибо.

— Вам нужно отдохнуть, — сказал врач и ушел.

Ульяна сидела на кушетке, болтая ногами, и молча смотрела на яркий свет больничного фонаря. Она было хотела заплакать, но не смогла. Вместо этого она тихо всхлипнула и облизнула сухие губы...

Врачи Костю спасли, но Ульяна после этого случая исчезла. Растворилась в воздухе. Никто на районе не знал, где она. Кто-то говорил, что она вышла замуж за иностранца и уехала в Италию. Другие говорили, что видели ее где-то в другом районе города. Про нее всегда много чего говорили. Но на самом деле никто не знал, где она была эти три года.

* * *

«Ох профура^[8], ну профура. Та еще.

Знать не знамо где.

Не пишет.

Звонила тут. Где — не говорит.

Нашла кого-то! Ни словечка. Не знаю.

Обе груди чешутся. Плохой знак.

Ох профура, но хорошая.

Заботится. Не забывает мать.

Денежку шлет исправно.

Домой с универсама-то приду, в двери квитанция на перевод. Каждую неделю.

По-разному, конечно. Когда побольше, когда совсем хорошо. Ну да ладно.

Где — никто не знает. Даже ейный бывший.

Видела тут его. С Ленкой с этой, спортсменкой. Наркушницей.

Спрашивала.

— Знать не знаю, — говорит, — с...ть мне...»

* * *

Она появилась зимой. В соболиной шубе шоколадного цвета с вкраплениями седины, французских сапожках и с бриллиантовым колечком на безымянном пальце правой руки.

Роман был бизнесмен из «новых русских». Но другой. У него не было красного пиджака и жирных складок на бритом затылке, в его лексиконе отсутствовали слова «крыша», «братва» и «в натуре». Ко всем он обращался исключительно на «вы» и записывал абсолютно всю информацию в пухлый ежедневник, включая походы в магазин и встречи с друзьями.

Когда Ульяна напоминала ему о чем-нибудь, Роман отвечал:

— Я уже записал.

— Ты трахаться тоже планируешь в ежедневник? — Ульяну бесила его педантичность.

— Непременно.

Роман был очень хорошим человеком без чувства юмора. Он был серьезный и правильный во всем. Никогда не врал. Семья всегда у него была на первом месте. Очень хорошо зарабатывал. Был молод, чрезвычайно умен, запредельно учтив и тактичен. Ульяне он дарил цветы, драгоценности, купил квартиру и «мерседес». Не выпивал, не гулял, не играл в карты.

Через год Ульяна подала на развод.

Они расстались цивилизованно. Ульяна даже не приходила в суд. Роман все сам организовал: договорился с судьей и привез документы ей домой. Потом он продал свой бизнес и уехал в Нью-Йорк. Ульяна же выгодно продала «мерседес» и осталась жить в своей квартире.

Каждое утро она выходила на балкон в шелковом халатике и неторопливо развешивала сушиться свои кружевные трусики. Красные, желтые, синие, белые, голубые, зеленые, оранжевые, бордовые, фиолетовые, лиловые, черные, леопардовые, золотого цвета.

2019