Такая муза

В телогрейке, брошенной на плечи,
в сапогах, проселочной дорогой
каждый день выходит мне навстречу,
неизменно сумрачной и строгой.

«Нет. Не соответствует канонам! —
скажет поэтическая школа. —
Оскорбленье вкусам утонченным.
Да еще и мужеского пола».

Говорите, раньше не бывало?
Предпочтете платья или латы?
Но за мглой ночного покрывала
конь ее мне чудится крылатым!

По ее натруженной ладони
я судьбу стихов моих читаю...
Пусть уносят розовые кони
ваших муз насмешливую стаю.


Черный квадрат

Черные взрывы взъерошенных веток
жесткие, как помело.
Оттепель. Натиск прицелен и меток.
Солнце в ручьях проросло.

Снег, поддаваясь напору событий,
корчился в муках немых,
И рассыпалось на тысячи нитей
белое знамя зимы.

Оледенелую гладь оболочек
жгла изнутри, как угли,
четкая графика линий и точек
черной структуры земли.

Странный январь раскололся на части,
но задушить не посмел
черный квадрат необузданной страсти
в городе белом как мел.


Солнце

Солнце сушило туманов каракули,
тучи вздувало бугром.
В каплях, которые трепетно звякали,
зрел оглушительный гром.

Солнце ломилось, апрелем обещано,
шло на удачу, на риск.
В пасмурном небе наметилась трещина,
вскрыв ослепительный диск.

Солнце в проломы просунуло голову,
высвободило лучи
и заиграло на арфе эоловой,
всех от зимы излечив.


Мраморная Италия

Над морем горы горячи.
Тень жмется к пепельным оливам.
Взбивают мокрые мячи
песок, разглаженный отливом.

В зените солнце, словно плод
лимона или мандарина.
В волнах звучанье древних од.
В тавернах паста per-marino.
В золе каленого песка
камней пекущийся картофель.
А мраморные облака
имеют строгий римский профиль.


Призрак сирени

Свидетели встречи не то что обняться не дали —
ни слова шепнуть! Опасенья таиться велят.
С тяжелой душой озирая сентябрьские дали,
украдкой тебе отвечаю на пристальный взгляд.

Доверься моей бессловесной любви заверенью.
Прощанье — всегда неудачно. Молчанье — со льдом.
Но ты ведь заметил, как вдруг обернулся сиренью
куст листьев лиловых, накрывший покинутый дом?


В черной воде

Вода, смывай с меня грехи.
И несмываемые тоже.
Рябь распростершихся стихий
приветствую гусиной кожей.

Поверхность, взбитую волной,
крою руками и плечами.
А дно недвижное за мной
следит незрячими очами.

Все примет легкий ил в дары.
Пугает ноги нежный холод,
где дремлют тайны с той поры,
когда был мир горяч и молод.

Скольжу во тьму под блеск завес,
но зову тверди чутко внемлю.
Ведь я — наследница существ,
из моря выползших на землю.

Вода, возьми мои грехи,
упрячь, где дно темней и глуше,
и, хоть пути твои легки,
верни меня суровой суше.


Время молиться

На пыльных путях в предыдущей стране
с душой, заключенной, как джин, в стеклотаре,
спасала не вера, а песня, и мне
пришлось научиться играть на гитаре.

Но вот отгудели скитаний ветра.
Исчезнувшей родины свернута карта.
Рассеялся хор. И гитара стара.
И нет в переборах былого азарта.

Свистит технологий упругая плеть.
Смущенно себя узнаю в Аватаре.
И надо молиться уже, а не петь.
Пора разучиться играть на гитаре.


* * *
Последний день исчерпанного лета,
пропитанный усталостью дворов.
Я сдам на дальний поезд два билета
и ограничусь линией метро.

Письмо на юг прервав на переносе,
раздвину стол и застелю сукном.
Идите, гости, приносите осень.
Отныне только осень за окном.


* * *
Со временем все видится иначе.
К дверям судьбы нашлось кольцо ключей.
И лампа начинает что-то значить,
когда минует белый взлет ночей.

Перебегая темными углами,
в мельканье дней прокладывая путь,
суметь бы непреклонностью желаний
летучие надежды не спугнуть.

Суметь бы внять хвале и укоризне
спокойно, от друзей и от врагов,
и так покинуть этот праздник жизни,
чтоб не услышать собственных шагов.