Бес попутал

Трудно представить себе более кощунственное антихристианское произведение, чем поэма «Гавриилиада», вероятнее всего, сколь это ни прискорбно, принадлежащее, всё-таки, перу нашего величайшего гения. Как только могло прийти такое в его кучерявую голову! Вот уж, поистине, как говорится, бес попутал.

И сам он, уже через несколько лет, конечно, искренне раскаивался в своей похабщине. А летом 1828 года грянул гром — против поэта завели дело «о написании нечестивой и богохульной поэмы». В 1828 году митрополит Серафим (Глаголевский) получил донос дворовых отставного штабс-капитана Митькова, имевшего у себя список «Гавриилиады», и поспешил уведомить правительство. Начались вызовы Пушкина на допросы во Временную верховную комиссию, собиравшуюся в довольно грозном составе: председатель Госсовета и Комитета министров Виктор Павлович Кочубей, управляющий Генштаба Пётр Александрович Толстой, бывший незадолго до того одним из главных следователей по делу о декабристах, а также министр духовных дел и народного просвещения Александр Николаевич Голицын, бывший при Александре I обер-прокурором Святейшего Синода. При виде этой тройки Пушкин, коему ещё и тридцати лет не стукнуло, оробел и на вопросы об авторстве отвечал отрицательно:

— Рукопись ходила между офицерами Гусарского полку, но от кого из них именно я достал оную, я никак не упомню. Мой же список сжег я вероятно в 20-м году. Осмеливаюсь прибавить что ни в одном из моих сочинений, даже из тех, в коих я наиболее раскаиваюсь, нет следов духа безверия или кощунства над религией. Тем прискорбнее для меня мнение, приписывающее мне произведение столь жалкое и постыдное.

Сей ответ передали государю Николаю Павловичу, император написал, что верит Пушкину, но потребовал, чтобы тот лично ему ответил письменно. И уже в письме к царю поэт не осмелился лгать: «Будучи вопрошаем Правительством, я не почитал себя обязанным признаться в шалости, столь же постыдной, как и преступной. Но теперь, вопрошаемый прямо от лица моего Государя, объявляю, что Гавриилиада сочинена мною в 1817 году. Повергая себя милосердию и великодушию царскому есмь Вашего Императорского Величества верноподанный Александр Пушкин. 2 октября 1828. С. Петербург».

В ожидании царского суда бедный грешник, должно быть, впервые в жизни искренне молился Богу. Из-под его пера лились горестные строки:

Снова тучи надо мною

Собралися в тишине;

Рок завистливый бедою

Угрожает снова мне…

А Екатерине Ушаковой он писал ещё более тревожное:

Изнывая в тишине,

Не хочу я быть утешен —

Вы ж вздохнёте ль обо мне,

Если буду я повешен?

Две недели томительных ожиданий завершились счастливым разрешением — царь велел сообщить поэту, что за искренность прощает его и закрывает следственное дело. Официально оно было закрыто 31 декабря 1828 года. После этого Пушкин с ненавистью относился к своему сочинению, в котором «с детской резвостью» глумился над догматом о непорочности Богородицы и божественном происхождении Иисуса Христа. Примерно в следующем, 1829 году произошёл такой случай: однажды Пушкин и поэт Василий Туманский встретились с известным тогда учёным и писателем Авраамом Норовым. Пушкин дружески его обнял, на что Туманский ехидно заметил:

— А знаешь ли, Александр Сергеевич, кого ты обнимаешь? Ведь это твой противник. В бытность свою в Одессе он при мне сжег твою рукописную поэму.

Пушкин мгновенно догадался, о какой поэме идёт речь, и ответил:

— Нет, я этого не знал, а узнав теперь, вижу, что Авраам Сергеевич не противник мне, а друг. А вот ты, восхищающийся такою гадостью, как моя неизданная поэма, настоящий мой враг.

В дальнейшем он всегда вспыхивал от негодования, когда кто-то пытался похвалить его за «Гавриилиаду», и можно с уверенностью утверждать, что никогда не хотел бы видеть кощунственную поэму, включённой в собрания своих сочинений.

А теперь стоит перейти к вопросу о том, как относились и по сей день относятся издатели и литературоведы к «Гавриилиаде». Написанная, по словам самого Пушкина, в 1817 году, поэма некоторое время оставалась известной двум-трём самым близким приятелям. Но в 1822 году сам Александр Сергеевич подарил текст поэмы Пётру Андреевичу Вяземскому, и тот, прочитав, не возмутился, а наоборот, восхитился: «Пушкин прислал мне одну свою прекрасную шалость», — написал он тогда же Александру Ивановичу Тургеневу, посылая отрывок. То есть, с 1822 года похабщина юного Пушкина начала разлетаться по стране.

Списки продолжали распространяться и после смерти Александра Сергеевича, но до публикации дело, естественно, не доходило и не могло дойти. В середине века издатели осмелились несколько раз напечатать небольшие отрывки, никак не связанные с сюжетом Благовещения. В 1861 году Герцен и Огарёв издали «Гавриилиаду» в Лондоне, в конце столетия поэма вышла в Берлине. Но не в России.

Зато, как только пал царский режим, уже в 1918 году полный текст «Гавриилиады» опубликовал глава Комитета по регистрации печати и Московского библиотечного отдела при Народном комиссариате просвещения поэт Валерий Яковлевич Брюсов.

Тотчас же началось и научное исследование поэмы. Этим делом рьяно занялся молодой сотрудник Пушкинского Дома (Института русской литературы) Борис Викторович Томашевский. Как говорится, «от радости в зобу дыханье спёрло». Он никоим образом не сомневался в авторстве поэмы, как потом не сомневался в том, что Шолохов не автор «Тихого Дона». А главное, ему совершенно безразлично было отношение самого Пушкина к «Гавриилиаде» после 1828 года.

И далее на протяжении вот уже целого столетия «Гавриилиада» постоянно включается в собрания сочинений Пушкина, а издатели даже не задумываются, понравилось ли бы это самому Александру Сергеевичу.

Странно в этом отношении молчание Православной Церкви, которая могла бы потребовать в дальнейшем не включать кощунственное сочинение в книги Пушкина, основываясь именно на мнениях самого поэта после 1828 года. В советские времена Церкви было не до Пушкина. А теперь?..

Пушкинский Моцарт спрашивает у Сальери о Бомарше: «Он же гений. А гений и злодейство — две вещи несовместные. Не правда ль?»

Не менее правомерен и другой вопрос: «А гений и кощунство совместны?» Пушкин, отрекаясь в зрелом возрасте от «Гавриилиады», отвечал на него: «Нет!»

Александр Сегень