Функционирует при финансовой поддержке Министерства цифрового развития, связи и массовых коммуникаций Российской Федерации

Приобретенное (ремесла, промыслы, занятия)

Игрушечники


Кукольные поделки

Игрушка — первая забава малыша. Через нее и первое его познание мира. Сельская ребятня была весьма хитра на выдумки, используя для игр и забав все, что попадалось под руку. Блудяшкой, балушкой, потешкой, цац­кой называли незатейливую, однако привлекательную для детского глаза игрушку, которая с колыбели была незаменимым спутником ребенка. Особенно распространенными «цацками» для ребят всех возрастов являлись куклы («ляльки», «мамунки»).

Особенно в ходу кукольные игрушки у девочек. Однако одно дело — приобрести красавицу «Барби» в магазине и совсем другое — попробовать смастерить кукольную забавку самому. Давайте попросим наших бабушек поделиться некоторыми «кукольными» секретами. В старину девочки начинали «вертеть» забавных «мамунок» с четырех-пяти лет. Свертывали валиком кусочек ткани, белой тряпицей обтягивали лицо, перевязывали туловище нитками — простейшая кукла готова!

Более усидчивые и терпеливые делали из ткани два рулончика. Больший перегибали пополам и в середину его вставляли меньший. Затем в разных местах рулончики перевязывали нитками, чтобы получилось подобие человека с распростертыми руками. После этого кукле приделывали косу, наряжали ее в разные модные одежды. Юные и взрослые кукольницы мастерили кукол с сюрпризом — «пеленашек». Когда их трясли, внутри гремел сухой горох. Куклы-«скелетки» собирались из лучинок, которые прикрывало нарядное платье. Такие куклы могли легко менять свои позы.

Кукольные изделия часто вырезали из бумаги, складывая ее пополам. Сверху через голову можно было одевать платья, которые тоже были бумажными. Из твердой бумаги вырезали кружки, которые прикрепляли к низу куклы. Фигурку ставили на гладкую поверхность, которую наклоняли туда-сюда, и кукла начинала затейливо скользить.

Топорной обычно называют грубую работу. Однако мастеровитые и заботливые отцы нередко именно топором для своих чад выстругивают весьма забавные игрушки. Топорные звери, коники, птицы, куклы-панки радовали ребят всех возрастов. И взрослые, и дети повсеместно использовали для изготовления игрушек также кору, шишки, желуди, каштаны, листья, цветы, лопухи, колоски, мох.

Для этих кукольных «дочечек» и «сестричек» (им часто давали имена) пряли нитки из крапивы, шили юбки из хвои, мастерили хатки из прутьев, соломы, глины, варили еду, баюкали в игрушечных колыбельках. Кукол также делали из березовой коры — из куска бересты выкраивали трапецию для сарафана, который потом свертывали в виде колокола, из другого куска коры вырезали круг для головы, рукава, ладони. Согнутые и перевязанные пучки соломы превращались в «стригушек» — забавных куколок, которых, если умело постукивать по столу или качать поднос, можно было научить передвигаться в разных направлениях.

В домашних условиях вполне по силам изготовить и дымковскую кукольную игрушку, используя вместо глины пластилин. Вот как лепится и разукрашивается, например, кукла-игрушка «Барыня». Для облегчения веса изделия берется пустая катушка из-под ниток. Облепленная пластилином катушка — это юбка фигурки. Дальше остается вылепить торс, голову и другие детали. Готовую куклу нужно покрыть водоэмульсионной белой краской и просушить в течение двух дней. После этого игрушку расписывают красками или гуашью, растертыми на яйце, разведенном уксусом. Законченную поделку покрывают по росписи сырым яйцом, что придает краскам яркость и блеск.


Народная игрушка

Для ребенка игрушка — забава, для взрослого — серьезное дело. Часто даже ремесло, которое и кормит, и одевает. Одно дело — вытесать из дерева примитивную куклу, другое — сделать ее похожей на человека, одеть в модное платье, заставить двигаться и даже подавать голос. Из дерева мастера-игрушечники выстругивали сопилки и кораблики, мастерили колыбельки, сундучки, тележки. Гончары радовали детей пищиками и свистками в виде петушков, барашков, лошадок, мастера-брыляры выплетали из соломы смешных человечков, хлебопеки дарили детям забавки из теста, швеи шили мягкую игрушку, наряжали кукол.

В игрушечном ремесле, как и во всяком другом, не обойтись было без профессиональных знатоков и умельцев. Мастера-игрушечники, которые специализировались на изготовлении детской игрушки, знали секреты многих ремесел.

Игрушечных центров было много, и каждый имел свой почерк, художественное своеобразие. В Карпатах, например, популярными были деревянные игрушки. Интересна композиция тележки-«гультяй». Эта игрушка представляла собой пару лошадей, а за ними на цилиндрической подставке, что крутилась вокруг оси, танцевали по кругу люди. Кстати, подобные подвижные игрушки (разводы), в которых изображались целые сцены, были известны во многих местностях (например, в селе Богородском под Москвой).

Достаточно широкую известность приобрела и деревянная игрушка бабенского токарного промысла, развивавшегося в Вороновской и Красно-Пахорской волостях Подольского уезда. Свое название промысел получил в 1911 году в деревне Бабёнки, жители которой и создали тогда артель кустарей-игрушечников. Изделия славились особой техникой разноцветной полировки. Заготовку окрашивали специальными составами прямо на работающем токарном станке. Мастерство токарей и великолепное знание местных традиций позволило производить сложные изделия из дерева: шар в шаре, «вкладные на сто мест яйца», модные тогда наборы «бирюлек», комплекты миниатюрной посуды, которые помещались, только представить себе, в скорлупе лесного ореха.

Своего рода столицей производства художественной игрушки из дерева стал Сергиев Посад в Подмосковье. Здесь кустари изготовляли точеных расписных матрешек, резных медведей, кукол в народных костюмах. Сергиево-посадские игрушки получили признание не только в России, но и далеко за ее пределами, где получали высокие награды на международных выставках. Другим центром производства деревянных игрушек являлась Троице-Сергиева лавра.

А в Карпатах была в ходу сырная игрушка. Что это такое? Из обычного твердого сыра, приобретенного у овчаров, изготавливали фигурки зверей, а потом опускали в растопленное масло, чтобы они стали гладкими и желтыми. После игры (нередко обрядовой) дети их с удовольствием съедали.

Делу время, потехе час. Час потехи для ребенка — это то же, что и деловое время мастера-игрушечника...


Игрушечные свистульки

Еще один материал, из которого выделывали игрушки, — глина. Глиняные «цацки» и забавки лепили почти во всех местах, где существовало гончарство, но в каждом из них были свои традиции в лепке, росписи, любимые образы. Так, в слободе Дымково на Вятке, где издавна традиционным было изготовление свистулек, с середины XIX века стали лепить преимущественно женские фигурки — дородных барынь, нянек с детьми. В керамических игрушках Косова (Прикарпатье) — вытянутые пропорции, светлые краски (желтые, зеленые, белые), растительный геометрический орнамент. Полтавская Опошня славится небольшими свистульками и пищалками, украшенными зелеными и красными рисунками, различными забавными фигурками людей и зверей.

Вообще же, свистульки — это целый большой, как сейчас модно говорить, сегмент игрушки. Существует три их вида: сосудообразные, фигуры со свистком и водяные свистульки-соловьи. Сначала свистульки были средством общения и сообщения, участвовали в ритуалах. Позже превратились в обычную детскую забаву. В целом же свистульки делал каждый народ. И об этом свидетельствовала недавно прошедшая в Москве выставка этих изделий со всего мира. Среди особо любопытных экспонатов — абашевская игрушка — сатирические фигуры высотой до полуметра.

Никогда еще в одном месте не собирали такое разнообразие видов и форм этой удивительной керамической, можно прямо сказать, музыкальной игрушки. Бычьи повозки, кони, львы, загадочные обезьяны, мужской хор и даже паровоз — что ж, каждая страна имеет право на свой любимый персонаж.

Мастера из Италии создают свистульки с XIX века, когда первоначально они высмеивали солдат наполеоновской армии. Потом пошли и специальные, «ухажерные»: на помолвку их дарят невестам. И если девушка прижимает к груди свистульку — «романтичную барышню», значит, она согласна выйти замуж. А в Перу свистульки — фигурки богов прикрепляют на крыши домов рядом с христианским крестом (в Южной Америке языческое и католическое нередко сплетается неразрывно). Китайские свистульки, известные европейцам не более 300 лет, корнями уходят в глубокую древность. И сегодня глиняные фигурки используются в Китае в культовых практиках — их ставят около входных дверей или у домашних храмовых алтарей. Фигурки определенного типа используются в ритуальных обрядах женщинами, желающими забеременеть. Китайская свистулька, кстати, самая необычная — в нее не надо дуть, она работает по принципу русской гармошки. Свистульки были когда-то обязательными спутниками военачальников в Молдавии.

На необычной экспозиции практикуются мастер-классы, каждый посетитель может попробовать себя в этом художественном промысле. Говорят, при посещении одной из выставок российский президент Дмитрий Медведев даже увлекся малой скульптурой. Посетителям теперь показывают барашка — дымковскую свистульку, вылепленную лично руками Дмитрия Анатольевича.

— Обещал еще заехать и расписать, — добавляет к своему рассказу художник-керамист.

В России свистулька — праздничная игрушка. И в каждой губернии своя: хлудневская, филимоновская, романовская, кожлявская, каргопольская. Для изготовления свистулек-петушков, слушаем увлекательную лекцию гида, использовали ту же глину, что и для гончарных изделий. Для начала цельному куску глины придавали общую форму будущей игрушки (петушка, утицы, кочета). Затем получившееся туловище (от шеи до хвоста) расплющивали в стороны и снова сворачивали в трубочку. Так внутри игрушки образовывалась пустота. Следующий этап — выполнение отверстия. Одно отверстие — на кончике хвоста, другое — внизу хвоста. Чтобы управлять звуком, сбоку на игрушке делается небольшая дырочка, которую прикрывают пальцем.

Края игрушки-свистульки обычно украшались по-своему каждым из мастеров. Одними особенно декорировался гребешок, у других большее внимание уделялось клюву, третьи тщательно процарапывали крылья. Иногда такие игрушки снаружи покрывались глазурью, бывало, что дети их украшали сами. Игрушку-свистульку обжигали при температуре 300–400° на протяжении полутора суток вместе с гончарной посудой в горне, в костре либо в русской печи.

Особенно выделялись поющие игрушки из Романова, хотя раскрашивались они неброско — всего лишь в четыре цвета, но на них наносился традиционный узор в виде штрихов, елочек, точек. Всего насчитывалось более сорока сюжетов романовской игрушки — нарумяненные барышни и дамы в красивых нарядах, кавалеры при военных погонах, забавные животные — индюки, козлы, бараны, олени. Имя всем этим игрушкам дал городок Романов на реке Воронеж, основанный еще в XVI веке как оборонительная крепость против воинственных степняков. Жители его осваивали различные ремесла, особенно гончарное, благо глины вокруг было предостаточно, причем разноцветной — белой, черной, красной, желтой. Романовская посуда ценилась в дальней округе, ее вывозили на базары и ярмарки.

Для мудреной игрушки со свистками — свистульки использовали только черную глину, наиболее прочную и послушную в руках. Даже когда при Екатерине IIРоманов потерял статус города, гончарное и игрушечное ремесла не исчезли. Игрушки, кроме предназначения для детских забав, стали причислять к оберегам, помогающим от сглаза и порчи. Посвистишь в такую игрушку — уйдут неприятность и хворь. И у каждой фигурки были свои смысл и символика: бык означал достаток, индюк отпугивал злых духов от детей, конь служил воплощением солнца, олень покровительствовал молодым, коза обещала плодородие. После временного упадка гончарное производство, и традиционной игрушки в том числе, стало возрождаться. И делается это недалеко от Липецка, в центре «Романовская керамика».


Игры и забавки

С раннего возраста через игры входил маленький человечек в жизнь, благодаря им он взрослел, приобретал практический опыт. В многочисленных народных играх детворы отобразилось все: история народа, его мировоззрение, традиции, детали быта.

Не доспи, не доешь, а ребенка потешь. Нянька-«пестунка» дергала за веревочку-«почипок», качая колыбель, и напевала: «Лезет сон коло окон, а дремота коло плота. Крикливцы, плаксивцы, дневные, ночные и полуночные, идите вы за дымами, за буйными ветрами». Добре то «малече»: когда спит, то не плачет. Тот же, в душе которого угнездились злые «несплячки», от огромной кучи дел взрослых отвлекает и такую же кучу хлопот прибавляет. «Тише, не плачь, — грозит пальцем заплаканному малышу мать. — Испечем калач, медом помажем, тебе покажем, сами съедим, а тебе не дадим!»

У кормилицы (ее кое-где называли плекатаркою, от слова «плекаты» — лелеять) свои проблемы с младенцем-«приндою». «Сорока-ворона на печке сидела, деткам кашку варила, половником мешала, да и так годувала», — унимала она шаловливого малыша. С помощью этих «ладушек», «сорок-ворон», разнообразных восклицаний, нашептываний, колыбельных песенок и стишков, шутливых прибауток и предостережений все, кто имел дело с детьми, одновременно развлекали и успокаивали их, веселили и учили, забавляли и воспитывали. Слово взрослого, прямо в рот положенное младенцу, — его первая утеха и игрушка.

Губой говори, а рукой делай. Ушами слушает младенец маму, глазами «глотает» ее лицо, но уже и к ее руке, которая держит красочную игрушку, своими ручками начинает тянуться. Разноцветные мелкие бытовые предметы, «брязкала», «тарахтелки», «гремки», «бубны» были самыми первыми игрушками малышей. Взрослые плели тарахтелки из лозы, вкладывая внутрь камешки, горох, изготовляли из глины (в пустую глиняную пулю бросали камешки). Бурдюхами назывались выскобленные, вымытые и надутые пузыри животных, заполненные сухими горошинами. Простейшие «гремки» — сухие плоды с зернышками внутри (скажем, стручки гледичии). Вообще, любой предмет, из которого тем или иным образом можно было добыть звук, становился для малыша игрушкой. По этому поводу взрослые говорили: «Чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не плакало». Случалось, что эти слова звучали в адрес и парней-«моцаков», и авторитетных хозяев, и дедов-сивунов. В душе каждого живут детство и его игрушки.

Ребенок делал первый шаг за яйцом-райцом, следующие шаги — уже за «каталками». На древке крутятся крылья ветряков, дергаются шарики, вызванивают бубны — кому с детства не знакома эта игрушка!

Из дерева делались для детей волчки (кстати, игры с ними были очень распространены среди населения Древней Руси), шкатулки, коляски для кукол, свирели, кораблики. Гончары радовали малышей свищиками и свистульками в виде петушков, барашков, лошадок, мастера-«брыляры» выплетали из соломы смешных существ («козярником» на Полесье называют камыш, из которого взрослые плетут для детей козлят), пекари одаривали детвору игрушками из теста.

Где много нянек — там дитя без лялек. Это касалось в первую очередь «подбочных» (тех, которые еще под боком у матери спят) младенцев. Старшие дети часто уже не требовали суетливого «кудахтанья» над ними и мелочной опеки. «Дети хоть голеньки, лишь бы живеньки», — рассуждали родители, в жизни которых только «робота та скорбота». Девочки крутили из тряпок куклы, у мальчишек были свои забавы и игрушки: по весенним ручьям они гоняли кораблики, выструганные из коры, строили из дерева и соломы водяные мельнички и ветрячки, вырезали из бузины «сикавки» (при помощи поршня-«сыча» жидкость выталкивалась из бузиновой трубочки), а из гусиного пера — «пурхалки», из шерсти катали мячи (излюбленной игрой с мячом были «гилка» или «махтий»; «дук», «свинка» — это названия игр, мячи для которых вырезали из дерева).

Когда-то почти каждому делу взрослого предшествовала игра, при помощи которой он стремился повлиять на явления природы, больших и малых божков. С тех древних обрядовых действ берут начало много современных народных игр.

Песнями и танцами приветствовали наши предки природу, которая пробуждалась после зимнего сна. И поныне в украинских селах дети поют «веснянки» («гаивки») — короткие шутливые песенки. И сегодня девчата любят пританцовывать и «хороводиться» на теплых весенних лужайках. Различают хороводы («танки», «круги») «круговые» — девочка в середине круга изображала движениями все, о чем пели ее подруги, и «ключевые» — девочки выводили хороводы длинной цепочкой («ключом»).

Когда-то ритуальные игры, связанные с качанием, подкидыванием вверх, призваны были помочь всходам подняться, оживить движение солнца. Так распространились среди взрослых и детей качели («качели», «орели», «рели», «колыски», «вихалки»). Качели можно было устроить где угодно: хоть в лесу, хоть во дворе, хоть даже в хате. Особенно популярны были качели во время пасхальных праздников. Караваткою кое-где называлась простая колода с положенной на нее доской, на которой качалась детвора.

«То все пустое — с перепугу да в пылюгу», — бросит прохожий пренебрежительно, наблюдая, как шаловливая чумазая детвора возится посредине сельской улицы. В ответ можно услышать от седого дедугана-мудрака, что сидит на вербовой колоде у ворот: «Не скажите, добродию, такая уж череда жизни — сначала игра, а потом работа. Из тех игрищ и мы в люди выходили».

Игры для наших пращуров часто были своеобразной разведкой и разминкой, подготовкой к тяжелому и ответственному делу, серьезным испытанием новичков, необременительным приобщением детворы и юных к заботам родителей и общества. В мужчинах ценились сила, выносливость, в женщинах — ласка, распорядительность, терпеливость, однако не меньше их уважали и за ловкость, смекалку, живой ум. Все эти качества вырабатывались у детворы и молодежи во время развлечений и игр. Как не вспомнить здесь запорожских казаков, для которых игры и забавы были в первую очередь тренировкой, закалкой тела и души, подготовкой к военным походам, соревнованием на силу и ловкость. Сечевики, скажем, нередко проводили состязания по гребле поперек Днепра. Кто финишировал первым напротив места старта, тот побеждал. Иногда седовласые казаки бросали в воду свои трубки-«люльки». Почетным считалось для новичков нырнуть и достать трубку без помощи рук, ухватив ее одними зубами. А казацкие виды борьбы «гойдок» и «спас», а забавы-стычки «навкулачки», «на ремнях», «крест-накрест», «на палках»! Все это не что иное, как своеобразные игры, в них и развлечение, и зрелище, и соревнование, и тренировка.

Тело впитывало мощь и свежесть, юная душа напитывалась целебными соками верований и обычаев, память прорастала животворным опытом поколений, когда подростки устраивали «кучу-малу» на солнечной поляне, перетягивались, упершись ступнями друг в друга («Чей отец сильнее?»), шагали по пустырю на «ходулях» («дыбицах»), раскачивались на веревке (современная детвора называет ее тарзанкой) и ныряли в реку, перекликались в лесных чащах, мастерили «пукавки», «металки», луки.

С давних времен детские игры были тесно связаны с делами и заботами взрослых. «Просо», «Огурчики», «Бахча», «Пасека», «Пан и работник», «Несчастный ополовник» — в этих и многих других играх дети имитировали действия взрослых, которые выполняли ту или иную работу, пытались быть похожими на родителей.

У Сидора — обычай, а у Петра — свой рай. На развлечения детей не могли не влиять и природные условия того или иного региона, и исторические особенности его развития, и образ жизни взрослых. В степи, где много простора, солнца и ветра, дети любили устраивать «гонки», гонять по тропинкам обручи, пускать воздушных змеев, беря пример со взрослых, «пахать», «сеять», «жать». В Карпатах юные верховинцы качались на ветвях деревьев, играя в догонялки, бросали в цель топорики, в деревянных корытах неслись по склонам гор, покрытых скользкой травой-«псючкой», развлекались с овцами на полонинах.

Однако повсюду сообразительная и ловкая детвора проявляла в забавах незаурядную изобретательность, в любую пору, при любых обстоятельствах устраивала игры, используя для них все, что попадалось под руку. Для игры в «шкандыбки» мальчишки вырезали короткие палки и бросали их так, чтобы они подпрыгивали («шкандыбали»), прикасаясь к земле обоими концами. Для популярной игры в «бабки» использовали кости коров, быков, овец, свиней, коз. «Креймахи», «пятки», «котики» — камни подбрасывали на ладони, пытаясь одновременно схватить те, которые лежали на земле; «перевозить бабу» — камни бросали так, чтобы они подпрыгивали над водой. «Катилась торба с высокого горба, а в той торбе — хлеб-паляница, кому доведется, тот будет жмуриться!» — подобными считалками начиналось немало детских игр и забав, и во время самих развлечений часто звучало немало достаточно остроумных прибауток и шутливых стишков. «Латка-битка, шелковая нитка! На тебе вшей, а мне грошей! Как не отдасы, завтра в борще зъисы!» — выкрикивали дети, догоняя друг друга. Игра «дрибушечки» заключалась в том, что двое брались за руки и кружились, пока кто-нибудь не падал. Во время кружения дети пели: «Дрибу, дрибу, дрибушечки, накушались галушечки! Эй, эй, до воды, наелись лободы!»

Находили дети чем занять себя и дома. Часто одному игроку завязывали глаза, а другие разбегались, выкрикивая: «Панас, Панас, не лови нас! На тебе коробку груш и нас не ворушь!» Играли и в «молчанку», когда ведущий всяческими способами пытался рассмешить присутствующих, и в «угады», когда угадывали, кто какой предмет где спрятал, и разыгрывали друг друга...


Пастухи

Зерна в житницах не хватало, чтобы сельский человек мог с гордостью сказать о себе: «Я — хозяин!» Хлебороб был в то же время и скотоводом.

Для дружной семьи скот — это и сытная еда, и общая радость, однако и большие хлопоты. «В дороге, в гостине помни о скотине», — из-за коров и овечек не мог скотовод даже на день оставить свое хозяйство без присмотра. Поэтому одновременно с твердым убеждением, что, скажем, корова во дворе — харчи на столе, бытовала и озабоченность тяжелой скотоводческой судьбой: «Кто скота не имеет, тот не болеет», «Как толста шея у быка, так тоненька у мужика».

«Вот так стадо: бугай трем козам радый», — шутили над скотоводами-неудачниками. Одно дело — присматривать за этой скотинкой за порогом хаты и совсем другое — за большим стадом или отарой на пастбище за селом. Тут уж не обойтись без пастухов-профессионалов. Без чабана овцы не отара, без пастуха коровы не стадо. В различных местностях их называли чередниками, гайдарями, гуртоправами, гуртобранцами, стадниками, бовгарями, воловиками, коровьярами, товарчими. Все эти названия касались тех, кто выпасал крупный рогатый скот.

Кроме этого, пастухи подразделялись в зависимости от того, за каким «товаром» они присматривали, на «табунников», «чабанов», «козарей», «свинопасов», «дробинников». Череда-вереда и вареники раскида. Еще полбеды, если это случалось вблизи села на выгоне или на огороженном «выпусте». Здесь могла помочь пастуху плеть или, в крайнем случае, веревка-«прыпиначка». Тяжелее было проследить за скотом на отдаленных пастбищах — в горах, в лесу, на болотах-«поплавах», где от пастухов требовались и смелость, и ловкость, и смекалка.

На шею рогатому скоту, чтобы он не заблудился и не потерялся в чаще, вешали деревянные и металлические колокольчики («торохтелы»).

Запорожские казаки со своей непоседливостью, постоянной готовностью к внезапным переменам являлись больше скотоводами, чем хлеборобами. Их наклонности были обусловлены также постоянным общением со степняками-скотоводами и близостью степных пастбищ, где было «сена по колено, свежего пойла по стойло». Казацкие кони ходили по степи «пустопаш» (без присмотра) или же под надзором опытных табунников и гуртоправов. Запорожцы, которые обитали в зимовниках, держали сотни и тысячи голов скота. Часто казаки вместо денег даже рассчитывались скотом.

И для казака-зимовчака, и для крестьянина-хлебопашца, и для хуторянина-гнездюка значительным событием были проводы скота на пастбище весной, когда заканчивались запасы кормов. В большинстве районов Украины это происходило в апреле, на день святого Георгия (Юрия, Григория). Он считался покровителем домашних животных (когда-то эту роль исполнял языческий бог Велес). Теплые весенние дни выгоняли людей из хат, а скот из хлевов. «На Григория, — говорили старые люди, — сена коню брось и вилы забрось, так как уже на зеленые травы легла такая роса, что не нужно коням и овса».

Связь Волоса-Велеса с животным царством вытекает уже из его имени: Волос — волосатый — волохатый — мохнатый. Согласно преданиям, это божество когда-то сочетало в своем облике мохнатость и чешую, летало на перепончатых крыльях, умело выдыхать огонь. Однако Волос был не столько злобен, сколько неразумен и жаден. Со временем он стал «ответственным» вообще за земное плодородие и богатство. И потому отчасти утратил свое чудовищное обличье и стал больше похож на человеческое существо, а с приходом христианства превратился во Власия. Любопытно, что церкви святого Власия уже в XI веке ставились на местах прежнего языческого поклонения Волосу.

У русских святой Власий почитался главным образом как покровитель рогатого скота: самого святого в народе называли коровьим богом, а Власьев день считали коровьим праздником; скотину называли Власьевым родом, а коров нередко именовали нежно и ласкательно Власьевнами. Иконы с изображением святого Власия ставили в коровниках и хлевах для благополучия скотины.

На Власьев день русские крестьяне старались вообще не работать, почитая скотину и тем самым предохраняя ее от падежа. Этот праздник отмечали очень широко и разгульно, с пивом и водкой. В этот день крестьяне также совершали обряды, которые должны были обеспечить скоту здоровье и получение от него хорошего приплода. В церковь в этот день приносили караваи ржаного хлеба, освященного крещенской водой, а дома хозяйки скармливали его всем домашним животным. Священнику в этот день отдавалось и масло.

Если все эти старания не помогали против эпидемии скота, Власию посылались молитвы. С целью задобрить скотьего бога совершался обряд опахивания. На улицу выводили больных овцу, барана, лошадь, корову и связывали их друг с другом хвостами. Потом с иконой Власия обходили этих четырех несчастных животных. Затем гнали их за село и там по-язычески побивали камнями. Затем трупы забрасывали щепой и соломой, и костер сжигал жертвенных животных...

Массовый выгон скота на пастбища повсюду сопровождался веселыми обрядами. Животных украшали венками из цветов, рога убирали лентами, чтобы коровы были «нарядны для Юрия». Скот легонько били освященными вербовыми ветками, прогоняли через очистительный костер, обрызгивали иорданской водой. Иногда в воротах разматывали красный пояс или ставили ряд кувшинов. Если корова проходила и не касалась кушака или посуды, то будет здоровой весь год и ее не тронет дикий зверь. Хозяйки уговаривали своих коровок такими словами: «Эй, серая скотинка. Иди за густым молоком, за густой сметаной, где вчера ходила! Что ты там потеряла, пойди найди и домой принеси».

В разных регионах в зависимости от природных условий и вида скота эти ритуалы и обряды имели свою расцветку. «Проводы на полонину» — так у карпатских верховинцев назывался праздник выгона овец на летние пастбища. Сначала на выпас поднимался старший пастух, или ватаг. Он заходил в чабанское жилище — «колыбу», стучал слева от себя топором, потом бросал подкову, которая должна была сберечь хижину от грозы. После этого пастух тер сухие щепки — добывал «живую ватру» — и зажигал костер, в котором огонь поддерживался целое лето. Если он гас, отару могла ждать беда. Из очага выбирали угольки и бросали в воду, которой потом обрызгивали овец.

На Приднепровье выгонщиной назывался обычай, когда пастуху от каждого двора вручались каравай и щепотка соли. «Пастух за ворота, кусок хлеба возле рота» — на свежем воздухе хорошо работалось и с аппетитом елось. «Заживем, как в пастухи пойдем», — мечтали зимой нищие. Около скота, возможно, и не разбогатеешь, но и от голода не опухнешь. Пастухи в течение всего сезона, как правило, питались поочередно у владельцев скота. Осыпкой на Полтавщине называлась плата чабанам мукой или пшеном.

«Корова с поля, пастуху воля» — за скот гуртоправы отвечали только на пастбищах; когда же его пригоняли в село, то это уже была забота хозяев. В день выгона пастухи устраивали на зеленых травах веселые трапезы: варили молочную кашу, жарили яичницу, пекли картошку.

Иногда на пастбище смотрящий прихватывал еще и веточку вербы, которой хозяин выгонял из хлева скот. Вербу следовало весь день держать в руках. Если она ломалась или терялась, то пастух все лето будет терять скот.

Вместе со взрослыми пастухами веселились малыши, которые начинали пастушить уже с семи лет. Надолго детям запоминался первый выезд в ночное — выпас лошадей в сумерках. В этот день контроль со стороны взрослых за ребятами был несколько ослаблен, и они могли забавляться хоть до утра.

И ночью при свете костра, и на дневном пастбище, и на дворе, и даже в четырех стенах детвора устраивала игры, в которых часто действующими лицами были «пастухи», «подпасычи», «овечки», «коровки», «быки», «волки». Вообще, детям и взрослым на летних пастбищах скучать не приходилось. Если скоту не угрожала опасность и он мирно пасся, не доставляя хлопот пастухам, то те располагались в тени под кустом и начинали, скажем, плести соломенные шляпы. Или вырезали свирели, которые, как известно, были извечной утехой пастухов.


Нищие

На вокзалах, базарах, около храмов они всегда в одной позе: с протянутой рукой. Попрошайничают, просят подаяние, молят о милостыне, ожидают помощи. Одни стыдливо отводят глаза от этого обтрепанного, малопривлекательного нищенского люда, другие презрительно хмыкают, третьи твердо шагают по своим делам мимо. Однако немало и таких, кто останавливается, поспешно роется в карманах, что-то расспрашивает у просящих. Вот бабушка, перекрестившись и вложив в протянутую руку измятую бумажку, объясняет внуку: «То ж божий человек, нет на всем белом свете у него никого — кто пожалеет, прижмет его...» Вот жена подталкивает мужа: «Там у нас какие-то копейки остались — может, и нам на старости кто-то подаст...» Вот прохожий лезет за кошельком и задумчиво вздыхает: «От сумы и от тюрьмы не зарекайся». Нищие заставляли обывателей смирять свою гордыню, напоминали о милости высших сил, о добродетели, совести, служили укором тем, кто жадно и безоглядно копил богатство.

Как-то во время одной из экспедиций вечером у костра наш спутник задумчиво обронил: «У чьих порогов еще придется нищебродничать, кто приютит и приветит?» Мы катили на велосипедах по проселкам и тропкам, были в разных домах «легкими» гостями (так в старину называли путников), просили, а случалось, и выпрашивали позарез нужное нам и чувствовали родство с теми, кто ходил и продолжает ходить по миру и просить подаяние. И единение это нас ничуть не обижало и не угнетало...

Безродные калеки, беспризорные сироты, нищие, попрошайки, бродяги не являются приметой какого-то одного, злого и слезного, времени. Злая судьба и под землей человека найдет, она легко карает и вельможного, и бедного, а уж немочного одним щелчком нищим делает. «Лишь бы живые, а калеками будем», — грустно шутили не уверенные в своем будущем хозяева. Издавна понимали люди: мир стоит на том, что не всем одинаково дано: одному солнце светит, а другому и месяц не блеснет.

О постоянном и повсеместном присутствии в этом мире горемык, по тем или иным причинам выбитых из жизненной колеи, свидетельствует многочисленность народных названий, которыми их награждали в различных местностях. «Попрошайка», «жебрак», «старец», «прошак», «дед», «харпак», «блындарь», «голобрыш», «лыбец», «лыгыряка», «рахман» — так на российских большаках и украинских шляхах называли тех, кто жил милостыней («жебраниной») ближнего, не своим, а «выпрошенным» хлебом. Позаботиться о своих немощных членах должна была в первую очередь община. Это не было слишком обременительной повинностью для нее. «С миру по латке — голому свита, с миру по крошке — голодному пирог». В этом была и прямая выгода для благодетельного общества. Меньше убогих и нищих в селе — больше покоя и порядка на улицах, более чуткое отношение к ним — больше уважения со стороны других громад, гостей-чужестранцев.

Заботилась о старцах община, помогали им и земляки. Тяжело было выбраться из бедности тому, кто вдруг «припешал» — становился «пешим», потеряв коня и скот. И совсем горе бедолаге, который оставался без земли. Таких нередко на тех или иных условиях принимали в другие семьи. Подсоседками называли безземельных крестьян, которые жили в чужих семьях, приемышами — безродных, сирот, для которых находилось место под чужой крышей. Старость не радость, горб не польза, однако умирать никому не хочется.

Установленные в обществе негласные законы взаимопомощи и взаимовыручки помогали людям, выбитым из жизненной колеи, обрести новую дорогу или хотя бы удержаться на плаву. Так, в украинских селах был широко распространен обычай «прыймачества». В семью, где не хватало рабочих рук, принимался неимущий со стороны, чаще всего — круглый сирота. После нескольких лет добросовестной работы приймак получал право на часть имущества хозяина.

Шпитальными дедами называли старых, немощных и калек, которые жили в общественных приютах — шпиталях и больницах и кормились от общины. Повсеместно больницы устраивались при церквях. Кое-где на церковных дверях висел «нищенский» ящик, который особенно пополнялся во время храмовых и других праздников, брачных торжеств. «Где храм, то и мы там», — говорили нищие.

Стыдно калеке в мир пуститься, а пустится — не погибнет. Потому что мир, как известно, не без добрых людей. Издавна нищие были уверены, что лучше уж нищему попрошайничать под окном, чем жить с грехом.

Среди крестьян нередко можно было услышать, что кто-то кому-то «забогорадил» — помог, ради Бога одарил щедрой милостыней. Но часто молитва старца была не к Богу, а к краюхе хлеба. Невелика эта милостыня, а стоит дороже большой, ибо именно голод выгнал нищего на холод. Он и стелет ему нищенскую тропу.

«Веди меня, поводырь, где пышки, масло, сыр!» — нашептывал слепой, отправляясь в путь. «Пустите переночевать, а то в поле так тоскливо, как в голодном брюхе», — молил прошак около порога, стреляя глазами по полкам и столам. Если это не действовало на хозяина, то нищий мямлил: «Что дайте, то дайте, только с хаты не выпихайте». Случалось, он слышал в ответ сердитое: «Нет на раздачу, самим мало».

Старец старцем, а уважение любит. Оставляя негостеприимный дом, обиженный прошак бросал: «Чтоб тебе так же давали, когда сам пойдешь с котомкой!» Таких, что отказывали нищим в куске хлеба, не уважали — даже и малоимущий, но алчный хозяин мог за это нажить прочную «неславу» среди земляков. О совсем же бедных и немощных, у которых иногда не было чем и котенка из-за печки выманить, говорили: «У них давно старцы обедали».

Кто нищему подает, тот вдесятеро приобретет. А если еще одариваешь милостыней не для людских глаз, а от души, то можешь быть уверен, что судьба не обойдет тебя. С нищими было связано в народе множество поверий и обычаев. Им щедро подавали во время церковных и иных празднеств — нищелюбие считалось не последней добродетелью.

Легкодушником на Гуцульщине называли маленький хлебец, который пекли специально для старцев. Даже если он выходил немного и недопеченным, нищие благодарили за него хозяев — пойдя по миру, принимай и тестом. Где на двух готовят, там всегда и третий поживится. Чужие объедки — старцу наедки. На Черниговщине швеи, чтоб не потели руки, старались тайком подержаться за суму нищего. На Волыни то же самое проделывали в случае, если на пальцах часто появлялись «задирки». Считалось, что в торбе у нищего находятся куски хлеба святого и прикосновение к нему могло избавить от любого недуга. На Благовещение в некоторых селениях внуки вывозили на улицу своих старых дедов, чтобы те в шутку просили милостыню у прохожих.

Но не только тестом, «выпрошенной» хлебной коркой довольствовались нищие. Для них нередко во время праздников устраивали и полноценные сытные обеды и ужины. Грустные поминальные трапезы также часто не обходились без нищих. «Был бы парастас (поминки), а старцы сойдутся», — говорили в старину. Кому слезы, а нищим праздник. На второй после Пасхи неделе вокруг могил рядом с родственниками умерших кучковались и прошаки. «Старцы, старцы и старченята, протягивайте рученята!» — слышалось со всех сторон на кладбище. Нищих, калек, сирот угощали принесенными из дома харчами, одаривали освященными яйцами. Считалось, что от Пасхи до Вознесениясам Господь блуждает по земле в виде нищего.

«У него девять ремесел, а десятая — нищета», — шутили иногда над прошаком. Шутки шутками, а нищенство действительно во многих местностях считалось своеобразной профессией, ремеслом. Попрошайничеством и «жебраным» хлебом не разбогатеешь, однако и злой смертью не умрешь, и свою душу спасешь, и чужую от греха освободишь. Власть во все времена пыталась как-то повлиять на нищенство, проконтролировать его, ограничить рамками законов и постановлений.

Так, в 1496 году был обнародован новый устав польского короля, который имел прямое отношение и к Украине. Согласно этому документу просить милостыню позволялось только тому, кому местная власть выдавала специальные жестяные знаки. Толку от этих мер, правда, было мало. Кто родился от торбы, тот хаты не имел.

Власть была не в состоянии проследить за каждым шагом человека, который всю жизнь проводил «пешочком с мешочком». Кое-кто овладевал нищенским ремеслом сызмальства. Каждому старцу дай помощника — «подставца». Особенно в этих «подставцах» нуждались слепые. Они нередко брали в науку безродных сирот, поводырей (их еще называли дедоводами), которым давали практические уроки нищенства.

Многое должен был знать и уметь профессиональный старец. Не всякий, кого судьба толкнула на нищенскую стежку, умел «бить на чувства», правильно «кривиться», не каждый мог растрогать прохожего, мгновенно найти жалобное словцо, чтобы заставить человека поделиться лишним (а возможно, и последним!), достойно вести себя в любых, самых затруднительных обстоятельствах. «Пошел с пустым мешком на пустые клуни», — смеялись над нищими, которым даже в попрошайничестве не везло.

Случалось, нищие объединялись в братства и цеха. Профессиональные объединения старцев имели своего цехмейстера, ключника, хранителя общественной казны. Периодически проводились общие собрания, где авторитетным попрошайкам присваивалось звание «нищенских королей», выдавалась денежная помощь тем, кто желал вступить в брак, назначалась пенсия совсем немощным и беспомощным. Тот, кто собирался стать членом нищенского цеха, должен был приобрести определенные навыки попрошайничества, некоторое время поучиться у «королей». После этого он сдавал экзамен на знание нищенских молитв. Тому, кто выдерживал экзамен, торжественно вручали котомку, которая давала право просить милостыню наравне с другими членами цеха в «денежных» местах.

«Пошел дед на жебры, да не было во что хлеб класть», — шутили над про­шаками-новичками. Нельзя представить профессионального нищего, который знает цену каждому своему «слезному» слову, без котомки и палки. Голый, босой и простоволосый мог быть старец, но торба-сума всегда при нем. «Торба мне жена, палка у меня брат», — говорил прошак прохожим. Недаром нищих называли и торбеями, и мехоношами. «Тяжела для старца торба полная, а пустая еще тяжелее». Знахаря кормила голова, хлебопашца — мозолистые руки, а прошака — его сума. Он чувствовал себя на седьмом небе, когда растворялись ворота богатой усадьбы и слышалось: «Старцы-жебраки, приготовьте торбы!» Кто имел в торбе, тот роскошествовал и на ветреном горбе. И это уже было счастьем.

Однако торба была не только кормилицей. «Богатый шепчет с кумой, а нищий с сумой». Большим утешением и даже наслаждением было для старца после тяжелого нищенского дня где-нибудь под кустом развязать котомку и разложить на платке все, что удалось выпросить. Наедине он мог и «пошептаться» с торбой — своей верной подругой. «Черныш в камыш, белаш в кармаш», — бубнил он, перебирая хлебные корки.

Странные слова нередко слетали с уст профессиональных старцев и тогда, когда они общались между собой. Люди, которые не принадлежали к нищенскому братству, только пожимали плечами: ничего подобного им слышать не приходилось.

Из многих источников известно о наличии у нищих особого «староведческого» языка. «У старцев наука есть: языка ся учить», — говорили в старину. Тайными тропинками иногда блуждали нищие. Чтобы про их, не всегда благие, дела не прознали посторонние, они часто вынуждены были пользоваться своим нищенским жаргоном. В разных местностях этот жаргон имел свои особенности. Так, старцы Могилева называли его лемезном.

В 1893 году львовский судья Александр Менчинский при помощи одного нищего составил словарик «староведческого» языка. В нем можно встретить такие словца: «хаза» — жилище, «яндрус» — брат, «ярый» — старый, «клевый» — хороший. А вот каким жаргоном пользовались нищие вблизи Тернополя: «Фез» — Бог, «клуса» — церковь, «барот» — кожух, «волта» — конь, «гец» — еврей.

Существовал у нищих и язык жестов, разнообразных сигналов, которые они подавали друг другу при помощи рук, ладоней, пальцев. В дороге старцы нередко ориентировались по знакам, оставленным их товарищами на домах, ограждениях, столбах, деревьях. Такие хорошо знакомые членам нищенских братств пути назывались красноречивыми дорогами.

На Украине и юге России среди нищих выделялись слепые музыканты-«лирныки». Чтобы стать «лирныком», слепому нужно было вступить в братство — «лирныцтво». За самовольное ношение лиры старшие наказывали винов­ных и даже отбирали у них инструмент. Ученик сначала выучивал специальные песни — «жебранки». Молодой «лирнык», входя в хату, становился на колени и пел, пригибаясь к земле. Настоящий же «лирнык» считал для себя унизительным становиться на колени и пел стоя.

Так уж повелось: рука, что просит подаяние, а над ней — другая рука, дающая. Да не оскудеет рука дающего — не оскудеет его душа.


Продолжение следует.





Сообщение (*):
Комментарии 1 - 0 из 0