Сергей Евгеньевич Васильев родился в 1957 году в селе Терса Еланского района Волгоградской области. Окончил Литературный институт им. А.М. Горького. Главный редактор журнала «Простокваша для детей непреклонного возраста».
Автор нескольких книжек для детей и четырех поэтических сборников: «Часы с кукушкой», «Странные времена», «Бересклет» и «Черные подсолнухи».
Публиковался в журналах «Москва», «Новый мир», «Волга», в еженедельнике «Литературная Россия».
Член Союза писателей России.
Живет в Волгограде.

1

Зверь был домашним. Летом по ночам он спал на лужайке пред сельсоветом, над которым висел вылинявший от дождей и солнца российский флаг, а утром просыпался и, как последний алкаш, первым шел к продуктовому магазинчику, смиренно ожидая его открытия.

— Сейчас, Лоська, сейчас! — говорила продавщица Люба, открывая ключом двери магазина. И через минуту протягивала ему полбуханки хлеба.

Тот задумчиво жевал и благодарно мотал головой, но от магазина не отходил, ожидая очередной подачки. Больше всего он любил клянчить у детворы печенье и конфеты. Он так трогательно тянул свои капризные длинные губы, что отказать ему было невозможно. Детвора смеялась и трепала Лоську по холке, на что тот нисколько не обижался.

Впервые лосенок появился в деревне в июне прошлого года. В марте лесник Трофимыч, объезжая на санях свои владения, еще издали увидел лежащую в снегу мертвую лосиху. «Вот суки! — заматерился он. — Нашли время, когда браконьерничать! У них же отел сейчас идет!»

Подъехав ближе, лесник заметил прильнувшего к обледеневшим соскам матери лосенка. «Живой!» — обрадовался Трофимыч.

Он взвалил дрожавшего всем телом сосунка на плечи, положил в сани, прикрыл соломой и поехал домой. Лошадь Машка сначала опасливо косилась на шевелящуюся под соломой поклажу, но потом смирилась и шустро трусила по дороге.

«Кто же этих мерзавцев спугнул? — думал Трофимыч. — Участковый? Да он ни зимой, ни летом в лес глаз не кажет. Может, волков испугались? Но волки лосиху тут же сожрали бы — и костей бы не оставили. А может, пьяные просто были — потешились и ладно? А тушу надо будет забрать — не пропадать же добру».

Приехав домой, лесник отнес лосенка в хлевушок. Корова Рыжуха недавно отелилась, и Трофимыч попробовал подсунуть несмышленыша под ее пухлое вымя: вдруг примет? Рыжуха сделала удивленные глаза, понюхала лосенка и стала его облизывать. Тот с жадностью сосал теплое молоко. «Слава богу, — подумал Трофимыч, — теперь не пропадет!»

— Гляди, мать, — позвал он жену Марью, — в хозяйстве-то нашем прибыло! Придется теперь делиться молочком с этим зверем.

Трофимыч поселил лосенка в хлевушке, вместе с теленком Мишкой, который такому соседу явно обрадовался. К лету лосенок окреп. Он весело резвился на огороженной забором полянке, бодался с теленком Мишкой или игрался с дочкой Трофимыча Анькой, которая уже успела дать лосенку прозвище: Лоська.

Дом лесника стоял на самом краю леса. От деревни его отделяла небольшая, но быстрая речушка, через которую был перекинут шаткий деревянный мостик. По этому мостику жена Трофимыча ходила на работу, а Анька в школу, и по нему же местные жители шли в лес по грибы да по ягоды.

Глядя на повзрослевшего Лоську, Трофимыч задумывался: «А не отпустить ли его на волю? Да нет, рановато — пусть еще подрастет».

Но лосенку вскоре самому захотелось попробовать свободы. Он прободал начавшими пробиваться рожками дыру в заборе и отправился путешествовать. Но пошел почему-то не в лес, а в деревню. Не испугавшись речушки, беглец преодолел ее вплавь и, отряхнувшись, заковылял по пыльной проселочной дороге. Его тут же окружили испуганно лающие собаки и восторженная детвора, ставшая угощать его кто плюшками, кто пышками, кто печенюшками. Лоська вытягивал губы, брал угощение и отпрыгивал в сторону. Ребятня смеялась и вприпрыжку, то и дело оборачиваясь, убегала от него. Она спешила в школу, находившуюся в центре деревни. Лосенок следовал за ней, а когда детвора нырнула в облезлое двухэтажное здание, улегся отдыхать в тени деревьев школьного парка.

Тут в большую перемену Анька на него и наткнулась.

— Бессовестный! — говорила она, пытаясь поднять лосенка на ноги.

Но тот только мотал головой и покидать свое лежбище не собирался. Анька отпросилась у учительницы и побежала к отцу, чтобы обо всем ему рассказать.

— Вот паразит! — обиделся Трофимыч. — Холишь его, лелеешь, а он вон какую штуку выдумал!

Лесник взял веревку и отправился за беглецом. А поскольку тот упирался, лесник для острастки маленько постегал его веревкой. Тогда лосенок виновато потупил голову и покорно пошел вслед за ним. Речушку пришлось в мелком месте переходить вброд — с шаткого мостика они бы оба свалились.

— Лежи здесь, балбес! — сердито сказал Трофимыч, заведя лосенка в загон. — Мал еще по улицам шляться! — И принялся чинить забор.

Но наутро Лоська опять удрал в деревню. После третьего раза лесник махнул на него рукой:

— А-а, живи где знаешь!

Так лесной зверь стал деревенским жителем. Люди к нему привыкли, он к ним тоже.

2

Будил Лоську участковый Леха, приходивший на работу в шесть утра. Вход в его комнатушку был с торца сельсоветского здания, и Лехе каждый раз приходилось чуть ли не переступать через лосенка.

— Ну как служба? — весело спрашивал он. — Никаких происшествий за ночь не было?

Лосенок неохотно поднимался и мотал головой: не было, дескать. И?шел по направлению к магазину. Времени до открытия было еще много, Лоська печально вздыхал и принимался слоняться по деревенским улицам — то залезет мордой в чей-нибудь палисадник и захрумкает сорванным с ветки и влажным от ночной росы яблоком, то подойдет к застоялой луже, в которой плескались желтые, как одуванчики, гусята, и притворно бежит наутек от грозно шипящего гусака. Потом лосенок опять возвращался к продуктовому магазину, брал из рук бабулек свою подачку и опять шел к сельсоветской лужайке отдохнуть после утреннего променада. Дождавшись окончания школьной смены, он провожал Аньку из школы до самого мостика, она махала ему на прощание рукой, а он долго пил воду из бегущей куда-то речушки и смотрел на другой берег, — оттуда, глядя на него, неодобрительно мычала Рыжуха и брыкал задними ногами Мишка.

Потом он опять возвращался в центр, степенно подходил к сидящим на лавочках старухам и слушал, как они перемывают косточки своим снохам, детям и внукам. Вечером он встречал возвращающееся с пастбища стадо коров, а спать Лоську укладывал Санян, работавший в колхозе спортинструктором. Саняну-то больше всего от старушек и доставалось:

— Вон бугай какой! Ему бы на трактор сесть или на комбайн, а он нарожал двоих детей и мячиком забавляется! Да еще и водку каждый божий день хлещет — как его только Алена терпит!

Да, выпить Санян любил, но и здоровый образ жизни проповедовал самозабвенно. Месяца за полтора до районных соревнований по футболу он бросал и пить, и курить и каждый день наматывал километр за километром, набирая спортивную форму. Собственноручно выкашивал сельский футбольный стадион, посыпал песочком разметку, красил трибуны. А как только соревнования заканчивались, уходил в черный запой — от радости, что выиграли, или от горя, что проиграли. А поскольку характерец у него был крутой, то доставалось в это время всем, кто подворачивался под руку. Даже участковый на всякий случай старался тогда обойти его стороной.

Не боялась Саняна только его жена Алена, работавшая дояркой. Когда утомившийся от дневных разборок Санян, пошатываясь, приходил домой, она грудью вставала в дверях:

— Не пущу! Иди проспись сначала! А то опять детей перепугаешь!

Перед женой Санян робел и шел ночевать к Лоське. По пути он заглядывал к Клавке, исполняющей обязанность круглосуточного магазина, брал у нее в долг бутылку самогонки, буханку хлеба и кусок сала. Дойдя до сельсовета, он укладывался рядом с лосенком и начинал петь ему колыбельные.

— Нет, если бы Доронин тогда пас мне отдал, мы бы точно выиграли! А он, дурак, пожадничал. Сам решил по воротам пробить — и промазал! А Филька? Один на один с вратарем вышел — и тоже промазал! И вот как с такими играть?

Лосенок, соглашаясь, громко вздыхал. Санян отламывал от буханки горбушку и протягивал ее лосенку. Потом отхлебывал из горла и продолжал бормотать:

— Тебе хорошо: жену ублажать не надо, детей кормить не надо. Работай, говорят. А где работать-то? Колхоз-то весь уже разворовали. Все захапали, даже в прудах теперь с бредешком не пройдешься. Раньше-то пруды общие были, а теперь — собственность. Да знаю я, чья это собственность!

И опять прикладывался к бутылке.

— А жена — вообще дура! — сообщал Санян, закусывая самогонку пожелтевшим уже салом. Потом он погружался в глубокий сон. Ему снилось, как он в падении головой забивает победный гол в ворота команды колхоза им. Коминтерна, и как ревет восторженный стадион, и как он, абсолютно трезвый, совершает круг почета, держа в руках заветный кубок, а жена Алена сидит на трибуне, вытирает радостные слезы и шепчет сыновьям: «Вон какой у нас папка!»

А лосенку снился зеленый лес с дубами да осинами, светлые полянки с грибами да ягодами и еще мамка — живая, теплая. Она наклонялась к его уху и шептала что-то нежное.

3

Как-то раз Санян сидел с Филькой на берегу речушки. Выпивали, травили анекдоты, а потом Филька Саняну и говорит:

— Опять с лосенком ночевать будешь?

— А тебе-то что?

— Да то. Что-то участковый по вечерам на твою улицу ходить повадился.

— А то и повадился. Самогонку-то у нас там каждый второй варит!

— Может, и так. Только другое поговаривают. Любовь вроде бы у него с Аленой затеялась. Потому-то тебя домой, когда ты пьяный, и не пускают.

— Ты не заговаривайся — Алена у меня насчет этого кремень!

— Ну, раз так, давай еще по рюмочке.

Пили, пока не стемнеет. И хотя тему разговора уже не раз сменили, Санян смурнел все больше и больше. Наконец он поднялся и сказал:

— Ладно, я пошел.

— Иди-иди, — ухмыльнулся Филька. — А я еще посижу — вечер больно хороший.

Подойдя к дому, Санян сначала заглянул в окошко: вроде бы все нормально — жена пуховый платок вяжет, а детвора телевизор смотрит. Подошел к двери, постучал.

— Сказала же — пьяного не пущу! — крикнула из-за двери Алена.

— Открывай! — рявкнул Санян. — Меня выпроваживаешь, чтобы с Лехой в постель лечь?

— Во дурак пьяный! — Алена щелкнула щеколдой и открыла дверь. — Легла бы! От тебя ведь все равно никакого толку! Куда только я вот этих дену! — показала она на прижавшихся к ней испуганно Архипку и Славку.

Санян отодвинул ее в сторону и ворвался в избу. Он придирчиво прошерстил все комнаты, не поленился заглянуть в шифоньер и под кровать и даже посветил фонариком в погребец — никого не было.

— Дурак не дурак, а ночевать все равно тут буду! — буркнул он и рухнул на старый лежак.

Алена вытерла слезы и, чему-то улыбаясь, пошла укладывать спать детвору. Потом легла сама и долго смотрела в окошко на освещавшую притихший сад полнеющую луну.

Морду Лехе Санян на всякий случай все же решил набить. Ранним утром он подошел к сельсовету, потрепал дрыхнущего еще лосенка и вошел в кабинет участкового. Тот сидел за письменным столом и что-то строчил.

— Опять вчера нажрался? — сочувственно спросил он, поднимая глаза на Саняна. — Похмеляться будешь? Я вчера как раз у Клавки четверть самогонки изъял.

Леха открыл сейф и выудил оттуда трехлитровую банку. Налил в стакан и протянул Саняну.

Бить участкового было как-то стыдно. Он был в общем-то нормальный мужик и особо никого не трогал. Опять же повод еще придумать надо было. Не скажешь же, что он за наставленные рога участкового отлупил — вся деревня тебя же на смех поднимет.

Санян опрокинул стакан, вытер рукавом губы и придумал, к чему придраться:

— Ты чего вчера зверя моего обидел? — спросил он, глядя на участкового.

Тот обомлел:

— Совсем, что ли, допился? Кто ж его, такого, обидеть может? Он же всем как родной.

— Ребята рассказывали, — сказал Санян и ударил участкового по лицу.

Удар пришелся по носу, потекла кровь. Леха схватился было за кобуру, но Санян вторым ударом пригвоздил его к полу.

— Еще раз тронешь — убью!

Леха, ничего не понимая, лежал на полу и размазывал по лицу кровь. Санян, хлопнув дверью, вышел, взял в только что открывшемся магазине водку, в долг разумеется, и в сопровождении Лоськи направился к речушке. В ближайшем огороде сорвал пару пупырчатых огурцов, подобрал с земли несколько яблок-паданцев и сел трапезничать.

Через два часа туда подъехал милицейский уазик. Оттуда вышли Леха и двое ментов. Саняну заломили руки, надели наручники и впихнули в машину. Тот особенно и не сопротивлялся.

— Ребята, — почти заискивающе говорил Леха, — вы бы там не очень... Мужик-то хороший. Дурак только, когда пьяный.

— Да уж как-нибудь разберемся, — усмехнулся один из них, усаживаясь в машину.

Лосенок, почуяв недоброе, набычился и пытался рожками бодать уазик. Менты загоготали:

— Ишь, защитничек! Гляди, а то и на тебя наручники наденем! Ладно, поехали!

Лоська рванулся было вслед за машиной, но, пробежав несколько метров, остановился и стал растерянно глядеть по сторонам. Помочь ему было некому.

4

Санян появился в деревне через две недели. Он кое-как слез с рейсового автобуса и, охая, поковылял домой. Лосенок словно ожидал его и теперь шел за ним до самой калитки. Когда Санян останавливался передохнуть, он тоже останавливался и жалостливо прядал ушами.

— Отделали? — спросил встретившийся по пути Филька.

— Да пошел ты! — с трудом прохрипел Санян и поковылял дальше.

Войдя в избу, он со стоном упал на лежак. Алена запричитала, заохала. Сыновья испуганно жались к стенке и смотрели на отца с жалостью.

Несколько дней Санян ничего не ел и ничего не говорил. Он глядел в потолок и вспоминал всю свою жизнь — больше сил ни на что не хватало: дяденьки милиционеры отбили ему и почки, и печень, и все, что находится у человека внутри. Алена потчевала его отварами из лекарственных травок, принесенных сердобольной бабкой Феклой, и пыталась кормить с ложечки манной кашей. Санян с отвращением отворачивал голову и продолжал смотреть в потолок.

А потом вдруг сказал:

— А помнишь, Алюнька, как ты в меня силикатным кирпичом запустила, когда я с Варькой загулял? Как только докинула — он же пять килограммов весит, а пролетел метров двадцать! Любила, значит?

— Дура была, вот и любила. Давай я лучше примочки тебе поставлю — бабка Фекла еще одно снадобье дала, говорит, все хвори как рукой снимает.

А на следующий день Санян умер. Хоронили и поминали его всей деревней. Каждому было что помянуть: у одного улей спер, у другого сетишки снял, третьему ни за что синяк под глазом поставил. Теперь обо всем этом вспоминали с улыбкой. А после третьей рюмки, как водится, загорланили песни и про Саняна совершенно забыли. Один Филька чувствовал себя виноватым.

— Какого черта я тогда ему про Леху наплел! Промолчи — глядишь, и живой был бы!

Лосенка после похорон на сельсоветской лужайке больше не видели — скучно ему в деревне без Саняна стало. Он, к радости Аньки, Рыжухи и Мишки, переселился жить к Трофимычу и только иногда, балуя детвору своим присутствием, совершал рейды по деревенским улицам.

А через полгода, в феврале, были еще одни поминки. Накануне участковый Леха приехал к Алене на своей «Ниве» и достал из багажника тяжеленный мешок:

— Телятина там, — сказал он.

— Откуда? — спросила Алена. — У тебя вроде и живности-то никакой нет.

— Трофей, — отвел глаза Леха.

Вчера вечером уже освежеванную заднюю ногу ему привезли те самые менты, которые тогда отделали Саняна.

— Держи, — хохотнули они, — добром делиться надо.

Леха подумал да и взял ногу: сделанного не вернешь, а на поминки Саняну сгодится. Меньше денег Алене занимать придется.

Теперь он стоял перед ней немного смущенный и переминался с ноги на ногу.

— Сам-то будешь? — спросила Алена.

— Нет, не буду. В район по делам ехать надо.

На сей раз поминали не в колхозной столовой, а в Алениной избе. Народу было немного — соседи да родственники. Выпили, крякнули, стали закусывать.

— Слышь, ты, — сказал дед Иван соседу по столу Николаю, — а лапша-то не куриная. Вон какие куски мяса плавают.

— Телячья небось. Или свинячья.

— Да непохоже на свинячью. Жестковато мясо-то.

— Ишь распривередничался! Лапша как лапша! — проворчал Николай. Давай лучше еще Саняна помянем, царство ему небесное!

Разошлись поздно — сытые и пьяные. С потаенной мыслью о том, что они, а не их поминают.

А лосенок с тех пор совсем исчез. «В полынью, что ли, провалился?» — недоумевал Трофимыч, оглядывая замерзшую речушку. Его дочка Анька в поисках обошла всю деревню — тщетно. Только Филька уверял, что видел его как-то ночью на могилке Саняна: задрал, дескать, морду и на луну воет.

— Как волк прямо! — божился он, да его никто не слушал — мало ли что пьяному померещится.