Обломки кораблекрушения, или Хаос созидания-8
* * *
Каждое действие в романе должно вытекать из всего предыдущего. Читателю нужно понимать мотивы поведения героя. Знать, почему герой поступает именно так, а не иначе. Тогда возникает сочувствие к герою.
И в то же время читатель не должен заранее предвидеть дальнейший ход событий. Поэтому я создаю напряжённую ситуацию и как будто подвожу дело к развязке. Но эта развязка неожиданно порождает новые обстоятельства, и эти новые обстоятельства кардинально всё меняют. Впрочем, это происходит не совсем и по расчёту, а как-то само собою, интуитивно. Часто самому интересно, а что там будет впереди?
* * *
Процесс писания это всегда и процесс обучения.
Мир, в общем-то, изучен довольно подробно. И внешний мир, и внутреннее устройство человека. Это устройство оказывается не таким уж сложным. Все материки и моря здесь давно открыты. Создать и открыть новый тип в чистом виде, пожалуй, уже невозможно. Приходится смешивать ингредиенты. К губам Ивана Ивановича приставлять нос Петра Петровича. Но если герой получается слишком сложным, если у него чересчур запутанный внутренний мир, то, скорее всего автор недоработал, не додумал. А там, где автор не додумал, читатель уж тем более додумывать не будет. Это не его работа.
* * *
Не один раз замечал вот какую закономерность. Берёшь героя из реальности. Описываешь его предельно точно и достоверно. Пересказываешь историю, которая с ним приключилась на самом деле. Точно воспроизводишь его реакции, слова, жесты и даже интонации, которые ты видел и запомнил. И, как правило, оказывается, что он выглядит неинтересно. А вот все выдуманные тобою персонажи выглядят гораздо живее реального живого героя. Оно и понятно. В мире выдуманном естественнее жить выдуманным героям.
* * *
Хочу ввести в эпизоде второстепенного героя. Соглашателя.
« — Земля плоская! Как вы не понимаете Иван Иваныч?
— Ну да. Это вы верно говорите, — немного подумав, произнёс Иван Иваныч. — Я много размышлял над этим феноменом. И тут я полностью согласен. Она плоская, как блин. Это же очевидно.
Другой ему через минуту:
— Земля шар! Неужели вы не понимаете, Иван Иваныч?
— Именно! Именно так! — Иван Иваныч вскочил с места. — Абсолютно солидарен с вами! Учёные давно доказали. Она круглая, как колобок…».
Зачем может понадобиться такой эпизод? Всего лишь для того, чтобы на примере этого второстепенного героя подчеркнуть такую же особенность в характере главного героя. Но не столь явно выраженную. Обратить на неё внимание читателя. Положим, Бубенцов идёт на некий компромисс, поступает против собственных убеждений… К чему это может привести в конце концов? Да к полному отречению от себя. И в качестве такого примера — наглядная иллюстрация на полях романа.
* * *
Но вот что держать всё время в центре внимания. Все персонажи романа, и главные, и второстепенные, либо помогают Бубенцову осуществить его планы, либо ему мешают и противоборствуют. Сознательно они это делают или без всякой задней мысли, но именно для того они и вводятся, вплетаются в сюжет. Не сами по себе, не для того, чтобы ярко мелькнуть и покрасоваться, не для самостоятельного нейтрального существования, а для того, чтобы как-то повлиять на главного героя. Помешать или посодействовать.
Хотя, если поразмыслить, то не слишком ли ударяемся мы здесь в схему?
* * *
Параллельно писанию читаешь другие книги. Десятки и сотни книг, в том числе и современных авторов. В том числе и лауреатов премий. Фильтров больше нет, упразднили. Резко понизилась в этой связи и внутренняя ответственность автора. Отсутствие цензуры сказалось на качестве художественных текстов. И не только текстов. Почему-то выяснилось, что отсутствие цензуры приводит к деградации и опошлению вообще всей культуры. Конечно, свободнее и полноводнее стал поток, но сколько же грязи и мусора беспрепятственно хлынуло вместе с этим потоком. Лавина. На сайте стихи.ру полмиллиона стихотворцев завалили своей продукцией десяток хороших поэтов.
* * *
От Гоголя поучение, как надо писать. «Сначала нужно набросать все как придется, — говорил он, — хотя бы плохо, водянисто, но решительно все — и забыть об этой тетради. Потом через месяц, через два, иногда более (это скажется само собою) достать написанное и перечитать - вы увидите, что многое не так, много лишнего, а кое-чего и недостает. Сделайте поправки и заметки на полях — и снова забросьте тетрадь. При новом пересмотре ее — новые заметки на полях и, где не хватит места, взять отдельный клочок и приклеить сбоку. Когда все будет таким образом исписано, возьмите и перепишите тетрадь собственноручно. Тут сами собой явятся новые озарения, урезы, добавки, очищения слога. Между прежних вскочат слова, которые необходимо там должны быть, но которые почему-то никак не являются сразу. И опять положите тетрадку. Путешествуйте, развлекайтесь, не делайте ничего или хоть пишите другое. Придет час — вспомнится заброшенная тетрадь; возьмите, перечитайте, поправьте тем же способом и, когда снова она будет измарана, перепишите ее собственноручно. Вы заметите при этом, что вместе с крепчанием слога, с отделкой, очисткой фраз — как бы крепчает и ваша рука; буквы становятся тверже и решительнее. Так надо делать, по-моему, восемь раз. Для иного, может быть, нужно меньше, а для иного и еще больше. Я делаю восемь раз. Только после восьмой переписки, непременно собственною рукою, труд является вполне художнически законченным, достигает перла создания».
* * *
Гоголь зря не скажет. И результаты его собственной работы ясно видны. Хотя бы сравните два варианта «Тараса Бульбы». Первая редакция вполне хороша, и всякий иной автор был бы удовлетворён. Но Гоголь всё-таки ещё и ещё раз переписал, поправил, добавил. И получился шедевр.
Но с другой стороны. «Я работаю по десять часов в день, — слышал я как-то от одного белорусского писателя. — Правлю, переписываю, снова правлю… Встаю в пять утра, соблюдаю боксёрский режим…» Я пытался читать его продукцию. Не было там никакого «крепчания слога», никакой «отделки и очистки фраз» … А была совершенно обыкновенная, скучная графомания. Человек трудился, мучил себя и окружающих, соблюдал боксёрский режим. Уместно тут вспомнить строчки Николая Доризо: «Графоман — это труженик. Это титан. Это — гений, лишённый таланта…»