* * *
Я прежде управлять умела снами.
И был один. В нем свет глаза слепил.
По небу, желтый разливая пламень,
Садилось солнце в выжженной степи.

И сквозь лучей сверкающие спицы
Дорогою, что ветер проторил,
В ночь огненные мчали кобылицы
И поднимали огненную пыль.

Но стоило в бескрайнем диком поле
Мне путь наметить мысленно другой,
Табун, подвластный человечьей воле,
Вмиг выгибался огненной дугой.

Теперь прошу у Бога вдохновенья:
Одною мыслью, трепетом ресниц
Дай мне направить ход стихотворенья,
Как красный бег огнистых кобылиц.


Дремучее сердце

Когда вечереет и солнце, косматый медведь,
Огромный, багровый, в берлоге скрывается тесной,
Вокруг все немеет, как будто боится шуметь,
И, странно дичая, вдруг преображается местность.

Луга, точно дань, отдают неохотно тепло,
И дуб у болота возьмет да и сбросит личину,
Как будто змеиные сумерки влили в него,
Как в полый кувшин, непонятную, чуждую силу.

Сквозь темные листья (иль только мерещится мне?)
Он смотрит! Не двинуться! Он пригвоздил меня взглядом.
Такой он живой, что мурашки бегут по спине,
Того и гляди, понадвинется грозной громадой.

И частью души, где свивается дым древних снов,
Где шорох звериный и прозелень молнии в тучах,
Почувствуешь ужас, творящий богинь и богов,
Как чувствовал предок тоскующим сердцем дремучим.


На затоне

Вода спадала. Пахли тиной вербы.
Но где вела дорога в глубь лугов,
Синели волны, свет бежал по веткам
Полузатопленных разливом тальников.

Я встала там, где камни обнажились.
Меж них крупинками речной песок желтел.
Сеть из тончайших золотых прожилок
Дрожала на чуть плещущей воде.

И чайки с песнями рыбачили над поймой,
Белели по зеленым островам.
Вдали, подняв плавник, заросший лесом
                                        темнохвойным,
Взрезала синь Дуденева гора.

И запах свежести с затона, с темных стариц,
И дух цветенья, влажной теплоты
Разволновал, разбередил прапамять,
Где спит былое в гнездах золотых.

И сквозь пейзаж знакомый и привычный
День проступил в слезящейся дали:
Вернулся голубь с веткою масличной.
И Ной узнал: вода сошла с земли.

О сердце, беспокойное, живое,
Ты все вместило: и простор веков,
И серебро библейского прибоя,
И черный плеск библейских тальников.


Море

От сочащего мед и смолу Уч-Дере,
Где, проснувшись едва поутру,
Пробираются сосны на мыс посмотреть,
Как их тени уходят ко дну, —

До седой Головинки, чей гребень тугой
За века истончила вода, —
Море дивною рыбою бесхрящевой
Плавниками поводит едва.

Выгибается, силой стальною налит,
Горизонт — ее мокрый хребет.
Сквозь прозрачное, зыбкое тело сквозит
Золотыми зигзагами свет.

Что за мысами, слева и справа, бог весть.
Вряд ли то, что мне атлас открыл.
Иногда мне мерещится: стянутый здесь,
Там — скалой обрывается мир.

И Господь мне оставил лишь кромку земли —
Гор, разрушенных смерчами, прах,
Где купальщицы, в ящериц обращены,
Цепенеют на жарких камнях.


Шторм приближается

Не устояла — был силен удар.
Вал оглушил и зренье отуманил.
И вновь тугая, мускулистая вода
Вздымается зелеными холмами.

Но мощь, прибоя все же поборов,
Все в черном крошеве — морской кофейной гуще, —
В осколках волн, под скрежет, гул и рев
Встаю в бурунах, пеною цветущих.

Я рвусь на глубину, на зыбкий склон,
Бороться с морем, как с гигантским спрутом,
Не только ради радости минутной —
Ввысь вознестись на гребне водяном.

Когда преодолеть сумею страх,
Я силу жизни заключу в стихах.


Оплаканное мгновение

Я ногу занесла над каменной ступенью —
И болью вдруг во мне отозвалось:
Вот только что прекрасное мгновенье
Благоуханной влагой пролилось.

Все так же солнце раскаляло выси,
Висели сливы градом мелких лун.
И лишь острей запахли кипарисы,
Точа свою смертельную смолу.

О Господи! Как мало я умею,
Назначенное тленью существо!
Мне даже не дано замедлить время,
Но дан мне дар оплакивать его.


В горах

На зное сухо, остро пахнут кипарисы,
Доносит ветер слабый запах кизяков.
Проходят буйволы, рога склоняя низко,
Чтоб кучевых не ранить облаков.

Вокруг горбы земли в зеленых чащах.
В прогалах гор над шапками лесов
Синеет море в неподвижных чашах
Нерукотворных каменных весов.

И нет, не тяжесть красно-ржавых груш,
Не алыча, желтее меда с маслом,
Сгустившаяся солнечная сушь,
А время каплями висит в садах кавказских.


Кавказ

Заброшенной дорогою по кромке,
По желтой насыпи мы влезли на откос.
И встал Кавказ — гигантские обломки
Когда-то рухнувших с небесной тверди звезд.

И были тенью плотною покрыты
Ущелья дикие в нетронутых лесах,
Где по камням корявые самшиты
Шли в моховых зеленых торбасах.

Нам было видно с плоской седловины:
Вдали хребет был четко огранен
И изнутри светился млечно-синим,
Тревожным, странным, неземным огнем.

То угасал, то вспыхивал кроваво;
Казалось, шла гроза внутри горы:
Звезды погибшей сердце дотлевало
Под тяжким спудом каменной коры.

Сгущались сумерки, и будто бы на сцену,
Водитель звезд, познавший все пути,
Выстраивал над нами постепенно
Гигантский хор сияющих светил.

И черным ветром из ущелий дуло,
И звери слух острили из ветвей.
А горы отвечали низким гулом
На песни древней родины своей.


Горы в сумерки

Дорогой в сумерки уходят кипарисы.
Глаза, измученные блеском золотым,
С какой отрадою обозревают выси
И стелющийся по долине дым.

Я в полукружье гор. Зеленые теснины,
А дальше — темно-малахитовы хребты.
За ними — два горба — два горных исполина
Молочно-синим светом налиты.

Идет от хвои красноватое свеченье.
Вдыхаю воздух, теплой пахнущий смолой,
С тем чувством радостного облегченья,
С которым возвращаются домой.


* * *
Леса горели, русские леса.
Напрасно ливни люди звали на подмогу.
Обугленные тлели небеса,
И слухи темные ходили о поджогах.

Когда ветрами развевало мрак,
Деревьев мертвых выступали ребра.
И солнца красный, воспаленный зрак
На человечий плач взирал недобро.

И, торжествуя, некий человек
Грозил, вещая, будто небожитель,
И страшен голос был его во мгле:
«Ужо бегом вы к Богу побежите!»


* * *
Я — наследница древней прекрасной земли,
И в стихах моих желтые дюны поют,
Шумно медленным золотом плещет залив,
Ищут с криками чайки добычу свою.

Копят в чашах цветы черный мед и дурман,
Сосны-солнцепоклонники вдоль по реке
Славить свет по зеленым восходят холмам,
Увязая корнями в горячем песке.

В темнохвойных стихах есть глуши уголки, —
Есть где зверю укрыться и мудрой змее.
Чудо-лотос сквозь толщу озерной строки
Прорастает утрами в просоночной мгле.

О земля, драгоценный блистающий шар!
В твоем сердце — огонь! Дай мне силу огня!
Чтоб цветущею ветвью божественный дар
Полыхал все пронзительней день ото дня!

Отзывается ливнем небес океан,
Блещут молнии в яростном шуме вершин,
Родниками стихи высекая из ран
Красотою с рожденья пронзенной души.