Леонид Николаевич Советников. Ярославская область, г. Рыбинск.

Вербы

Природа не любит ущерба,
И вот не во льдах, а в тепле
Застыли три веточки вербы,
Тоскуя по доброй земле.

Поверили, видно, бедняжки,
Что полное счастье дано;
Корнями блуждая в стекляшке,
Мечтали попасть за окно.

Где снег был глубок и печален,
Земля для любви холодна,
Сегодня так много проталин!
И все без стеклянного дна.


***
Снег не таял в буграх низин,
Луч дремал на коре ольховой.
Между вывернутых лесин
Застоялся не вешний холод.

Прошлогодней травы клочки
Кромкой поля тянулись к свету.
Стебли были как жизнь узки,
Поле было широ́ко ветру.

Двух несхожих миров верста.
Я набрёл на её извивы,
Как на фразу, что жизнь — пуста…
И согласно кивали ивы.


Я люблю

Я люблю, когда лучи скупые
Держат мир на тонких волосках,
Строя утра замки голубые
На летучих золотых песках.

Воля не взволнована, как море,
Чайкам не завидуют глаза;
В отрешённом, безграничном взоре
Узнаны, как в капле, небеса.

Будто мысль в кольцо любви продели —
Так легка, туманна и тонка,
Что трепещут перед ней пределы
И дрожат немые облака.


***
…И это небо одинокое —
Такое бледное на вид.
Лишь в облаке, как в белом коконе,
Прожилка светлая кровит.

Да капли влаги, как смородины,
Прозрачной алости полны,
Дрожат в листах, что ливнем пройдены
С известной небу стороны.


Я выйду из дома

Дождливое утро. И роща промокла.
Вдруг звякнет струя, будто лопнет струна,
И галочья стая, звучанья полна,
С каким протирают оконные стёкла,
Сорвётся с дерев на пустые зады,
На бледность отав, на скупые подзолы.
И ринется ветка сквозь капель узоры
К спокойствию рамы — оконной узды.

И годы пройдут. Как сквозь кальку, невнятно
Проступит — и время, и место — среда.
И, узостью жизни охвачен, тогда
Я выйду из дома в зелёные пятна
Дрожащей листвы и скользящей травы,
Как Ной выходил. Бре́дя мхом и болотом,
Резучей осокой, колючим осотом
И счастьем, с каким не сыскать головы.


***
Заячьим горошком, чёрным лютиком
Заросли могилки вдоль реки.
Алалыкой, одичалым хлюпиком
Там бродил я в детстве, и близки

Стали сердцу знаки запустения,
Тайны века, вросшего в покой:
Будто все ушли — одни растения
Своеручничают под рукой.

Луч касается, как тел покойников,
Синеватых шпатов полевых…
Помню: сердце бабочкою с донников
К ним слетит из царствия живых.


Тихо шагну я

Тихо шагну я, возникший из праха,
В круг от лампады, не знающей тени.
Лишь бы не стала духовная плаха
Самым бессовестным из заблуждений!

Молнии взмах — и останется грому
Сущность разваливать на половины.
Лишь бы разъятые, как по-живому,
Не возопили заслуги и вины.


Посвящённые Н. Т.

***
Есть проницательность. Есть тайна.
Мы вновь приблизимся случайно,
Когда сойдёт остаток лет.
Пространств весенних окрылённость
Пронижет душу, как влюблённость,
Как весть о том, что смерти нет.

Тогда, скользнув прозрачной тенью
Меж праздностью и канителью,
Появишься, мой ангел, ты.
И будут в дымке предрассветной,
Как в лёгкой лирике заветной,
Сквозить небесные черты.


Как позабыть

Как позабыть о лучшем сне земном,
Который с явью до сих пор не слился?
На Чёрной речке в детстве он приснился —
Не в здешнем веке, а совсем в ином.
Там девочка, любимая до слёз,
Такая та, что обмираю весь я,
Со дна души восходит в поднебесье,
По кромке плёса в мир речных стрекоз.

Там ярче звёзды и рассвет быстрей,
Черёмухи воздели к небу ветки,
И сердце, будто вольный соловей,
Не признаёт грудной скелетик клетки.
Одну из трёх сестёр по именам,
Тебя оно, волнуясь, узывало
То рыть ходы сквозь дебри сеновала,
То, рыб шугая, бегать по волнам.

Когда б на свете красоту ценили,
Глядели б неотрывно на тебя.
Как ты молчишь, с букетом жёлтых лилий
И выгоревший локон теребя.
Как ты поёшь — и искренне, и тонко.
Как ты лежишь, не ведая стыда,
На сахарном песке, где лижет кромку
И сладко-сладко шепчется вода.

Какой бы ты была в объятьях ночи,
Стань женщиной, купайся в волнах чувств?
Не карие глаза, блистали б очи!
Не губ бутон, раскрылся б розан уст…
Но ночь зажглась, когда слепые руки
Постичь пытались, что же надо нам,
И сосны пели о реке разлуки,
И чёрный ветер крался по волнам.

Тебя из сна сюда переселю —
Мечтал не раз. Но глубже чуя бездну:
Скорей к тебе из этого исчезну —
Шептал поздней, а нынче лишь люблю.
Копаясь в недрах старого альбома,
Не узнаю себя. И мнится мне,
Что это ты с другим была в том сне,
А мне лишь только издали знакома.


Никогда

Никогда мы не свидимся боле
Ни в лесу, ни у речки, ни в поле
И зелёный цветок не сорвём;
И в зелёных серёжках берёзам,
И с зелёным отливом стрекозам
Не расскажем о счастье своём.

Был избеган босыми ногами
Весь наш рай, что давно под снегами,
Лишь зелёные сосны скрипят.
— Дети, где вы? — Не ведаем сами,
Не в глаза и чужими глазами
Смотрим, как догорает закат.


***
И на голос разлуки — лишь сон о далёком.
Я держу твои руки — и сосны над нами,
Ветерок овевает твой сбившийся локон,
И ночная прохлада дрожит светляками.

Это только ручьи превращаются в реки,
Или тени — ничьи на бродячем пригорке.
Ты моя, ты маяк — пусть сквозь сонные веки
Пробивается мрак, но глаза мои зорки.

Пусть мы тени вдвоём, только речка — бормочет,
И на платье твоём оживляются складки:
Где птенцом трепыхался пугливый комочек,
Трепетания снова мучительно сладки!

Узнаёшь ли меня? — Запрокинулись руки:
Я узнаю тебя, даже если забуду
Эту песню огней, эту сладостность муки —
Даже тени теней не противятся чуду.

И движеньем, что легче лесной паутинки,
Будто вре́мя разгладить, к лицу прикоснулась:
Спи, далёкий, пусть утро туманит тропинки —
Я сегодня средь ночи счастливой проснулась.


***
Телу легко затеряться в толпе,
А душе — в одиночестве.
Вот я иду по заросшей тропе,
Исчезающей в творчестве.

Боже, как зримо поётся в глуши,
Быть бы только внимательным!
Ты меня словом, как есть, оглуши
Самым верным и дательным.

Словом, разрушившим лет города,
Воскресившим, как спящую,
Девочку, что не придёт никогда
В жизнь мою настоящую.


***
Верить луне и сирени,
Что обещали тебя?
Тени, лишь хладные тени,
Мы не сольёмся, любя.

Стаи, летящие к югу,
Вновь провожаем с тоской.
Ходим, как время, по кругу;
Ищем, как стрелки, покой.

Ты — на луне, я — в Веретье.
Кру́гом идёт голова,
Тысячелетием — третьим
От Рождества.

Станешь над пропастью — плечи
Убраны в лунный атлас…
Ангел на небе погасит свечи
И не разбудит нас.


***
Вот маки — цветущие бабочки сна,
Вот сны — золотые соцветия сада,
Что щедрую прелесть дарили сполна.
Но сад обнищал, покосилась ограда.

Вот сухость гремушки на месте цветка
И вызревший сон может быть смертоносен.
Вот выпуклость яблока чует рука,
И дрожь пробегает по саду где осень.

И дрожь пробегает по телу. Старик,
Я вижу, как мы, то есть прежние дети,
Смеёмся с тобой вне аллей и столетий,
Встревожив, как бабочку, солнечный блик.


***
Жизнь, как платье, давалась на вырост и вот — коротка.
В ней нелепым кажусь, хоть нелепей она выставляла.
Не хватает всего — голубого, без мути, глотка,
Воскового луча, что проник в заточенье Дедала.

Чем убыточней свет, тем цветней и отважней листва.
Как я осень люблю за такую с ней нашу напрасность!
Будет глубокомысленна и безупречно права
Вслед за этим зимы ледяная бессильная ясность.

Будут скованны речи речных говорящих камней.
Обесточатся ив оголённые чёрные прутья.
А пока — что за бред, что за чувства приходят ко мне!
По горящим узорам аллей пролагаю им путь я.


***
Пора уж к веку золотому
Припасть натруженной пчелой
И слов горчащую истому
Сбирать для фразы ключевой.

И сквозь черты чертополоха,
Бурьяна буйство, мощь хвощей
Приметить, что не всё так плохо
В природной прихоти вещей.

Что, разгоняя кровь по жилам
Юнцам и даже старожилам,
Немеет мир пред глубиной,
Лишённой твёрдого значенья,
Но полной тихого свеченья,
Неясной прелести земной.

А в небе клин и лист кленовый —
Приметы осени, где новый
Короткий век дарован мне.
И я в тоске провинциальной
С какой-то нежностью печальной
Гляжу на летний куст в огне:
Он подражает купине.