Татьяна Фёдоровна Башкирова родилась в Коломне. Поэт, член Союза писателей России. В 2004 году в приложении к «Коломенскому альманаху» вышла её книга «По обе стороны времён».

Стихи пишет с детства. Первые публикации появились в Зарайской районной газете, когда автору было 17 лет. Позже печаталась в журналах «Москва», «Смена», «Молодая гвардия», в газетах «Российский писатель», «Литературная газета», «День литературы» и других.

Почти все стихи Татьяны Башкировой связаны с её судьбой. В них — болевое ощущение современности, наших проблем насушных. Многие строки посвящены описанию неяркой среднерусской природы.

Башкирова — завотделом поэзии «Коломенского альманаха». Награждена литературной медалью им. И. И. Лажечникова и другими медалями.

Живёт в Коломне.

* * *
Уметь понять молчание воды
И то, о чём тоскует подорожник.
Последний луч бледнеющей звезды
Ласкать пытливым взглядом осторожно,
Услышать песню ивы над ручьём
И гимн скворца — весенний, вдохновенный,
И ощутить перед лицом Вселенной
Короткий миг, который мы живём…


* * *
Зарос травой иль меньше стал тот двор,
Теперь здесь наши бегают ребята.
А вид с крыльца волнует до сих пор:
Голутвин-монастырь в лучах заката.
А двор не тот. Иль стали мы не те,
Что нам милее душные квартиры.
Так в будничной нелепой суете
Мы растеряли ощущенье мира.
Тут у забора движется Ока,
Полынь цветёт, невзрачна и горька,
На светлой зорьке точит вдовьи слёзы.
Тут добрым словом помнят старика,
Что посадил под окнами берёзы…
От суеты, от пыльных, шумных дней
Тут хорошо… И мы, душою дети,
Спешим к окошку матери моей,
Пока оно нам в этом мире светит.


ОКСАНА
Отец с весны бывает дома редко,
К другому в город зачастила мать.
Как хорошо, что в мире есть соседка —
Она возьмёт Оксану ночевать.

Вечерний воздух стынет в зыбких тенях,
И мир вокруг огромен и непрост.
А ты качаешь куклу на коленях
У тоненьких растрёпанных берёз.

А у подруг весёлые заботы —
Пятнистый луч гоняют на лугу.
«Пойдём, Оксана… Не идёшь чего ты?» —
«Я доченьку оставить не могу!»


* * *
Кто вошёл в зелёную обитель,
Захламил истоки малых рек,
Лягушонка малого обидел —
Недруг, варвар? — Просто человек!

У берёз на белые рубашки
Что стекает — сок или слеза? —
В поле с корнем выдраны ромашки,
На иголке гибнет стрекоза.

Вспоминаю, было в сказке древней —
Шёл через леса, через бурьян,
Шёл один, искал свою царевну
Парень незадачливый — Иван.

Человечью мудрую науку,
Знать, сумел постичь Иван-дурак:
Отпустил медведя, зайца, щуку,
И свой путь продолжил натощак.

А сегодня время не такое —
Поумнел, увы, двадцатый век:
Берегись и прячься, всё живое —
На природу вышел человек!


* * *
«Всё к лучшему», — он думал, проходя
Из юности струящейся тропинкой.
Кололи искры острого дождя…
Как хорошо, что он остался с Нинкой!

Светлана — хрупкий лучик золотой —
Ей книги отвечали на вопросы.
Она была любовью и мечтой,
А в жизни с ней, поди, совсем не просто.

А Нинка и дородностью взяла,
И не читает разных умных книжек.
Её проворных пальцев-коротышек
Боятся все домашние дела.

«Всё к лучшему!», — кричали небеса,
Им вторила раздетая аллея.
Но зрела горькой ягодой слеза,
От неизбывной мысли тяжелея.

О чём жалеть — любовь давно в былом,
И до мечты далёкой что за дело…
Летела Осень… Золотым крылом
Светло и больно за душу задела.


ПРОГУЛКА С СЫНОМ ВОЗЛЕ
КРЕПОСТНОЙ СТЕНЫ КОЛОМНЫ

«Мама, отчего тут кирпичи красны?» —
«Это кровь, сынок, защитников стены.
В давних битвах столько крови пролилось,
Что стена большая вымокла насквозь».

«Мама, отчего тогда земля черна?» —
«Воинов бесстрашных приняла она,
И, как мать, скорбит о них века,
Не снимая чёрного платка».


* * *
Вечер звенел комариной струною,
Белая церковка гасла вдали.
Мама до ночи сидела со мною,
Мы про коробушку песню вели.

В сумраке поле широкое стыло,
В речке дрожала колючка-звезда.
Что же ты, мама, себе изменила,
Или тебя изменили года?

Хмурая ты. Улыбаешься еле,
И ни о чём-то тебя не спроси…
Как бы давно вечерами не пели
Песен, что долго живут на Руси.

Мне говоришь: «Ты гляди — похудела…
Боже, за что, за какие грехи? —
Танька, опомнись: твоё ль это дело —
Тридцать уж с лишком, а ты — за стихи!

Недосыпаешь… Здоровья-то нету.
Малый ребёнок, по дому дела…
А если хочешь ты, дочка, в поэты, —
То для чего же семью завела?»

Что я порой возражаю несмело —
Слушать не хочешь. Твердишь: «Помолчи!» —
Будто не ты мне «Коробушку» пела
В дальней, тобою забытой ночи.

От наставлений куда же мне деться? —
Я — с головою в далёкое детство…
Вечер звенел комариной струною,
Мама «Коробушку» пела со мною.


* * *
Ветка плакучей ивы жёлтую чертит грусть,
Или мне давит душу песен неспетых груз.
Рыжий мой конь закаты мчится вдаль, за луга,
И тяготится ношей — очень она легка.

Рыжий мой конь заката! Слушай, остановись, —
В будничном сером свете бьётся Жар-птица — мысль.
Вновь рука от корыта тянется к карандашу,
Только оковы быта я на себе ношу…

Солнечный день родится в дальнем каком году? —
Ведь иногда Жар-птица в старом гостит саду.
Ждать никогда не поздно и ни в какие дни…
Что надо мною — звёзды? Нет, земные огни!


ЖЕНЩИНА
Отблеск чистого утра во взоре храня,
Сторонилась обычных забот и тревог.
И казалось — жила для грядущего дня,
И казалось, что день тот уже недалёк.

Но увял перед нею сиреневый цвет,
Стали глубже глаза, а шаги — тяжелей.
Оглянулась. Подумала: «Где же рассвет?» —
Зарябило в глазах от ночных фонарей.


* * *
Я квартиру тесную покину
И одна уйду гулять в поля.
На какую на беду-кручину
Увидала в небе журавля?

Вот он, вот он, — полетел иль снится,
Вон он, вон он, — скрылся в облаках,
И такой постылою синица
Показалась у меня в руках.

Я синицу выпущу на волю, —
А она, несчастная, за мной.
Ой ты, горе, поле, моё, поле,
Да над полем — сумрак неземной.

Улетай же, бедная синица,
Мне с тобою белый свет не мил!
Мне на свете радость — лишь приснится
Взмах его широких сильных крыл.

Что подруги, что мои родные,
Что мне разом опустевший дом?..
Только сосны видели немые,
Как рвалась душа за журавлём!


* * *
Вспоминаю далёкое детство:
Маму, бабку да солнечный плёс…
Мне от бабки Натальи в наследство —
Рыжина беспокойных волос.

Бабка книги в руках не держала —
Чтила жизни старинной уклад:
Под снопами на поле рожала
Голосистых здоровых ребят.

Две войны её яркие шали
Дочерна опалили, дотла.
Восемь деток — росли-подрастали,
Девять деток — земля приняла.

Упокоилось бренное тело,
Завершило земные дела.
В моём доме свеча не горела,
Что покойница-бабка зажгла.

Не горела… И что за причина —
Оправдания канули в ночь.
Вот ращу я единого сына,
Нерождённой оставила — дочь.

Может, век наш нейтронный — помеха,
Что не слышно детишек в дому,
Иль войны отдалённое эхо
По здоровью прошлось моему.

Бабка, бабушка… Думаю снова
Про твоё житиё-бытиё…
А моё долгожданное слово —
Не из песни ли дальней её?


* * *
Этот уголок необитаем
Для движений города почти.
Здесь сугробы не дадут трамваям
Громко через улицу пройти.

Тут проходят жители нескоро,
Тут слышнее звонкий смех ребят,
И резных наличников узоры
О старинных сказках говорят.

Этот старый уголок Коломны,
Низких крыш спокойный мягкий свет…
И вода студёная колонки —
Словно из далёких детских лет.


* * *
 В. М.
Разве всё — ни весны и ни радуги,
Только осень да хмурая темь?
Годы-листья кружили и падали,
Но душа не угасла совсем.

За рассветными зорями давними
Улетели мои журавли.
Лиховеи свистали за ставными,
Но души остудить не смогли.

Бродит в поле глухая метелица,
Укрывая полуночный след.
И прохожему чудится, верится,
И прохожему видится свет.

Коль ты друг и устал в неуютности —
Обогрейся… Тепло от печи.
Посидим, будто оба мы — в юности,
У неярко горящей свечи.

Коли недруг — не брошу проклятия.
Тем, однако, и жизнь хороша:
У ветров четырёх на распятии,
Да на вечном распутье душа.


ПОСЛЕДНЯЯ ЛЮБОВЬ
Не ждала, не звала, не искала —
Стал закат удивительно светел.
Улыбнулась вечерне-устало,
Он прошёл — не взглянул, не заметил.

Повернулась на солнце на красно,
Засветилась неярким нарядом.
Не подумала: это — напрасно,
Никогда ведь не сможете — рядом…

Как тогда ты у Бога просила
Не себе, а ему — вдохновенья!
Как лицо твоё празднично было,
Коль теплел его взгляд на мгновенье!

А потом — бесконечная осень,
На ресницах — тоски паутины,
В изголовье — холодные росы,
Да приметнее стали морщины.

Отрешённое тонкое тело
Приласкал засыпающий ветер.
Пред концом озаренье согрело:
Не напрасно жила ты на свете!


ТРАВА ЗАБВЕНЬЯ
Буйно восходят разные травы,
Дышишь — и кругом идёт голова.
Двадцать уж лет, как не стало державы, —
Вызрела в поле забвенья трава.

Самое горькое зелье на свете.
Ей бы, поганой, лучше не цвесть! —
Запах вдыхают взрослые, дети, —
И забывают, кто они есть.

Русь ослабела… В выцветшей шали
Бродит по полю едва-едва:
Чёрные маги хворобу наслали —
Глянь — колосится забвенья трава.

Парень, с похмелья хлебнув из-под крана,
Воет по-волчьи: болит голова.
Русая девочка хочет в путаны…
Щедро восходит забвенья трава.

Зельем сманила, спать уложила
В землю сырую лет в сорок пять.
Щедро поит её тёмная сила,
Гибнет народ… Его не поднять.

Где богатырь наш — могучий, былинный, —
Спит на печи который уж год.
Выйдем на поле с иконой старинной —
Да неужели Господь не спасёт?

Свищут разбойники… Вольному — воля.
Тянет гнильём от заморских болот.
Двинется Русь — до кровавых мозолей
Землю свою от забвенья полоть!


ФИНИСТ — ЯСНЫЙ СОКОЛ
Не ходи вокруг меня да около,
И не хмурь густую бровь-дугу:
Пёрышко Финиста — Ясна Сокола
Под подушкой тайно берегу.

С ним сходились — пылки и невенчаны —
Да навряд ли свидимся опять.
Горевая доля каждой женщины —
Вечно ждать… Надеяться и ждать…

Я б хотела — тонкая, смешливая, —
Разгадать судьбину до конца.
Убежали годы суетливые,
И украли маков цвет с лица.

Спит с царевной мой далёкий суженый,
Обо мне не вспомнив ни на миг.
«Бабушка!» — внучата кличут ужинать.
Притулился у окна старик.

Обступили хвори беспросветные,
Ноют ноги в дождь или пургу.
Но Финиста Сокола заветное
И сейчас перо я берегу!