Функционирует при финансовой поддержке Министерства цифрового развития, связи и массовых коммуникаций Российской Федерации

Волчьи струны

Максим Сергеевич Ершов (1977–2021) родился году в городе Сызрань Самарской области. Поэт, критик, учился в Литературном институте имени А.М. Горького по специальности «поэзия» (семинар С.Ю. Куняева). Лауреат журнала «Русское эхо» (г. Самара) в номинации «Литературоведение». Автор книги стихов «Флагшток» (Самара, 2011). Член Союза писателей России. Автор журналов «Наш современник», «Москва», «Юность», газеты «День литературы». Стихи автора вошли в двухтомник «Большой стиль» журнала «Москва», 2015 г. и альманах «Антология поэзии», издательство «У Никитских ворот», 2015 г.

Необязательная реплика о новой поэтической книге

Дмитрий Львович Быков — известный стране и эпохе писатель и человек. В хорошем смысле слова — почти пароход. И еще Дмитрий Львович Быков — поэт, благодаря которому новый год российской литературы открылся самой настоящей книгой стихотворений. Изданная где-то в самом эпицентре («Эксмо», 2021) книга «Ничья 20:20» самой своей блестящей осязаемостью отсылает к триумфальным для поэзии советским десятилетиям и дает некоторую уверенность, что ничего еще не окончено. Что подснежники шестидесятничества не увяли, что возможны и мысль, и строка, и пророчество, и вызов:

То-то Бог меня и терпит —
                                за стремление вовне,
За побег, за привкус терпкий
                                 в виноградном вине.
Огневой его этил, в пику
                                              прихвостням,
Я слегка обогатил этим привкусом.

Чувствуется, да, высокий настрой и полная отдача делу, виртуозность овладения местными особенностями метрики? Пожалуй, самый яркий Быков-поэт предстает нам в лиро-философских медитациях. Пусть и здесь не обходится без прямолинейной отсылки к поэтам близкого круга, поэтам определенных образа жизни и судьбы, но и Вознесенский, и Бродский, и, скажем, Левитанский — это те величины, прямое подключение к которым не подмочит ни сахара, ни пороха. Бывают прозрачные минуты, когда Дмитрий Быков человечески аутентичен:

...Низвергнутая статуя в снегу,
Росток ползучий, льнущий
                                              к перегною, —
Вот все, что с миром сделать я могу,
И все, что может сделать он со мною.
Скажи, ты смотришь на свои следы?
Или никак, как написал бы Павел?
Что ты меня оставил — полбеды.
Но для чего ты здесь меня оставил?
Зачем среди разползшихся дорог
Нетвердою, скользящею походкой
Блуждаю, полузверь и полубог,
Несчастный след любви твоей
                                                    короткой?
Твой облик искажен моей виной,
Гримасой страха, судорогой блуда.
Зачем я тут? Что сделали со мной?
Мне плохо здесь, возьми меня
                                                          отсюда.

Поэтом хорошо усвоена и тема, и поза, и венок, и венец. И необходимые глубины историософии — все вот это, без чего не обходится (да и не может обойтись) поэтическая глубокомысленность. Другой вопрос, что именно для Быкова это все-таки игра. Он не может не ощущать своей вторичности, а потому просто играет со всем этим, во все это — по-тютчевски, по-православному — серьезно-углубленное. С одной стороны, назвался поэтом, так полезай, с другой — всегда можно рассмеяться и указать на год, на век, на календарь.

Нельзя отрицать и необходимо от души приветствовать настоящие «форматные» поэтические произведения Дмитрия Быкова, список которых довольно распространен во времени и пространстве. Особенно плотно они заселяют раздел «Стихи разных лет», где, вероятно, мы и можем встретить вершины Быкова — именно поэта, а не партийного газетного рифмача-щелкопёра.

Да, именно здесь мы и слышим предел литургической машины поэта, которой все ж таки не хватает иногда объема легких именно в том, чтоб создать всю ту или иную балладу монолитной (так с замыслом мощности выталкивает на свет Божий остывающую стальную болванку какой-нибудь прокатный стан). Но зато все в полном порядке с внешней формой, с рифмовкой, с печалью о среде, вечно недостойной избранных своих, вечно косной и неумелой...

Да-с, рифмует Быков — загляденье. Безоглядному же поэтическому парению выше облаков эпохи мешает у него априорная рациональность публицистического задания. Орлу приходится взирать под облака вниз и искать на суглинистых почвах милой Родины все, что можно поставить ей, несчастной, на вид.

Поэтому (скажем наконец об этом) от Дмитрия Львовича судьба не требует большего, чем версификация. Безукоризненное владение техниками и манерами должно служить и служит одной «благородной» цели: издевательству над Родиной ее же средствами. Поэтому:

...В глубокой дыре, на краю
                                               Ойкумены,
Под окнами цвета лежалого льда,
Под небом оттенка дырявой рогожи
Попробуем снова. Играй что всегда:
Все тише, все глуше, все строже —
                                                   все то же.

И играют. Играет — все резче и навязчивей, все разнузданней и исступленней — целый «симфонический оркестр» всех родов слова, звука, изображения, односторонне-издевательских «экспертных» оценок. Задачи у оркестра геополитические (но и экономические, конечно). И своя скрипочка здесь у Дмитрия Львовича. Взгляните на несколько его аккордов-соло:

Если смотреть на Россию снаружи —
Трудно придумать чего-нибудь хуже.
Так что смотри на нее изнутри —
Или, пожалуй, совсем не смотри.

Вот более глубокий аккорд, с подмигиванием понимающей публике и далеко манящей поволокой во взгляде скрипача:

Скорее вписать в Конституцию Бога!
Сгущается в воздухе китежский звон.
Мы чувствуем все приближенье итога,
И в этом итоге окажется Он.

И вот когда лопнет терпенье
                                                   Вселенной
И все это рухнет, как ржавая жесть, —
Останется вывод простой
                                              и надменный:
Вы думали, нету — а Он таки есть.

Отнюдь не простоту можете вы обнаружить в этом высказывании. Но надменность поистине венецианскую...

Вот еще все то, чему не откажешь в определенной точности, в определенной даже нужности, хотя опять однобокой: «Разумеется, русское чудо — / в торжестве ненасытных клещей / и в победе словесного блуда / над любым положеньем вещей...»

Тут все настолько лапидарно, что лучше и желать нельзя. Но сразу же далее: «...так что как ни ворчат привереды, / но в июне свое торжество / мы отметим парадом Победы / и сплошным обнуленьем всего...»

И думается мне, что Дмитрий Быков достаточно умен и опытен — он понимает, что конкретная практика управления такой страной, как Россия, в силу массы объективнейших причин всегда не похожа на парадайз... Понимает, что многие наши неприятные моменты есть данность, условности — необходимость. Однако он должен, несмотря ни на что, вести себя профессионально, то есть сугубо издевательски, делая вид, что Россия и объективность, Россия и истина, Россия и элементарные факты — это всегда параллельные, которым сходиться не положено...

(Правда, есть замечательное исключение из правила — посвященное Белоруссии стихотворение «Увещевание»:

Милые братья мои белорусские!
В воздухе пахнет восстанием масс.
Сколько уж лет вы терпели
                                                без устали —
Видимо, можно замучить и вас...

...Мертвое дело. Не стоит
                                                и пробовать.
Врос, полагаю, за тридцать-то лет.
Вам же придется все это
                                             расхлебывать,
А привлекательных выходов нет...

...Верьте же свойскости — подлинной
                                                          истине,
Плоской, нагой, как сухая стерня.
(Страшно задуматься: это
                                                 я искренне?
Видимо, искренне. Тьфу на меня.)

Так что признайте: не стоит
                                                и пробовать.
Всюду рисуется страшная месть.
Если б вы жили действительно
                                                впроголодь...
Но ведь не впроголодь? Что-то же
                                                             есть?)

Быков ведет в своей книге летопись года — года, который во многих смыслах стал, по-видимому, кульминацией и для страны, и для мира в целом. Быкову удается и летопись, и критика, похожая и на правду, и на насмешку одновременно. И за многую правду — спасибо. А вот многая насмешка мне все-таки неприятна, и это чувство толкает к возражению.

Можно забыть и не помнить, сколько вы и такие, как вы, причинили «этой стране» за ваш долгий век вреда и убытка. Точнее, при вашей образованности и осведомленности можно делать вид, что не помнишь, что забыл, что не было этого ничего. Можно всем договориться и делать вид, что Россия сама такая неустроенная да непутевая, сама свои таланты и богатства в землю зарыла. Но если все-таки иметь представление о том, что такое совесть, то нельзя ведь не признать: ваша гомерическая критика равна насмешке над плохо одетым человеком, которому вы сами изрезали его последний костюм... И каким же нравственным качеством обладают высказывания из буржуазных квартир в пределах Садового или из ресторана, когда последняя салфетка небрежно брошена на стол, подобные этому:

Любимой Родины черты —
В распутье, в дачной ли платформе...
Но жизнь ли это? — спросишь ты.
Возможно, смерть. Но в легкой
                                                           форме.

Или когда уже подан автомобиль, который повезет вас на встречу в кругу своих, где можно прочесть на камеру:

Народ-созидатель, народ-судия
Ушел на невидимый план бытия,
Осталось какое-то стадо,
И стал осторожно подумывать я,
Что так ему, в общем, и надо.

Если двухвековая либеральная российская интеллигенция задумалась вдруг о народе — жди очередного глобального грабежа и разрухи, жди окончательного поражения и гибели. Это я могу «осторожно» и даже вполне неосторожно говорить о народе, что «так ему, в общем, и надо» (потому что, да, правды в этих словах много), но никак не вы, делавшие всегда и сделавшие все для того, чтобы «осталось какое-то стадо». Я, провинциал, кто в юном возрасте видел погром своей Родины в годы вашего триумфа и кто теперь знает, сколько исторической объективности кроется за словами страдальца за «народ» Дмитрия Быкова:

Мне взгляд на тебя непривычен
                                                         такой —
Не Каин же я и не Демон!
Но сам ты и сделался подлой толпой,
Озлобленной в меру и в меру тупой:
Никто тебя ею не делал!

Нет, конечно. Никто не делал. Все вы жизнь положили ради просвещения народного, а вовсе не занимались травлей любого здравого начинания в области образования и культуры...

Поэтому можно повторить вопрос: господа оркестр, каков ваш вклад во все российское неустройство (материальное и духовное), какова ваша в нем действительная роль? Даже истертая маска вашей коллективной, вашей профессиональной, вашей захлебывающейся в самолюбовании иронии давно не прикрывает всех фактов. Впрочем, с кем и о чем я говорю? Одна из высокооплачиваемых в РФ профессий — производитель русофобских миазмов. И это двухсотлетнее положение вещей само по себе, при должном размышлении, может объяснять (и оправдывать) многое — и в поведении власти, и в поведении творцов...

И все же зловещими выглядят теперешние грёзы поэта, замаскированные под «безысходность». Вот Дмитрий Львович вспоминает благословенные времена накануне перестроечной «Пасхи», которая только и могла (и могла бы снова) даровать высокое счастье:

Тот век надтреснутый, чугунный
Я б ни на что не променял.
Кто, юный, жил в стране канунной,
Тот славно Блока понимал.

Тот помнит облик безобразный
Весны, в которой вырос я,
Необязательный и праздный
Дух пробужденья и гнилья,

И ту беспомощную дерзость,
И понимания клеймо,
Что ничего не можешь сделать —
Все будет делаться само.

Тот узнаёт и в этой ранней
Весне, фальшивой и пустой,
Дух бесполезных обещаний,
Любви безвыходной настой... —

и неважно, что мир за сорок лет (во многом именно благодаря демонтажу СССР) дошел до той точки, когда уже никакая общечеловеческая «весна» невозможна. Быков понимает это — не может не понимать-то со всем своим умом! Но ему важнее, что долгожданные танцы могут получиться только на долгожданных руинах России.

Землетрясение же по непонятным причинам задерживается — хоть твердит и воет о нем сегодня вся прогрессивная общественность, исполненная сладких предчувствий...

Или правда — может, глупые они? Неужели не видят, что Россия именно такова, каковой она предусмотрена? Неужели же не поняли еще, что это их самих, псевдолибералов, забугорная власть уже списала во вторсырье и если еще держит за мясо, то так — в виде временного вспомогательного ополчения.

Особенного прорыва настроения Быкова (и всей прослоище, которую поэт представляет) достигают в стихах «Памяти Славиной» и «Мертвые языки».

Я рад бы замереть от злобы,
Но от бессильной злобы — нет.

Дмитрий Львович бросает свой клич:

Пусть эта злоба мною движет,
Одушевляет ум и речь,
Пусть оккупантам лица лижет,
Горит, покуда все не выжжет,
Что Господу противно жечь.

Этот предельный, уже военный пафос, конечно, заставляет задуматься и оценить степень ярости и нетерпения. Вспомнишь и Бабеля с Багрицким, и Симонова со Стекловым...

Но инфернальнее всего (для туземного уха) стихотворение «Мертвые языки». Стихотворение хорошее и страшное. Оно завершает книгу «Ничья», в которой ни о какой ничьей нет и речи. Но читать его надо всем самостоятельно, и внимательно читать, ибо речь идет о языках — в лингвистическом и даже физическом смысле — наших с вами...

Ну и коли речь у нас шла о поэтической книге, то не обойтись без метафор или аллегорий. Возьмем метафору Организма и Бациллы. Когда Организм здоров, то всякой его части — хоть косточке, хоть мышце, хоть всему иному — в Организме этом хорошо. Но это, повторим, если Организм здоров и весел. Штука в том, что здоровье и веселье одного Организма может не только мешать, но и делать прямо невозможным веселье и здоровье другого Организма. Это старая история, это, собственно, она, политическая история, и есть. И относительно не так давно в сюжете о геополитических отношениях между Организмами-субъектами появился фигурант Бацилла. Да, после 2020-го это пример особенно наглядный. И вот Бацилле в Организме хорошо только тогда, когда самому Организму нехорошо и невесело. Бывает, что Организм борется: эритроциты настраиваются на Бациллу, вяжут ее, не дают танцевать. Тогда Бацилле в Организме плохо. Но чаще всего организм не умеет бороться с мощной Бациллой, или не хочет бороться, или не имеет права — потому что и не Организм он вовсе, а так, составные части, суповой набор, мозговые и безмозглые косточки. Речь тогда идет не о собственно возможности Организма отстоять себя в неравной борьбе с Бациллой (и ее хозяевами), а о границах проникновения Бациллы в Организм: до самых ли печенок, до самого ли сердца, до большей ли части коры головного мозга? И когда распространение (дальнейшее) Бациллы Организм пытается все-таки остановить, боясь-таки уже как бы не помереть, тогда Бацилле опять становится плохо. Страх входит в нутро Бациллы. «Эвон что, — думает она, — этак и до эмиграции дойдет! Надо сегодня, сейчас уже искать у Организма самые больные места, надо скорее бить по ним беспощадно!..» А места, друзья, и правда больные, и правда гниловатые места — не будь их, какая бы Бацилла к нам пристала? Можно даже хихикнуть: «исторически слабые и гниловатые места в российском Организме»: потворство, лихоимство, косность, трусость, безалаберность — вот они, всегда тут, бей не хочу...

И еще одна метафора: Волки и Костер. Чем ярче Костер, тем дальше Волки, тем глуше их вой. Но вдруг происходит что-то неуловимое, начинают из Костра под еще бодрый треск поленьев лететь мириадами красные искры, усиливается дым... И вовсе речь не идет о пригревшемся и спящем вокруг Костра народе. Но Волки... Волки вдруг подбираются, Волки поднимают вой...

Костер наш — это Газпром. Он могуч и ярок. Но и Волки никогда не воют зря. Они обломаются только в одном случае: если Костер, Газпром — Кремль, — научится говорить со своим народом, говорить не знаками и картинками, а... как-то иначе.

Все это — и Ничьи, и Тупики, и Бацилл, и Костры, и Волков — мы уже проходили. И вот опять полетели искры, опять пошел удушливый дым — уж в чем в чем, а в этом-то Дмитрий Львович Быков прав. И для него это — обещание весны. Для меня — оттепели и пьянки перед окончательным историческим крушением организма Россия.

Если он вообще еще есть. Если и Кремль, и оппозиция, и НАТО, и хоть какая-нибудь осязаемая реальность в этом мире после 2020 года еще есть. Лично я в этом не уверен.

Но если все-таки есть, то ничья — это еще не конец игры, в которой предстоит решить, кто мы: Организм, имеющий свою телеологию и аксиологию, или Туша, имеющая перед собой разделочный стол вечно несытых мировых сообществ...

2021 год
Белгород





Сообщение (*):
Комментарии 1 - 0 из 0