Крештопова Любовь Александровна. 30 лет. Курская область, г. Железногорск (сл. Михайловка). Участник литературных конкурсов. Педагог в сельской школе и мама двоих детей.

Зимнее

Сплетенным наскоро кружевом,
крючками замысловатыми
слово легло простуженное.
Окна заляпало ватою.
Никак не насмотрится бледное
застывшего вечера личико
в лужу. Обледенелое
сердце наскоро вычеркнет
биением, перышком, мало ли
поры неугодной чаянья.
Самое верное, главное
память оставит. Раннею,
вспорхнув крылами-обломками,
секундой, минутою, часом ли,
птахою вылетит горькое.
Выстынет, вымерзнет.  Мало ли,
ещё все однажды сложится:
поверится, вспомнится доброе…
Что же насмешливо корчится
месяц зрачками холодными.


Судьба?

Не сказались уже слова.
Общий день не зажжен уже.
Не решилось: прав, не права?
Не смекнули на вираже.
Не успели найти: «есть Мы».
Не проникли в стеклянный шар,
где снежинки вещают сны
и кружатся, кружат.
                                     Кружа,
засыпают тропу к мечтам.
Даже если к фантомным, все ж
исчисляешь ты дни и там
представляешь реалии: дрожь
разрывает на части, дробь
поперек сечет и сплошь
прорывает сердечную плоть.
А виной отсутствия слов,
нерождения крепкого МЫ
лишь непройденных пара шагов
до автобусной. Той,  где ты
ежедневно садишься. Но
где-то выше звучит вердикт.
И повисли вовне груды снов,
и не быть уже рядом. «Сбит
траектории верной след,-
скажет кто-то,- и нет пути»
Но не бойся, иди на свет.
Если света не видишь – свети!


Без названия

Не пошёл, испугался. Сплин.
Целый день просидел один.
Отказался писать стихи
или повести даже. Тихи
и безлики его вечера,
а, возможно, её, не суть.
Понимаешь, ещё вчера
не давали цели вздохнуть:
все несли, заставляли путь
продолжать, огибая ад,
через дебри и рвы преград.
А теперь разбери, кто такой?
Было порохом, стало трухой,
что недавно слагало смысл.
Обессилел. На нитке повис
самый мелкий, убогий шанс…
На хрусталики вдребезги в раз
разлетелась последняя цель.
Уцелеть бы душе теперь…
За неё серебром дает
от нечистого посланный. Лот
обесценен, закрыты торги,
заграбастает хитрый. Беги,
пока порох – труха, не прах,
пока вера сильнее, чем страх!


***

Плохая память не всегда - утрата.
Плохая память иногда нужнее
пилюли горькой или стен палаты:
плохая память вроде панацеи.

Ведь обладая этаким лекарством,
проводишь профилактику от скуки,
не мучась самоедством понапрасну,
и опустить оно не позволяет руки.

Плохая память иногда - находка.
И потому средь улиц, серых зданий
ищу я это средство с целью только,
чтоб не продул сквозняк воспоминаний.
июль, 2017


Ушедший день…

Ушедший день прострочен бытом.
Как белый тканевый лоскут,
умело скроенный и сшитый,
из моды вышел он. Несут,
свернув убористо, к закату
палить ненадобный фасон…
И подношенье жадно взято,
огнем охвачено. Потом
лохмотья плавно перетлеют,
зола посыплет зеркала,
в которых модники узрели
не тот пошив и крой. Бела,
на землю дымка ляжет. Дани
попросит ночь, и до утра
луна на выкуп новой ткани
жалеть не будет серебра.


Цикл стихов «Nature»

Апельсиновое утро

Сидя на облаке, кто-то незримо
чистит созревший фрукт.
Плотною кожицей сонно, лениво
сумерки с неба ползут.
Маслом эфирным крапает цедра,
в окна сочится, сны
гонит, впиваясь до миллиметра
в пышную сеть органзы.
С каждой секундой плод добывая,
цитрусов рыжий знаток
весь горизонт от края до края
красит в оранжевый; сок
щедро на кровли, кроны и шпили
льет золотой. Апельсин
солнца на блюде лазоревой сини
делит на дольки. Съедим
каждую вместе с тобою, в мигах
магию света ловя,
делая вдох синхронно и выдох
капелек нового дня.


Пустынный пляж

Пустынного пляжа веки
залеплены зимним сном.
Босых ступней человека
зияют рельефы. Слом
каемок озерной глади
прибрежную бреет твердь.
Безжалостно ранит. Ладан
тумана курится. Средь
песка остылого тела
рубцами врезаны дни,
где волны пенные смело
ласкали плечи земли.
Теперь реют ветра трели,
нагой баюкая пляж,
и всё конфетти с деревьев
слетело. Сер антураж.
Сюда не вернешься, может,
заложник времен, человек…
Но след твой рельефом в коже
пляжа оставлен навек.


Приходи сюда

Лаская влажною ладонью
любимых плеч изломы, плёсы
шелко́вым одеялом ровным
легли послушно. Солнце косо
их золотой иглой пронзает
и нитью люрекса искусно
кладёт серебряный орнамент.
Трещоткой бьют цикады. Пусто.
Никто не режет тишь словами;
ракиты в заводи полощут
подолы юбок, и в тумане
глаза стыдливо прячут рощи.
Ты приходи сюда и, может,
пленяя запахом тимьяна
покой на сердце мягко ляжет,
покроет пленкой раны. Рьяно
бегущий ветер для утехи
накормит неба сладкой ватой,
и жизнь польётся новой вехой,
оставив боль траве примятой.
Август,2016


Летняя гроза

Тонкие плети, жгучие сети
молнии плавят озон.
Смелый чужак, на какой-то планете
игры затеял. Затон
зеркалом колотым вмиг заискрился;
гладь задрожала. Луч
тела небесного вспыхнул и скрылся:
страх обуял. У туч
кромки - уголья. Бой барабанов.
Рваные раны коры
сосен и елей смолой оплывают.
Дни бедолаг сочтены.
Дикого зверя из логова темного
грома раскатами рёв.
Мчится со свистом, мчится с задором
ветер шальной.  Кругом
травы покошены.Травы напуганы:
ниц на земле лежат.
Нервы натянуты стеблями-струнами.
Жестко играет чужак.
Смеха и ярости следствие колкое,
странного гостя каприз,
горсти стекляруса, мелкого, звонкого
сыплются, дзинькая, вниз.
Пылью дорожною воздух заряженный
в кожу листвы проник.
Ветви чихают грудью натруженной,
Вновь угрожающий рык:
«Бойся живое, к ногам, небо, трепетно
падай, а я порезвлюсь!»
Небо улыбкой в ответ семицветною:
«Нет. Я тебя не боюсь».


Осень

Тело земли туманами дышит,
молит и чает тепла.
Шляпы надвинув, замшелые крыши
смотрят угрюмо. Хлам,
брошенный кем-то у края дороги,
морду свою обнажил;
выжжена зелень тропинок отлогих.
Стон журавлей: «Не тужи,
милая малая Родина, мама,
скоро вернёмся опять!»
Небо седое затянет слезами:
будет их в путь провожать.
Выгорят ярко деревья, обуглясь,
руки воздев к небесам,
пальцы укутают в тучах. Насупясь,
солнце закроет глаза.
Белою марлей позёмки прозрачной
будет ноябрь бинтовать
раны ожогов сентябрьских, назначит
порции ливней глотать.
Я забинтую промокшую душу
в белый спасительный шарф;
по переулкам пойду, чтобы слушать
песни эоловых арф.