Функционирует при финансовой поддержке Министерства цифрового развития, связи и массовых коммуникаций Российской Федерации

Сказать о Господе, не называя Его имени

Протоиерей Андрей Ткачев

Перейдем к вещам приятным, к поэзии. Поэзия — это, пожалуй, оправдание жизни. Одно из.

Сегодня я хотел бы вас направить на поиск, чтение и заучивание, и вникание в поэтические тексты Арсения Тарковского, отца известного мэтра кинематографии Андрея Арсеньевича Тарковского. Человека, который, по словам Анны Ахматовой (а это очень важный голос в прошлом столетии), имел абсолютно самобытный голос.

То есть, человек, который никому не подражал, человек, который прошел через эпоху становления, как все творцы, и вошел в некую зрелость — неподражаемую. Его голос ни с кем не спутаешь.

Что важно в этом поэтическом сборнике (и что вообще мне важно в поэзии Арсения Тарковского) — он говорит о Боге так, что за говорящего не стыдно. Самое пошлое в литературе о Боге — это прямые имена и прямые наставления. Есть масса религиозных поэтов, которые "долбят" тему Бога с такой настырностью и наглостью, как будто они снимаются в фильме "Шахтеры". "Бог мой, Бог мой, я — твой, ты — мой…", "Богородица моя, я — твоя…" — и так далее. Эта пошлятина, конечно, многомиллионно растиражирована. Это ужасно.

Самый высший пилотаж — это сказать о Господе, не называя Его имени. Вот, например, пишет Арсений Тарковский:

Не я словарь по слову составлял,
А он меня творил из красной глины;
Не я пять чувств, как пятерню Фома,
Вложил в зияющую рану мира,
А рана мира облегла меня,
И жизнь жива помимо нашей воли.

Вот тебе, человек, кусочек текста. Слово Божие творило человека. "Не я словарь по слову составлял, а он…" — то есть, Господь, как словарь, как Слово — "…лепил меня из красной глины". И не я вложил, как пятерню Фома, — отсылка к Евангелию от Иоанна, осязание Фомы, "а рана мира облегла меня". То есть, мир болен, мир болен неисцелимо — если Бог не исцелит его. "…И жизнь жива помимо нашей воли" — да если бы мы могли, мы бы сто раз всё уничтожили, но — жизнь жива. Не потому, что мы хозяева мира, а потому, что мы не хозяева его.

Или, например, у него есть чудесное стихотворение о Петре:

Просыпается тело,
Напрягается слух.
Ночь дошла до предела,
Крикнул третий петух.
Сел старик на кровати,
Заскрипела кровать.
Было так при Пилате,
Что теперь вспоминать?
И какая досада
Сердце точит с утра?
И на что это надо —
Горевать за Петра?
Кто всего мне дороже,
Всех желаннее мне?
В эту ночь — от кого же
Я отрекся во сне?
Крик идет петушиный
В первой утренней мгле
Через горы-долины
По широкой земле.

То есть, человеку ночью снится что-то, и это что-то ассоциируется с отречением. И отрекшийся, главный отрекшийся в истории христианства, это Пётр. Отрекшийся и покаявшийся. И вот — петух поет, человек просыпается, старик сел на кровати: "Кто всего мне дороже, Всех желаннее мне?" — вот такая целомудренная поэзия об Иисусе, вообще о смыслах, о жизни, о вечности — она, мне кажется, достойна величайшей похвалы и снимания шляпы.

И те стихи, которые его сын Андрей поместил в пространство своих фильмов. Например, вот это классическое, пропетое Ротару:

Вот и лето прошло,
Словно и не бывало.
На пригреве тепло.
Только этого мало.
Все, что сбыться могло,
Мне, как лист пятипалый,
Прямо в руки легло,
Только этого мало.
Понапрасну ни зло,
Ни добро не пропало,
Все горело светло,
Только этого мало…

Но — ведь действительно мало. Человеческая душа — это бездна, которая ничем, кроме Бога, не заполняется. Набросай туда миллиарды долларов, призы и венки, ракеты и кометы, машины и небоскребы, дипломы и медали — всё, что только хочешь, бросай. Там всё равно всё будет пусто… Вот Бога только дай туда — и всё. Потому, что:

Все, что сбыться могло,
Мне, как лист пятипалый,
Прямо в руки легло,
Только этого мало.

И таких стихов у него — множество! То есть, он совершенно христианский поэт, нигде не кичащийся христианством. Имеющий самобытный голос, и умеющий говорить о Боге так, что это не пошло и не стыдно слушать.

Поэтому я хотел бы, чтобы вы нашли — в Интернете, на книжных лавках — лирику, избранное, "Малютка жизнь" Тарковского, и познакомились с этой поэзией, потому что этот современник Ахматовой, в каком-то смысле ученик Мандельштама, великий поэт.

Живите в доме — и не рухнет дом.
Я вызову любое из столетий,
Войду в него и дом построю в нем.
Вот почему со мною ваши дети
И жены ваши за одним столом…

Фото А.Н.Кривомазова, 1988.
Источник: Телеканал «Царьград»