Обломки кораблекрушения или Хаос созидания-1
Начинаю вести блог для сайта журнала «Москва». Выбора у меня никакого нет. Хорошо бы, подумал я поначалу, делать политические обзоры. В политике происходит много интересного. Я люблю читать об этом, обсуждать новости с друзьями. Но, увы, писать на эти темы, к сожалению, не умею. Не моё. Что же моё? Как говорил Маяковский: «Я — поэт. Этим и интересен». Все мои главные переживания, мысли и эмоции сосредоточены в сфере литературы. Да и биография говорит о том же. Журфак, Литературный институт, ЦДЛ, журнал «Литературная учёба», журнал «Москва»… Об этом и будем говорить.
* * *
Россия — страна пишущих. Читателей как будто поубавилось. Люди меньше ходят в библиотеки, меньше читают бумажных книг и журналов. Это правда. И причин тому много. И книги дорогие, и гаджеты всякие отвлекают от чтения. Да и качество современной текущей литературы, скажем так — «оставляет желать лучшего». Но при том, что качество литературы упало, пишущих заметно прибавилось. Хотя бы по той причине, что нет никаких проблем с публикацией. Издать сегодня собственную книгу — пара пустяков. Да даже и не «пара», а, пожалуй, и ещё проще.
Вспоминаю, чем была первая книга для автора ещё лет тридцать назад и каких трудов стоило её издать. Обыкновенная публикация в журнале кардинально меняла жизнь автора. Прочитайте роман К.Воробьёва «Вот пришёл великан…» Это было то событие, которое в драме именуют термином «кульминация». После кульминации, как известно, только — катарсис. Приём в Союз писателей, особый социальный статус, дома творчества и прочее…
Ныне очень легко стало опубликоваться, но, кажется, ещё легче стать членом СП. Как-то эти процессы естественно и органично совпали. И вполне логично, что и книга, и звание «писателя» катастрофически девальвировались, утратили всякую цену.
Казалось бы, писательство дело невыгодное. Ни славы, ни денег, ни статуса… И тем не менее — пишут! И этих пишущих сегодня в буквально смысле — миллионы.
А пишущим всегда интересна тема писательства. Когда сходятся два больных человека, то после двух-трёх общих слов и приветствий, главной темой их беседы становится тема болезни, врачей, лекарств, способов излечения и прочих подробностей такого рода. Точно так же, когда сходятся двое пишущих, их разговор неизменно сворачивает на профессиональные темы.
— Ну, как дела…
— Да вот… Роман начал…
— Вот как! А я заканчиваю…
И завязался оживлённый, крайне интересный для обоих, профессиональный разговор. Тут ещё один пишущий, проходя мимо, прислушался. Вставил реплику. Ему ответили остроумно и едко. Он заспорил… И пошла писать губерния…
* * *
Поскольку я отношу себя к людям пишущим, ибо ничего иного в этой жизни делать как следует не умею, то и разговор мой будет о том же. О писательстве.
В принципе, история написания, положим, романа — есть история болезни. И роман зарождается так же, как и болезнь… Поначалу человек ощущает некие общие первые симптомы, а затем внутри его происходят таинственные и обязательные процессы. Он переживает все стадии развития болезни, которые, как правило, заканчиваются полным выздоровлением. То есть — написанной книгой.
* * *
Мне всегда интересны были черновики и подготовительные материалы. Читая, к примеру, наброски, планы, мысли к роману «Идиот», поражаешься тому, как мало в этих набросках того, что потом войдёт в роман. Да, честно говоря, ничего и нет там от будущего романа. Как далеко поначалу блуждает автор, сколько ненужного побочного материала перебирает, перещупывает, пробует… И только кое-где в черновиках мелькнёт намёк, чёрточка, интонация, которые разовьются затем в большую тему, в характер…
* * *
Такая черновая работа, безусловно, нужна. Так пахарь весною обрабатывает поле, на котором не видно ни единого росточка. Если глядеть со стороны, то зрелище это весьма унылое — совершенно чёрное и пустое поле. Но семя брошено, и через какое-то время, пройдя через таинственные превращения в земных стихиях, вырвутся к свету дружные и весёлые всходы, всё оживёт, зацветёт, зазеленеет. А не будь этой предварительной, тяжкой, порою унылой работы, никакие всходы и не оживили бы это мёртвое поле.
* * *
То, о чём я собираюсь теперь рассказывать, тоже касается непосредственно литературной черновой работы.
Когда писателю удаётся создать нечто замечательное, как должно быть приятно ему вспоминать те трудности, которые он преодолел. Те трясины, в которые он угодил, тычась вслепую, но из которых он так удачно вызволился сам и вытащил увязший воз своего романа…
У меня случай особый. Я собираюсь рассказывать о ненаписанном своём романе. Рассказывать о том, как он пишется, как «непишется», как живо всё меняется в нём, как переустанавливаются акценты, как главная мысль уходит под спуд, а всплывает вдруг второстепенная и разрастается до главной… Я хочу показать тот «сор», из которого по метафоре Ахматовой, рождаются стихи, не ведая стыда. И это будет в режиме текущего времени. О чём мне ещё писать, если именно это и составляет сердцевину моей жизни?
Писатель — существо суеверное. Есть некоторые профессиональные приметы, запреты и табу. То, что я собираюсь делать, — запрещено. Не принято. Не принято распространяться о своей работе, пока она не закончена. Иначе — смерть.
Ну что ж. Говорят, великий академик Павлов, умирая, диктовал ученикам, рассказывал о тех симптомах, которые он чувствовал. Может быть, и мои записки, в какой-то степени, станут таким же жанром.
* * *
Судя по первым черновым записям, роман мой начат был в 2007 году. То есть, тому почти десять лет назад. Не скажу, что писался он интенсивно. Скорее, эпизодически. Неделя работы, месяц-два забвения. Месяц работы, полгода праздности… Работал я в ту пору пожарным в театре, и от литературной жизни совершенно отдалился. Впрочем, всегда считал себя любителем. За душою были два сборника стихотворений, роман «Обнажённая натура или Пожар в коммуналке», изданный в журнале «Наш современник», а затем отдельной книгой. Зарабатывал литературной подёнщиной, компиляциями, участием в разных выборах в качестве пиар-менеджера. Словом, с писательским сообществом, за исключением двух-трёх друзей, не «сообщался».
Но в 2012 году я стал главным редактором «Москвы». Это многое поменяло. Всё-таки должность обязывает. Да и круг ежедневного общения чрезвычайно расширился. Теперь надо было везде выступать, во всём участвовать, ежедневно встречаться с авторами и читателями. Я подумал о том, что не мешало бы подновить своё реноме.
Для этого хорошо бы написать большой роман.
С этой мыслью я стал извлекать со дна сундука планы и наброски, написанные материалы, дневники, заметки, систематизировать, выстраивать… Эта работа началась три года назад. К сентябрю нынешнего 2016 года оказалось, что роман мой почти написан.
Я рассчитывал напечатать его в начале следующего года. И было немного жаль, что та работа, которой я жил всё это время, почти завершена и приходит пора прощаться. Эти три года я находился в большой эйфории. Переживал нечто вроде состояния, описанного в чеховском «Чёрном монахе». Ещё бы! Как мне думалось, я удачно выпутался из всех мышеловок и западней, куда заводил меня сюжет, и создал действительно нечто новое, оригинальное, важное… Единственное, что смущало мой ум — огромный объём романа. Сорок авторских листов. Это объём «Анны Карениной». Но мне почти всё нравилось в моих текстах, в написанных главах. Но вот, когда написан был уже эпилог, произошло нечто. Не знаю, что произошло. Правильнее всего и точнее всего это выражается словами — кораблекрушение!
Я вдруг поглядел на всё сделанное мною иными глазами. Жёсткими, чужими, недоброжелательными, критическими. То есть поглядел именно так, как надо. И я увидел, что ничего не получилось, что всё там многословно, подробно, скучно, долго, запутанно…
Вот уже три дня у меня болит сердце. Я не могу уснуть. Неврастения рвёт мне грудь. Состояние моё сейчас можно квалифицировать одним термином — отчаяние.
Всё, что было написано за эти десять лет, от первоначального замысла, от первых симптомов, до нынешнего дня — всё это оказалось всего лишь «обломками кораблекрушения». Это качественные, хорошо сделанные обломки. Из них можно, пожалуй, кое-что смастерить, смонтировать, куда-то употребить. Но это не корабль. Вот резная лестница, вот прекрасная мебель из кают-кампании, вот медная обшивка, вот алый парус, вот бочонок с порохом… Многие из таких вот разрозненных и полезных вещей вывез с разбитого корабля Робинзон Крузо и скрасил ими свой дикарский быт…
Кажется, ну ладно, что тут переживать? Делай всё заново, а эти обломки используй в новом произведении. Их же так много и все они неплохого качества. Но есть проверенный практикой закон — остатки, сокращения, куски, герои, короче, всё то, что не вошло или не вместилось в один роман, нельзя употребить на построение другого романа. Не приживётся, будет торчать горбом… Единственное, что я могу сделать — это заново собрать прежний роман. Дух его должен оставаться тем же. Нужно всё написанное сократить в три раза, перекомпоновать! Иными словами, всё развалить и построить заново. Я стою среди живописных развалин. Вокруг меня, да и внутри меня — хаос.
* * *
Есть два вида хаоса. Хаос разрушения и хаос созидания. Когда рушат старые дома, картина примерно такая же, как и во время нового строительства. Внешне всё очень похоже. И там, и здесь — разбитые дороги, рёв техники, горы стройматериалов, бетона, песка, краны, бульдозеры, грязь, грохот, ругань, суета, бестолковщина… Меня одолевают сейчас оба эти хаоса. Но я надеюсь «хаос разрушения» постепенно перевести в «хаос созидания».
(Продолжение следует)