Функционирует при финансовой поддержке Министерства цифрового развития, связи и массовых коммуникаций Российской Федерации

Скиф

Людмила Ивановна Володина родилась в Воронеже. Окончила авиационный факультет Воронежского политехнического института. Работала на оборонных предприятиях города.
В настоящее время — менеджер Воронежского государственного театра оперы и балета.
Публиковалась в журналах «Воронеж», «Веста», «Москва». Автор книги «Когда жизнь — анекдот» (сборник рассказов, 2009 г.).

Памяти деда Василия и бабушки Инны посвящаю

 

…В истории цивилизации следующее место за греками и римлянами занимают скифы и кельты. <...>

…Ни один из современных народов… не является их (скифов) прямым наследником.

 А.П. Смирнов. Скифы

 

1

 

Дед Василий немало повоевал за свою жизнь! Финская, потом с немцем на Западном фронте, тяжелое ранение, госпиталь. По пути из госпиталя их эшелон угодил под бомбежку, и вскоре Василий оказался среди партизан и провоевал там, в лесах Белоруссии, целых полтора года.

Характером обладал решительным, был сметлив, грамотен, хотя происхождение имел самое что ни на есть бедняцкое. По молодости, как приспело, женился, обзавелся ребятишками. Жену взял из семьи «крепких» середняков; хозяйство их поделили — это и спасло семью невесты от раскулачивания. Вернувшись с войны домой, был назначен руководить родным колхозом.

Был он худощав, жилист, росту имел выше среднего, лишь сейчас по-стариковски согнулся в спине, да и волосы на гордо посаженной голове, некогда русые, густые, поредели и стали белыми. На худом, старческом, с правильными чертами лице выделялся точеный, тонкий нос с красивой горбинкой, придающий внешнему виду хозяина некую изюминку, как сейчас модно говорить — шарм. Выразительные серо-голубые глаза, как и у большинства коренных жителей села (которых «скреби, не скреби» — хоть до дыр, — ничего монголо-татарского не наскребешь), отсвечивали легкой грустинкой.

Первые послевоенные годы были трудные, голодные. Его жена Катерина — проворная, крепкая здоровьем женщина — тоже работала в колхозе и дома не покладая рук, выполняя всю ту работу, которую испокон веку делают русские крестьянки.

Василий, хоть внешне и не показывал, гордился своей высокой должностью и исправно нес председательское бремя. Селяне уважали его. И дома вопрос, кто главный, был излишним: кто ж как не Василий, когда он целым колхозом командовал! Но когда вышел на пенсию, наш Василий Тихонович все чаще стал ощущать давление супруги, которая взяла теперь моду решать важные семейные, да и любые хозяйственные дела без его участия. Да это еще ладно бы, черт с ним; но она абсолютно не признавала таких жизненно важных для супруга занятий, как рыбалка и возня с лошадьми — колхоз содержал конюшню с полутора десятком голов лошадей. Жена считала его увлечения мальчишеством, а правильнее сказать — дурью. Старик терпел.

Стоило ему с утра засобираться на рыбалку, как для него сразу же находилось неотложное дело, без которого их хозяйству тут же грозил полнейший крах. Даже если все переделано, перепахано, переношено и убрано, все одно работа отыщется! Прямо концлагерь какой-то! Один раз, когда Катерина собралась к родной сестре в район и на старика было навешено множество всяких дел — чтоб не скучал, — тот разохался, прикинувшись больным, повязал голову влажным полотенцем, как, видел, делали герои в кино, и, постанывая, растянулся с ногами на диване. Старуха же его, вместо того чтоб посочувствовать да пожалеть, как положено порядочной супруге, язвительно процедила сквозь зубы, что там, дескать, в его голове, и болеть-то давно уж нечему. Он обиделся.

Через некоторое время, убедившись, что за женой, навьюченной сумками с гостинцами, захлопнулась калитка, Василий, горя нетерпением, кинулся в сарай за удочками, но рыбацкого снаряжения на месте не оказалось. Долгие, мучительные поиски не дали никаких результатов. «Спрятала, зараза! Но какой нюх! Чекистка чертова! Ну, погоди у меня…»

Что правда, то правда, порой он был не прочь отлынить от рутинной, нескончаемой домашней работы. Дети и старшие внуки выросли, выучились, работают в городе на хороших должностях, обеспечены. А им вдвоем с матерью много ли надо? А тут живности полон двор, большой сад, что когда-то невестка-агрономша высадила, огород чуть не в полгектара! Но негласный крестьянский закон диктует: ни кусочка земли не должно пустовать! — значит, хоть пупок надорви, а землю обработай и засади. Даже если каждый год к лету треть уже вялой, проросшей картошки приходилось выбрасывать — не съедали. И соленья разные, варенья батареей стояли в погребе не по одному году, хотя много отправлялось детям и внукам в город.

Теперь же команды сыпались на старика одна за другой: то в коровнике надо почистить (будто он сам не видит), то черенок новый к вилам соорудить, то сахару из магазину срочно принесть, то — то, то — сё! Никакой личной жизни! Имеет, в конце концов, право заслуженный ветеран и старый вояка малость перевести дух и расслабиться, посидев вечерком со старинными друзьями и пропустив по паре стопочек первачка, али нет?

Но, к сожалению, его военные заслуги супругой в расчет не принимались. Он терпел, потому что все равно не мог без Катерины: столько уж лет вместе. А частые супружеские перепалки были для них даже своего рода развлечением. Без особой натяжки их можно было бы окрестить маленькими представлениями.

Обычно начинала Катерина — с мелкой затравки, разминки, так сказать, цепляясь к мужу из-за какой-нибудь ерунды, — Василий односложно огрызался. Дальше старики все больше входили во вкус, и их словесный поединок в конце концов разрастался в крупную баталию с острыми словцами, иносказательными выражениями, поддевками, подколками; причем вершилось это с таким артистизмом, что сам МХТ обзавидовался бы.

При этом надо отметить, что супруги продолжали преспокойно заниматься своими делами: Катерина подавала на стол, Василий открывал запотевшую банку с огурчиками, резал хлеб, разливал самогон по маленьким стопочкам. И ругались-то они, если можно так назвать их неторопливую перебранку, без особого энтузиазма, с эдакой ленцой — для порядку, так сказать, повинуясь заведенной семейной «традиции»; да еще, наверное, чтоб развлечь гостей, наиболее внимательный из которых примечал, что старики и сами-то, как истинные артисты, получают немалое удовольствие от разыгрываемого ими спектакля.

Конечно, изредка, когда Василий заявлялся домой к ночи, с трудом держась на ногах, и, стараясь не уронить собственного достоинства, изо всех сил хорохорился и петушился, делая безуспешные попытки «отбрехаться», по его же выражению, — лавры победителя доставались, конечно, не ему. На его же долю выпадали синяки и ссадины от умело пущенного в дело старого, потрепанного веника (или чего другого, что попадалось Катерине под руку).

— А ты ня командуй, ня командуй тута… Ишь, разошлася, старая… — пытаясь придать голосу как можно больше твердости, но путаясь в словах, заплетающимся языком отвечал Тихоныч на атаки супруги.

— Ты — молодой дюжа у нас… пьяница! — парировала жена.

— Должён я друга сваво поздравить али нет, ежели у яво правнук народился?!

— У табе кажный день праздник! Да мне-то что, хоть вовсе домой не являйси, ирод!

— А ты и рада бы, чтоб ухажера сваво в гости зазвать.

— Дурак старый! Уж восьмой дясяток разменял, а все туда жа… Рявнуя он… Тьфу!

— А ты, дура молодая!.. Какого лешего вчера на полке в чулане ковырялася, а?

— У табе забыла спросить…

— Целую бутыляку разляла, корова!

— Сам виноват! Цельный год прошу полки как надобно закряпить, так яму усё некада… па-ртя-зан. — Катерина отлично знала, что после этого слова, произнесенного с ведомой только ей особой, ироничной интонацией, их перебранка пойдет уже по другому руслу, и часто пользовалась этим приемом, чтоб увести разговор от невыгодной для нее темы.

— Ты мое героическое прошлое ня тронь… женщина!

— Ой-ой! Гярой!.. А как ты от гитлярцев драпал, чуть в штаны ня наложил, забыл? Сам сказывал…

— Ты бряши, та не заговаривайся! То ж фрицы нас засекли, когда мы мост минировали, дурында деревенская! Их — взвод, а нас — троя! Да мы за энту операцию мядали получили — чтоб ты понимала!

— Уйди с глаз моих, вятяран… и чтоб завтра за сараем вскопал! усе давно уж управились…

«И вот так — кажный день. Дали бабам волю, они и рады мужиков в стойло загнать!» — в очередной раз подумал Василь Тихоныч, а вслух сказал:

— Раскомандовалась тута, крапива табе в пятку!.. Вот возьму и буду завтра цельный день на дяване лежать — хочь газеты усе перечатаю, а то позабыл уж, чаво в мире делается.

Но, представив возможные последствия этого дерзкого решения, дед Василий вовремя одумывался — с бабкой шутки плохи… И мечты оставались мечтами…

 

 

* * *

Как-то к вечеру зашел в гости внучатый племянник Василия — его родной сестры внук, Александр, — с женой и сыновьями-подростками. Парень он был славный, башковитый, да уж больно конституцию имел щуплую, для деревенской жизни не приспособленную. Так вот, он в университете, в городе, историю преподает: рассказывает юным бездельникам, которые в колхозе работать не хотят или на заводе за станком вкалывать, разные чудные истории, что с «людями в разные времяна приключалися — развлякаются они тах-то…». И жена его там же работает.

Заглянул на огонек и Иван Акимыч, дружок закадычный. Этот всегда носом за день пьянку просекал — никогда не обманывался. А потому каждый день был весел и искрился жизнелюбием, готовый обнять, расцеловать и всем сердцем поделиться своей неуемной радостью с первым же встречным. И никак не мог взять в толк, почему некоторые отказывались от своего счастья и шарахались от него на противоположную сторону улицы — право, странные люди… К тому же он был вдовец, то есть сам себе хозяин, и на мозги ему, счастливчику, капать было некому.

Соседский парень Алешка, иногда помогавший наколоть дров старикам (в этом году наконец-то провели газ) да иной раз подладить старенький телевизор, забежал к ним разжиться солью и тоже был усажен за стол.

Пока варилась картошка — своя, сладкая, рассыпчатая, — бабка уж принесла из погреба капустки квашеной, огурчиков, помидорчиков, грибочков маринованных. На стол была поставлена бутылка с почти черной терновой наливкой — для баб-с, как говаривал Василий. Он нарезал вкуснейшего сала домашнего посола, вареной колбаски да перелил из здоровенной бутыли в пузатый стеклянный графин дымчатого первачка — что еще нужно для счастья… Ароматы стола радостно будоражили аппетит присутствующих, разговор уже не клеился, а глаза гостей против их воли с вожделением устремлялись на лакомства.

Наконец все было готово. Поспешно выпили за дорогих гостей и налегли на еду, обжигаясь и дуя на картошку. В сенцах снова послышались шаги, и кто-то нерешительно поскребся в дверь.

Василий Тихонович не был противником цивилизации, но на предложение сына установить наконец электрический звонок ответил отказом. На кой ляд он нужен, когда хозяин и по стуку на все девяносто определяет, кто к ним пожаловал. Акимыч, к примеру, троекратно, с небольшими паузами лупил кулаком в дверь. Соседкин сынок Алешка — тот негромко выстукивал по двери костяшками пальцев, как дятел. Сама же соседка, Варвара, вообще не имела такой дурной привычки стучаться: она, с грохотом распахнув калитку, принималась тут же горланить на весь двор густым мужским баритоном: «Теть Ка-а-ать!.. Ты до-ома? Теть Ка-атя-а!» Ее голос был слышен в доме при закрытых форточках даже в самой дальней комнате, выходящей окошком в сад.

И на этот раз, ничуть не сомневаясь в личности гостя, дед Василий, обернувшись, уверенно бросил в сторону двери:

— Заходи, заходи, куманек дорогой!

И в комнату шумно ввалился кум, цокая подковами старых сапожищ и на ходу снимая засаленный картуз, с которым по-стариковски не расставался даже летом. Поздоровался.

— Сто-ой! Не оборачивайся! Дядь Вась, замри! — закричал вдруг племянник, сидевший через стол против деда, и с каким-то выражением ужаса уставился на старика.

— Ты чавой-то, сдурел, что ль? — сочла нужным окоротить племяша Катерина.

— Тихо, дед… не шевелись, ради бога… — умоляюще выговорил Сашка, продолжая с жадностью поглощать глазами деда Василия.

За столом воцарилась тишина. Все с недоумением переводили взгляды с Сашки на деда и обратно. Ничего не понимавший дед, однако, послушно застыл в позе древнегреческой статуи с повернутой в сторону двери головой.

— Скиф! Настоящий скиф! Таргитай! — восхищенно прошептал племяш, неинтеллигентно указывая перстом на хозяина.

Бабка, сидящая рядом, принялась испуганно разглядывать дедовы волосы и плечи, решив, что племянник углядел на деде какое-то редкое и очень опасное насекомое. Кум растерянно переминался в дверях, теребя в руках свою шерстяную фуражку-восьмиклинку.

— Вот это да-а! — продолжал племяш. — Какое сходство! Какое неоспоримое доказательство, что мы — потомки скифов! Сюда бы этих холодных скептиков, пусть посмотрели бы! — обратился он восторженно к жене, которая понимающе кивнула ему.

— А хтой-то энти… скихвы? — поняв свою позорную ошибку и с трудом выговаривая незнакомое слово, молвила бабка Катерина.

 

«Скифы появились в Северном Причерноморье, если верить письменным источникам, в VIIIVIIвеках до нашей эры. <…> Скифы переживали героический период, находились на стадии военной демократии… и появились действительно “под звон мечей и пенье стрел”»1*.

 

* Здесь и далее см. примечания в конце публикации.

 

 

— Сейчас разъясню… Когда-то, в далекой древности, — начал племянник хорошо поставленным, размеренным голосом, каким, видимо, читал лекции своим студентам, — праотцы русского народа и всех славян были поименованы скифами. В знаменитой Несторовой летописи Русская земля также зовется Великой Скуфью, то есть Скифией. А по рассказам самих скифов, которые записал Геродот, народ их моложе всех других. И родоначальником их народа был человек по имени Таргитай.

 

«…Родителями этого Таргитая, как говорят скифы, были Зевс и дочь реки Борисфена… Такого рода был Таргитай, а у него было трое сыновей: Липоксай, Арпоксай и самый младший — Колаксай…»3

 

— И когда энто было-то? — очнувшись от оцепенения, спросил кум.

— Да вот посудите сами: если Геродот, основоположник европейской исторической науки, наблюдавший при своей жизни скифов и записывавший их легенды, жил где-то… с полтыщи лет до нашей эры...

— У-у-у!.. — невольно вырвалось у слушателей.

— А табе самому, милок, скока сейчас годков? Ты, чай, с энтим скихвом, что на маво деда похож, за ручку здоровкался да самогоночку яму разлявал, да? — съязвила сообразительная Катерина.

Будучи неграмотной (она долго держала обиду на мужа за то, что тот по молодости не сподобился обучить ее грамоте), но обладая цепким умом и, как сейчас говорят, аналитическим мышлением, Катерина все схватывала на лету. Например, поражали ее своим лицемерием отдельные государственные деятели, разглагольствовавшие по радио (что по-деревенски бесперебойно вещало на кухне) про невиданные достижения молодой демократии, про успешно идущие в стране реформы, про большую заботу правительства о них, селянах. Она видела их насквозь и пускала в их адрес едкие и точные замечания. И, как показывала жизнь, почти никогда не ошибалась. Да и в деревне ее побаивались за удивительную проницательность, прямоту и острый язык, но уважали за справедливость.

Так что у Катерины было немало достоинств. Еще она была по-крестьянски крепкой, а в молодости слыла красавицей, к тому же всегда умела добиваться своего, чего бы это ей ни стоило.

Как-то заболел колхозный ветеринар, а понадобилось срочно ехать в район, что в сорока километрах, за лекарствами и препаратами для скота. Надо сказать, что задача эта всегда была не из легких, и ветеринар порой возвращался ни с чем. Приходилось кланяться районному начальству по нескольку раз. Короче, старший зоотехник распорядился отправить в город Катерину.

А к вечеру та вернулась домой на подводе, доверху нагруженной коробками с необходимыми медикаментами. Ее рискнули послать еще раз — результат был тот же. Позднее свидетели ее подвигов со смехом рассказывали, как Катерина берет чиновников прямо-таки бойцовским напором, а то и просто измором. На ставший уже привычным отказ сразу выполнить ту или иную заявку по причине якобы нехватки указанных лекарственных средств или отсутствия их на складе, колхозница с неподдельным удивлением, достойным детской непосредственности, отвечала:

— Как это их нетути?!! А ежели нам сильно надобно!!

И через какое-то время всем становилось ясно, что просительница ни за что не отстанет, и в конце концов получала-таки свое!

 

Между тем разговор за столом продолжался.

— А что, и взаправду наш Василь Тихоныч на того, как яво… скифа похож? — спросил снова кум, с удовольствием усаживаясь за накрытый стол и приглаживая ладонью абсолютно седые и настолько жиденькие волосенки, что сквозь них отливала лакированным блеском розовая кожа.

— Дело в том, — не торопясь продолжил свой ликбез ученый племянник, — что при раскопках скифских курганов археологами было найдено много различных предметов: домашней утвари, конской упряжи, женских украшений и конечно же человеческие скелеты. Так вот, по их черепам наш знаменитый скульптор Герасимов сумел восстановить внешность человека того времени и…

— А ты сам-то, Санек, иде яво видал, скелет энтот восстановленный? — нетерпеливо перебил кум.

Слушатели возмущенно замахали на него руками, зашикали.

— Да будет вам известно, господа, что в нашем областном музее имеется копия одной из герасимовских реконструкций древнего облика скифа, — торжественно доложил племянник, — так вот, его лицо — точная твоя копия, дядь Вась, честное слово! — обратился он снова к деду, глядя на него с нескрываемым восхищением.

Тут гости зашумели, заговорили наперебой. Молодежь балагурила, смеялась, и никто из присутствующих не обратил внимания, как дед Василий, не участвовавший в прениях, вдруг приосанился и сделался будто выше ростом.

— А чем занимались эти скифы? — спросил младшенький у Александра.

— Почти все скифские племена были кочевниками, и не случайно во всех скифских захоронениях найдены останки лошадей. Вот и ты, дядя Вася, лошадей у нас любишь, верно?..

Молчавший до этого дед неожиданно выпалил, обернувшись к Катерине:

— Поняла, бабка? А ты мяне всю башку проела, что я зазря с конями вожжаюсь! — и в его голосе послышались незнакомые доселе контрреволюционные нотки.

Все заулыбались.

— Дальше, дальше!.. — зашумели гости нетерпеливо, — про внешность их расскажи.

— Ну, что вам сказать… В лицах их — ничего монголоидного, то есть антропологический тип скифских племен в своем большинстве европеоидный. Глубоко посаженные глаза — никаких тебе раскосых очей; покатый лоб, нос тонкий, с плавной горбинкой и аккуратными ноздрями, тонкие губы, узкий и как бы сглаженный подбородок — что абсолютно контрастирует, к примеру, с тяжеловесными челюстями британцев. И… конечно, борода — непременная принадлежность скифского мужчины, что видно по изображениям на найденных при раскопках предметах, например сосудах, рукоятях мечей.

Василий непроизвольно потеребил пальцами свою пегую бороденку.

— Еще они носили длинные волосы.

Тут все кинулись рассматривать деда Василия, сидевшего теперь распрямив ссутуленную от старости и тяжелой работы спину и поглядывавшего на остальных несвойственным ему ранее — как бы свысока — царственным взглядом. Откуда что взялось! «А в нем и вправду что-то есть…» — думали теперь гости. Сосед Алешка, по случаю угодивший на застолье, даже со своего места привстал и наклонился поближе к деду, чтоб оценить его профиль.

— Дед, а ты ничего… симпатичный даже…

— Ну так вот, — с нескрываемым удовольствием продолжал лекцию историк, польщенный всеобщим вниманием. — Эллины, то есть древние греки, на протяжении нескольких веков тесно соприкасавшиеся со скифами, видели в детях придонских и прикубанских просторов конечно же диких варваров, но ценили их природную сметку, беспримерное мужество, выносливость и жизнестойкость…

Катерина вдруг нутром почувствовала, что пора вмешаться. «Еще немного, и они из него сейчас икону сделают», — сердито подумала она.

— А твои скихвы, как наскачутся на конях, — вкрадчиво обратилась она к племяшу, — потом тожа домой на рогах приползали?

Вопрос был явно провокационным, и Александр рассмеялся:

— Попала прямо в яблочко, теть Кать! Ведь известно, что греки считали скифов разудалыми пьяницами, не знавшими меры винопитию в частых пирах и дружеских попойках.

 

«Каждый свободный мужчина скиф был воином… Существование ежегодных пиров лишний раз подтверждает, что война, набеги были у скифов обычным явлением»1.

«Греки пили его (вино) разведенным водой. Скифы же употребляли целое, что вызывало осуждение в греческом обществе и считалось варварством и некультурностью»1.

«На Руси… в ходу была поговорка: “Пьет как сапожник”. Эллины говорили: “Пьет как скиф”»2.

 

Вот тут бабка неожиданно растерялась… и впервые в жизни не нашлась, что сказать! А гости смеялись, мужчины разливали по рюмкам беленькую и пили за веселых «скихвов» и за здоровье дражайшего Василия Тихоновича. Такого искреннего и восторженного чествования дед не помнил со времен своего возвращения домой с войны осенью 45-го. Смех смехом, но сегодня он чувствовал себя именинником.

 

 

* * *

Старики неспешно вечеряли у распахнутого настежь окошка, впустив в комнату пахнущий влажной прохладой и незабудками ветерок и переводя дух от нестерпимого дневного зноя. Василий разглагольствовал на тему рыбалки, в очередной раз толкуя жене, что это совсем не баловство, как думает она, а серьезное и ответственное мужское занятие — очень древнее, между прочим… Сашок (которого старик теперь сильно зауважал и шастал к нему домой по поводу и без повода) недавно поведал ему, что в скифских поселениях археологи нередко находят глиняные грузила и рыболовные крючки, что доказывает существование у них рыболовства! Катерина слушала с интересом, не перебивая и, конечно, просекла, куда клонит муж.

И как чувствовала! Проснувшись на следующее утро и по обыкновению заглянув в маленькую спаленку, где почивал дед, она увидела пустующую кровать. «Ах ты, пройдоха старый… Опять с Акимачем на реку слинял…» А она ему на сегодня столько важных дел запланировала! «Ну, я вам устрою… скихскую рыбалку!..»

Близился обед, а Василия все не было — уж не случилось ли чего, забеспокоилась Катерина. Наконец не выдержала. Околицей, огородами, чтоб скоротать путь, она заторопилась к речке. Пробегая мимо старого кирпичного строения колхозной конюшни, она услышала с противоположной стороны людские голоса, многоголосое лошадиное ржание и не поленилась сделать крюк. И остановилась как вкопанная.

Посередине конного двора на длинноногой гнедой кобыле без седла и стремян восседал ее пропавший дед: она не сразу и узнала его. Он сидел, горделиво распрямив спину и по-молодецки вскинув голову. А как горели его глаза! Да и выглядел он помолодевшим лет на двадцать.

 

«Значительную часть времени скиф… проводил на лошади… Как правило, скифы ездили без стремян»1.

Скифы — «искусные воины, доходившие до Египта, сокрушавшие бесчисленные полчища персов и не раз одерживавшие победы над эллинами, римлянами и разными кочевыми соседями…»2

 

В первую же секунду Катериной овладело чувство восхищения.
Поплыли воспоминания молодости… о том, как юный красавец, прознав, что к его возлюбленной прибыли сваты от соперника, примчался на лихом скакуне и учинил там бучу, разогнав всю честную компанию. А потом перед домом под радостные вопли деревенских ребятишек выделывал на лошади фантастические пируэты. И наша Катюша не устояла…

Но Катерина быстро взяла себя в руки, безжалостно стряхнув груз сладких воспоминаний, и на деда горохом посыпались упреки. Но реакция мужа оказалась неожиданной: не удостоив супругу даже словом, тот вдруг круто, с каким-то мальчишеским озорством развернул коня и поскакал аллюром в поле. Как ни странно, ни песок, ни старческие косточки не посыпались градом на многострадальную колхозную землю, как того боялась Катерина, и она ощутила себя обманутой.

А вечером ее Василий, вернувшись домой радостно-возбужденным, велел приготовить баню, к которой раньше не испытывал особой страсти. Позвал в компанию любимого племянника и мылся дольше обычного. Из баньки доносились шумное покрякивание да веселый разговор, прерываемый время от времени взрывами заливистого хохота.

 

«Первенство в ее (бани) открытии и дальнейшем повсеместном распространении также принадлежит скифам… [Они] калили на костре камни, клали их в чаны с водой и парились, пока не сойдет семь потов»2.

Скифы «сначала умащают и обмывают голову, потом… бросают раскаленные докрасна камни в сосуд, поставленный между этими обтянутыми войлоком шестами (то есть в шалаш)… Скифы берут семена конопли… и бросают на раскаленные камни… Поднимается такой дым и пар, что никакая греческая паровая баня не превзойдет этой скифской. Скифы восхищаются такой баней и воют от удовольствия…»3

 

 

* * *

Катерина не узнавала мужа. Он почти перестал ее слушаться, часами пропадал на конюшне — в общем, делал что хотел. Но что самое невероятное — он перестал отвечать на ее «затравки»! «Сбесился, чертяка старый!» — так охарактеризовала данное перевоплощение жена и решила, что пора принимать меры. Но она пока еще не придумала — какие…

Как-то по телевизору шла познавательная передача по истории, и Катерина, возясь с обедом на кухне, услыхала, что в стародавние времена жили некие женщины-воительницы, кои мужиков своих в кулаке держали, да так, что те у них и пикнуть не могли. И сами на конях ездили, и оружие в руках держали.

— У античных авторов говорится, — негромко доносился до нее размеренный, мелодичный голос дикторши, — «их женщины ездят верхом, стреляют из луков и мечут дротики, сидя на конях, и сражаются с врагами, пока они в девушках… Та, которая выйдет замуж, перестает ездить верхом, пока не явится необходимость поголовно выступить в поход».

Старушка поспешно промакнула руки полотенцем и заковыляла в другую комнату к «тиливизиру» — прибавить громкости, но, к ее досаде, «энти паразиты» в очередной раз вырубили свет, и она так и не узнала, как же звали этих гордых воительниц.

Любопытство ее осталось неудовлетворенным, и по непонятной причине это не давало ей покоя: мысли постоянно возвращались к рассказу о тех загадочных женщинах. Целых три дня она ходила под впечатлением, даже деда перестала донимать. На четвертый день решилась.

Когда ее Василий и Сашка со своими пацанятами в очередной раз ушли рыбачить, Катерина, переодевшись в чистое и набросив на голову любимый шелковый платок, по обыкновению, свободно перекинув концы под подбородком, отправилась к племянниковой жене.

Сказала, что зашла просто так, проведать, и, начав разговор издалека, постепенно повернула в нужное русло, будто бы невзначай вспомнив про недослушанную передачу. Племянница и рада стараться, тут же оседлав любимого конька.

Оказывается, речь тогда шла об амазонках, или сарматках. И молодая кандидат исторических наук постаралась доходчиво донести до сознания пожилой, необразованной, но любознательной женщины подробности этого героического периода древней истории.

 

Знаменитый античный ученый Птоломей (II в. н. э.) на составленной им карте мира на месте нынешней России начертал: «Сарматия». Там верховодят женщины. «…Они ездят верхом на охоту с мужьями и без них, выходят на войну и носят одинаковую с мужчинами одежду… Ни одна девушка не выходит замуж, пока не убьет врага»3. Все это подтверждается и археологическими данными: «…число женских погребений с оружием у сармат больше, чем у скифов, и достигает 20% от общего числа могил с оружием»1.

 

Катерина слушала очень внимательно, почти не перебивая. Затем поблагодарила и заторопилась домой.

Старушку обуревали разноречивые чувства. Во-первых, она осознала, насколько интересней и богаче окружающий мир. Как многого она не знает! Эх, учиться бы ей тогда… Может, и стала бы такой же умной и ученой, как эта девчонка, Сашкина жена… А то, «акромя» коров да поросят, и не видела в жизни ничего путного.

Но появился в ее раздумьях и позитивный штрих. Ей подумалось, что если бы вдруг она, Катерина, родилась в ту самую эпоху, про которую так увлекательно рассказывала племянница, то не была бы там белой вороной — это уж точно. Катерина улыбнулась, вспомнив себя девчонкой, — ну чем не сарматка! Сорвиголова была еще та… всегда готовая постоять за себя и за правду. И лошадей она, между прочим, тоже любит!..

«Да и чем, собственно, наши бабы хуже этих сарматок? — размышляла она дальше. — На конях мы, может, и не скачем, зато, если надо…» И она вспомнила, как однажды, во время войны, за их селом пролегла линия обороны. Немцы готовились к штурму села, занятого противником. От нашего командования поступил приказ жителям покинуть деревню. Бросать отеческие дома на произвол врагу? Да ни за что! И бабы под предводительством Катерины устроили бунт — воинственности русским женщинам не занимать.

 

Описывая амазонок — савроматских женщин-воительниц, — Диодор Сицилийский пишет про одну царицу: «…отправившись войной в страну за рекою Танаисом (Доном), она покорила все соседние племена вплоть до Фракии (то есть Скифию) и, возвратившись домой с богатой добычей, построила великолепные храмы богам…»

 

И тогда, оставив стариков с детишками по домам, женщины собрались в центре поселка, перед зданием сельсовета, с орудиями устрашения в руках: вилами, ухватами и прочее — для убедительности — отстаивать свою независимость. И подняли такой гвалт и крик на всю округу, что немцы решили: к противнику подошло крупное подкрепление — и отступили, оставив позиции без боя.

Вспомянула Катерина и девчушку с соседней улицы, что стала летчицей и героически погибла в воздушном бою где-то под Харьковом. А чем самолет хуже коня?! Да и бабам в тылу много ли легче было, чем мужикам там, на фронте? Да что и говорить... По всему выходит, что ничем эти сарматки не лучше. Вот только власти они имели над мужиками гораздо больше, вздыхая, позавидовала Катерина.

 

 

* * *

Вечером, когда наконец наступила долгожданная прохлада, на длинной широкой лавочке у калитки, под большим развесистым кленом, собрались: дед Василий со своим дорогим племяшком, соседский парень Алешка и девчонка из дома, что через улицу напротив, — подружка. Говорили о разном: про невиданную жару, про будущий урожай, про новую широкую автотрассу, что скоро проляжет через их село. Обсудили также последние волнующие события нескончаемого сериала про любовь и упомянули про новую, увлекательную телепередачу «Штрихи истории». Незаметно беседа свернула на интригующую тему — о кочевниках.

— Ну а что ж, скифы эти только и умели, что на лошадях скакать да шашками махать, а, дядь Саш? Соображалки-то у них небось никудышные были? — обратился к ученому-историку паренек.

На него тут же с горячностью накинулась девушка, оскорбившись за прославленный древний народ:

— А ты считаешь, только у тебя соображалка хорошо работает? Молчал бы уж лучше… Ты вон географию и ту выучить никак не можешь — у тебя в безлюдных пустынях Антарктики кактусы произрастают. А эти ребята — вон какие громадные пространства осваивали, да еще и в чужие земли хаживали, без ученых книжек и карт — не заблудились…

— Это да, насчет их интеллекта ты, Лешка, напрасно… — поддержал девушку Александр. — Одной лишь храбростью у других народов авторитета не завоюешь. Тут и головой работать надо, а в военном искусстве особенно. Они, между прочим, параллельно с сарматами тяжелую конницу придумали… К тому же скифы хорошо владели различными тактическими приемами ведения войны. В те времена основой скифского войска, его главной ударной силой служила тяжеловооруженная конница. Еще древние историки отмечали, что тактика катафрактариев — тяжеловооруженных конных воинов, одетых в тяжелые доспехи, — восходит к скифской тактике. К примеру, в знаменитой битве





Сообщение (*):
Комментарии 1 - 0 из 0