Капитализм противен русскому характеру!
Интервью Юрия Козлова, главного редактора «Роман-газеты».
-
Наша рубрика называется «Голоса эпохи», поэтому первый вопрос традиционный: Вы представитель двух эпох, двух миров, и века 20-го и века 21-го, могли бы Вы хотя бы в самых общих чертах сказать, в чем они различны, или, может быть, схожи. Какие изменения претерпела роль литературы при перевале через рубеж тысячелетия?
Две эпохи отличаются друг от друга степенью и движущими силами деградации человеческой личности. Советский вариант социализма, в принципе, соответствовал общественному идеалу среднестатистического русского (гомо советикус, как его называл философ Александр Зиновьев) человека. Мне кажется, этот социализм победила старческая немощь советских вождей восьмидесятых годов. Политбюро уподобилось дому престарелых, где всем стала заправлять вышедшая из подчинения идеологическая обслуга, вознамерившаяся завладеть бесхозным (общенародным) имуществом. В результате руководить «домом престарелых» был назначен безумец, который пустил государство по миру. Конечно, можно много говорить о системной работе наших врагов (Ротшильдах-Рокфеллерах, ЦРУ, масонах и т.д.), но, к примеру, Китай, находившийся в те времена на более низкой стадии развития, нежели СССР, каким-то образом сумел спасти свой социализм и, более того, стал ведущей мировой державой. У СССР был шанс на альтернативный проект мироустройства без издержек жестокого сталинского времени, но он был бездарно упущен. Россия скатилась в тот капитализм, в котором она существовала до 1917-го года, и который она с отвращением отвергла, свершив революцию. Этот капитализм не соответствует генетическому году нашего народа, более того, он ему абсолютно враждебен. Однако нынешняя так называемая «элита» упорно его навязывает обществу, используя грубые, но весьма действенные технологии управления. Здесь и игра в патриотизм, и мнимая озабоченность властей социальным положением масс, и сказки о растущей военной мощи. Народ уже в это не верит, но пока ещё терпит обворовывающую страну «элиту», руководствуясь извечно-русским «лишь бы не было войны» и «при новых будет хуже». Население разделилось на два класса – тех, кто ворует и несказанно обогащается, и тех, кто деградирует и пытается как-то выжить. К последним относятся девяносто процентов граждан страны. Поэтому вопрос социальной революции – это всего лишь вопрос времени и истощения народного терпения. Ну, а что будет потом, знает один лишь Господь Бог.
Литература сегодня превратилась в невостребованный товар, который тихо «гниёт» на книжных развалах. Есть отдельные умельцы, ухитряющиеся «впаривать» свои произведения немногочисленным читателям, создавать вокруг них видимость общественной дискуссии, но это чисто коммерческие дела. В массе своей читатель настолько отупел и деградировал, что он уже не в состоянии «войти» в настоящую талантливую прозу, потому что она, эта проза, пытается разбудить его спящий ум, нарушает привычную, созданную ТВ, картину мира. Кому такое понравится? Пути «остаточного» читателя и «остаточного» писателя сейчас не пересекаются, как параллельные прямые. Читатели «почитывают», в основном, беллетризованный хлам типа «Духлесс-2» и детективы, а писатели «пописывают» в основном для себя и немногих собратьев по литературному «несчастью». Так что ситуацию в литературе я бы тоже назвал предреволюционной.
-
Вы заслуженно считаетесь одним из лидеров интеллектуального романа в современной литературе. Но не возникало ли у Вас желания махнуть за границы привычного жанра, и написать, например,классический детектив, или водевиль?
Современный писатель вместе с полной свободой слова и творчества обрёл не менее полную свободу от читателей, критиков и всего того, что некогда называлось «литературным процессом». Писатель сегодня напоминает былинного богатыря в чистом поле. Он может пойти куда угодно, но до массового читателя (если только издательство не потратит больших денег на «раскрутку» его книги – стенды на МКАД, восторженный рёв на радио, мнимые тысячи продаж в первые же секунды появления «бестселлера» в магазинах) не доберётся. Если писатель материально независим (таких мало), он может писать, что угодно и издаваться за собственный счёт. Если же ему надо кормить семью, он будет согласен на любую литературную работу – составление кулинарных книг, сборников типа «Сто великих проституток», но это не будет иметь отношения к творчеству. Хотя, в жизни иногда случаются чудеса. Серьёзному писателю тоже может повезти, как повезло некогда певцу Эдуарду Хилю, когда запись его песни в Интернете, где вместо слов были только жизнерадостные звуки «хо-хо» и «ла-ла» собрала в Интернете миллионы просмотров, а сам он приобрёл хоть и короткую, но всемирную славу, как «мистер Тро-ло-ло». Так что и у любого писателя всегда есть шанс прославиться.
-
В последние годы самым обсуждаемым явлением в современной литературе можно, наверно, назвать «Новый реализм». Как Вы вообще относитесь к «измам» в литературе, и не кажется ли Вам, что их придумывают критики, чтобы просто упростить себе работу?
Любая сиюминутная ситуация в литературе, да и вообще в искусстве, обычно нуждается в некоей структуризации. Я, в общем-то, с симпатией отношусь к молодым русским писателям, пытающимся нащупать в нашей извращённой и иррациональной действительности свои пути к успеху. Один из таких путей – объединение под неким символом. Чем «новый» реализм отличается от «старого»? Наверное, тем же, чем, допустим, повести Романа Сенчина «Зона затопления» и «Чего же ты хочешь?» от «Прощания с Матёрой» Распутина и «Чего же ты хочешь?» Кочетова, а «1993» Шаргунова от «1793» Гюго. Степень влияния на общество и судьбоносность поставленных проблем, вот в чём отличие двух реализмов. Сенчин, Шаргунов, Прилепин, Беседин, Снегирёв – эти ребята сегодня активно работают в литературе, участвуют в ток-шоу на ТВ. Так что, как говорится, дай им Бог сломать коммерческий, антинациональный, ублюдочный «тренд» того, что нынче выдаётся за литературу. Мне кажется, глупо русским писателям переживать, что им не дают «Букеров», «Антибукеров», «Больших книг», «Ясных полян», апеллировать к их организаторам и устроителям. Эти премии для того и существуют, чтобы оскорблять здравый смысл и злить настоящих писателей. Их всегда будут получать бездари и ненавистники России. Незачем русским писателям и встраиваться в разного ряда премиально-либерально-представительские ряды. Нас в Париж на ярмарку не пошлют и, в общем-то, будут правы. Глупо считать власть воровской, продажной, ничтожной и при этом ждать от неё преференций. Давно пора творить свою литературную реальность, выстраивать свою систему координат. Но, увы, у русских писателей всегда с этим было туго.
-
Пришвин как-то сказал: я родился в Ельце, но своей настоящей родиной считаю «Капитанскую дочку». Есть ли у Вас книга, которую Вы могли бы назвать своей литературной родиной?
Да, конечно. Любой писатель – это всегда пристрастный (и страстный!) читатель, особенно в юные годы. Я знавал людей, которые теряли сознание, читая Достоевского. В разные годы на меня производили впечатление разные книги. Лично для меня книгой на все времена является «Герой нашего времени» Лермонтова. Позже меня потрясла «Обыкновенная история» Гончарова. А ещё я поклонник великого американского писателя Томаса Вулфа. Его романы «Взгляни на дом свой, ангел» и «Домой возврата нет» - это вершины воплощённого в литературу человеческого духа.
-
Тургенев как-то заметил: если мой герой встретить в пустыне льва, то он побледнеет и броситься бежать, а герой Достоевского покраснеет и останется на месте. Как поведет в подобной ситуации Ваш персонаж?
Наверное, попросит помощи у Господа, а затем будет действовать сообразно ситуации. Ведь всегда есть надежда, что лев может оказаться сытым, или человек покажется ему настолько скверным, что он просто не обратит на него внимания.
-
Писатели не только пишут книги, но и проживают жизнь обычных граждан. Что Вас как писателя и гражданина задело, порадовало или удивило в последние годы-месяцы?
Мне кажется, думающий человек в последние годы-месяцы существует вне этих понятий. Абсурд, подмена понятий, пропагандистские упражнения сформировали в обществе «отдельную» (по Кастанеде) реальность, где нет кризиса, где у людей растут доходы, где совершенствуется здравоохранение, снижаются цены и тарифы ЖКХ, крепнет дружба народов, мощно развивается экономика, торжествует законность, воры сидят в тюрьме, а не назначаются на важные государственные должности. Единственное, что удивляет – долготерпение людей по отношению к этой несуществующей реальности. Думающий человек не может не задаваться мыслью: что ещё должна сделать власть, чтобы народ вспомнил о своих записанных в Конституции правах?
-
Умберто Эко сказал: думать о романе приятнее, чем писать его. Вы согласились бы с ним?
Безусловно. В процессе обдумывания роман обретает то неизъяснимое совершенство, которое неизбежно и трагически теряется в процессе создания текста. Во время обдумывания произведения писатель равен Богу, во время работы над текстом – он всего лишь реализует меру отпущенного ему таланта.
-
Могли бы Вы сказать несколько слов о книге, которая только что вышла и отой, что существует в Вашем воображении?
Это роман «Враждебный портной». Он опубликован в журнале «Москва», в «Роман-газете», а сейчас выходит отдельной книгой. История четырёх поколений странной, отмеченной пророческим даром, семьи, пережившей революцию, репрессии, войну, крах СССР. Реальные, существующие «здесь и сейчас» персонажи взаимодействуют в романе с загадочными существами, олицетворяющими стихии воды, воздуха и земли. Судьба человечества могла бы сложиться иначе, если бы подаренный Гитлером Сталину на 60-летие в декабре 1939 года уникальный приёмник «Telefunken» дошёл до адресата, а не попал по ошибке в пустыню на границе с Ираном, где его выиграл в карты у председателя местного колхоза дед главного героя… Это роман о современной России, технологиях управления обществом и безумной попытке человека восстать против безумия окружающей действительности.
Что же касается книги, какая существует в воображении, то она многовариантна и непредсказуема, как многовариантна и непредсказуема сама наша жизнь. Человеку свойственно на что-то надеяться. Даже тогда, когда надеяться не на что.