* * *
Смирись и молчи. Замерзает навеки живое.
Во льду мировом золотому цветку не прожить.
Но дышат друг другу на руки озябшие двое
И учатся ждать и старинную нежность хранить.

Все горше морозы. И зимы все круче и круче.
Горят на деревьях кристаллы метельные снов.
Храни нас, Господь, согревай нас, завидная участь
Во всем добираться до ясных морозных основ.

Я шубку надену и шаль расписную достану.
Над солнцем крестов закачаются ветры, свистя.
Я свечку зажгу и себя позабуду, и стану
В снегу у церквушки молиться за всех и за вся.

Пусть выживет пес, что скулит в конуре у колодца.
Пусть бабке у печки засветит неведомый свет.
Пусть путник с пути в снеговее времен не собьется.
Пусть музу прощенья услышит в буране поэт.

Пусть робкий малыш, ковыляющий с санками в тучи,
Дойдет до вершины и катит с горы, хохоча.
Пусть женщине юной приснится любимый и лучший,
И ангел метели задышит тепло у плеча.

Летят с колоколен морозные звуки и зимы,
Лютей и лютей перепутицы календаря.
А все ж мы любили, и выжить на свете смогли мы,
И вечную нежность хранили в метели не зря.


* * *
Когда опускается ночь на простор снеговой,
Огромное небо беседует властно с тобой.
Над крышами всходит огней нескончаемый ток.
Затерянный в вечности, спит небольшой городок.

На дымы из труб лает в будке проснувшийся пес,
А космос глаголет огнем остывающих звезд.
И город молчит, завороженный ходом планет:
Кто смотрит из мрака? Кто сеет невидимый свет?

Но снова сквозь тучи приметит рассеянный взгляд,
Как чьи­то следочки на небе огромном блестят.
Пирог сотворив и посуду убрав со стола,
То, видно, соседка в поющую вечность ушла.

По снежной дорожке, по звездной колючей стерне
С тяжелою сумкой ушла на побывку к родне.
Дымит во всю вечность трубой там заснеженный дом.
Родня гулевает за снедью богатым столом.

Гремит телевизор которую вечность подряд.
Чадит керосинка. Сосульки на крышах звенят.
Гляжу я всю жизнь — наглядеться никак не могу.
Замерзший колодец. Дома в беловейном снегу.

Снегирь и синица осыпали иней с ветвей.
Следы и миры заметает снежок-легковей.
Все больше созвездий. Все больше неведомых снов.
Все больше над миром горящих огнями миров.

Земля шевельнется в пространстве, расступится тьма,
И мир неизвестностью сводит, как в детстве, с ума.
И мир искушает, огромностью тайны маня,
Прийти приглашает для жизни — тебя и меня.

Мы сходим с крыльца — прямо в снег и трескучий мороз.
И лает нам вслед житель вечного космоса — пес.


* * *
Вечный май, горячий
                               бред любовный,
Жар дыханья, локон у лица.
Свищет, свищет
                         Ночка Соловьевна
В сто залетных глоток у крыльца.

Размечтались пьяные гитары,
Им подпеть гармоники не прочь.
Вновь бредут по темным паркам
                                                пары
Изживать скупое счастье в ночь.

И никто на миг не усомнится
В безграничной нужности своей,
Если ночка гибельная длится,
Если свищет юный соловей.

Я давно прошла земную
                                   малость —
Все, что было суждено пройти,
В боль души и раннюю
                                   усталость
Обратив нелегкие пути.

Но и мне, изведавшей уроки
Нежных уст на горькую беду,
Снится май, холодный
                                   и жестокий,
С соловьем, ликующим в саду.

Снится ночь в кипучей арке сада.
И нельзя поверить до конца:
Даже слез от прошлого не надо
Этой песне, губящей сердца.


* * *
Гулки, гулки улицы пустые —
Полные глухой фонарной тьмы.
Трудны, трудны горушки крутые —
В постаревших домиках холмы.

Все, кто был весной далекой встречен,
Захлебнувшись, разом отцвели.
Все ушли в сияющую вечность
С опустевшей парками земли.

В подворотнях пасмурно и сыро.
Полно, полно вздрагивать на звук.
Не пойму — чего я жду от мира —
Новых встреч? Сжигающих разлук?

С молодостью глупою тягаться
Слишком скучно — только как мне быть?
Не с кем над грядущим посмеяться.
Не с кем о былом поговорить.

С высоты недетского незнанья
Жду, наивно радуясь — а вдруг?
Жизнь сверкнет в глаза былым дерзаньем
В солнце луж на празднике разлук.

Жизнь сверкнет — и мир предстанет новым,
В голосах и звездах яблонь весь.
Все пройдет и все начнется снова,
Будто нас и не бывало здесь.


Царевна-лягушка

Чтоб степь копья из ночи не метала
И зверь не знал — откуда ты пришла,
Чтоб красным днем тебя не отыскала
Хазарская иль шведская стрела,

Там, где коряги тонут в темном иле
И заплетает ивы водяной,
Тебя заколдовали и забыли
Над долгою стоячею водой.

Грустишь квакушей сонной на болоте,
Хранишь росинок жемчуг в бересте,
Как на ковре зеленом самолете,
Вздыхаешь на кувшинкином листе.

Ждешь — выйдет он из хвойной чащи древней,
Сразив стрелой осок и рясок грусть,
И спросит: «Как зовут тебя, царевна?»
А ты ответишь: «Сказочная Русь».

И встанешь посреди поющей чащи,
Где росы в глубине кувшинок спят,
В рубахе одолень­травой звенящей,
С косою золотистою до пят.

Но в наших вечных хлябях тихо что­то,
Гром не грохочет, трактор не ревет.
Один мужик приходит на болото,
Транзистор включит — и сивуху пьет.

Он ждет кого-то долгими веками,
Так темен ум — не разглядеть ни зги!
Забросит камень в небо с облаками —
По ряске вод расходятся круги.

Он то ли пьян, то ли смущеньем скован,
Забывший Божий крест и отчий дом.
Наверное, он тоже заколдован,
Но сотни лет не ведает о том.

 
* * *
По льду проскользивши с разбега,
В ораве шальной детворы
Леплю из подмокшего снега
Старинных преданий миры.

Здесь Змея сражает Гаруда,
Звенит Несмеяною смех.
Летит долгожданное чудо —
Преданий податливый снег!

Под крыльями алой жар­птицы
Уносит царевича волк.
Отброшу в сугроб рукавицы —
Я знаю в поэзии толк!

Я вылеплю мир как виденье,
Как терем, как снежный чертог,
Как льдистый пожар вдохновенья
Над свеями зимних дорог.

И пусть, как Снегурка, растает
Мой мир на весеннем огне.
Для жизни мгновенья хватает,
А большее надобно ль мне?

Опустится Божия милость.
Отхлынут беда и нужда.
И все, что на миг сотворилось,
Останется нам навсегда.


* * *
Звенит, сквозит черемуха лесная,
Привольна и прозрачна, как вода.
А мимо рельсы с шумом пробегают,
Ревут в просторе гулком поезда.

В смиренном сне над вырубленным склоном,
О прожитом не думая всерьез,
Она цветет и смотрит удивленно
На вечное движение колес.

На гневное алканье на пределе.
На дерзкий поиск счастья и любви.
На вечное стремленье к вечной цели.
На гордый шум в бунтующей крови.

Ей гром шоссе и шум столиц не снится,
И вечный путь в блистании огней.
Она цветет — ей некуда стремиться
В самодостатке полноты своей.

Ей дал судьбину Боже бездорожий,
Ведущий верных духом высоко.
И суть свою познав в неволе Божьей,
Она сбылась беспечно и легко.

Она хранит любовь у края ада
В сокрытой за туманами дали.
О, все в ней есть — ей ничего не надо
Ни от благих Небес, ни от земли.


* * *
Надоели с бородами шутки
И крутые драмы с новизной.
Что-то нынче слишком зябко в шубке,
До основ вселенной — продувной.

Что со мною? Мрачно дверь закрою,
Будто ты и не был мной любим.
Засмеюсь над сбывшейся мечтою,
Как над поражением своим.

Выгну бровь надменную покруче.
Запою — отчаянью назло.
Принимай обыденную участь:
Что сбылось — то навсегда прошло.


* * *
Строил — вор, воровавший без меры,
Лил оклады — ослепший старик,
Горький пьяница, пропивший веру,
Благодатный расписывал лик.

В новом храме, построенном наспех,
Наспех юных венчают на брак,
Крестят — наспех, соборуют — наспех,
Отпевают — неведомо как.

Храм сияет в отравленных водах
Златоглавою шапкой своей,
И, дичась, отступает природа
От его облученных камней.

Мира страшного слепок мгновенный!
За какой же избыток души
Как стрекозы, легки твои стены,
Как цветы, купола хороши?

И кому по велению свыше
Нищий мальчик поет в листопад,
Что Христос не разбойникам книжным —
Всем блудницам и мытарям брат.