Однажды, лет десять тому назад, мы с Леонидом Ивановичем были вместе на конгрессе в Петербурге, и, гуляя по городу на Неве, он, пронзенный воспоминаниями, стал во всех подробностях живо рассказывать мне, как в середине шестидесятых готовил теракт.

Он тогда работал в школе в деревне Серебрянка под Ленинградом, вступил в подпольный Всероссийский социал-христианский союз освобождения народа, проникся идеями свержения советской власти. Ему лично пришла в голову мысль совершить акцию устрашения на Литейном проспекте. Расположенное там главное здание ленинградского КГБ, известное как «Большой дом», являлось символом всего того, что ненавидели антисоветчики, члены ВСХСОНа.

Разработанный план заключался в следующем. В назначенный день террорист должен был выскочить из автомобиля, выпустить автоматную очередь по фасаду «Большого дома» и впрыгнуть обратно в машину. Водитель жмет на газ, машина мгновенно выскакивает на Литейный мост, врезается в его невысокую решетку и падает в Неву. На дне реки аквалангист с двумя запасными аквалангами встречает водителя и террориста, и все трое под водою уходят на Крестовский остров, где на набережной Малой Невки их поджидает другой автомобиль. Они в него прыгают и — дай бог ноги!..

Что и говорить, лихое предприятие! На черном рынке купили немецкий автомат, точнее, пистолет-пулемет МР-40 «ЭРМА», ошибочно именуемый у нас шмайссером. К нему обойму с патронами. Закупили акваланги. Оставалось только назначить день икс. Бородин ежедневно прогуливался по Литейному, наблюдая за тем, в какое время здесь много прохожих, в какое не так многолюдно. Стрелять по «Большому дому», когда этого никто не увидит, было бы не столь эффективно. В итоге приняли решение провести операцию где-то с часу до трех пополудни. И уже назначен был день икс...

Как вдруг Леонид Иванович сказал решительно:

— Стоп машина!

Он вдруг вспомнил, что очень часто, прохаживаясь по Литейному, встречал мамаш с колясками. Что их так привлекало прогуливаться именно по этому проспекту, непонятно. Возможно, где-то поблизости находилась детская больница или еще какое-то детское учреждение. Но факт оставался фактом — проводить террористическую операцию, подвергая опасности жизнь матери и ребенка, случайно подвернувшихся в час икс на Литейном, нельзя! О каком христианстве может идти речь, если прольется детская или материнская кровь?

И теракт отменили.

Вспоминая историю терроризма в России предреволюционной, можно ли там найти что-либо подобное? Нет. Тогдашние террористы верили в живительную силу любой крови, а невинной, быть может, даже и в особенности. Их бы не остановило то, что по улице, на которой нужно взорвать экипаж или застрелить чиновника, прохаживаются мамаши с колясками. Вот почему таких людей, как Леонид Иванович, никогда и не назовешь террористами.

Мученик советской системы, искалеченный лагерями, он всегда носил в своей груди любящее и неочерствевшее сердце.

В книге воспоминаний «Без выбора» Бородин, насколько я помню, не рассказывает о том готовившемся в 1966 году теракте, который так и не состоялся. А тот его устный рассказ припомнился мне только теперь, когда мастера русской литературы не стало среди нас. И уже не спросишь, так ли я все передал, не наврал ли?

Мне ясно видится, как мы стоим на набережной возле Литейного моста, солнце озаряет веселое и озорное лицо Леонида Ивановича, ветер рвет его волосы, хочет украсть сигарету. Бородин рассказывает о том не­удавшемся теракте и со смехом выкашливает:

— Вот такие мы были шальные!