Новый диагноз

Осень уже превратилась в диагноз,
Заражает всех окружающих, моментально распространяется по городу.
Все путаются в полугодиях, днях, декадах,
Машинально уткнувшись в экран перебегают на грустную сторону.
Перчатки не помогают в попытках согреться —
Мерзнут не пальцы, не кисти —
У всех замерзает сердце
От самой ненужной и самой навязчивой мысли.
От страха остаться отрезанным в море людей,
Потеряться в изломаных мыслях кого-то со стороны,
Перечеркнуть что-то важное, а затем —
Перечитывать снова и снова «Мы»,
Надеяться, что так никогда не будет,
Ведь мы же нормальная цивилизация,
Мы же серьезные люди,
Которых волнует только пустой кошелек, бестолковое сердце и «я».
Осень царапает старые шрамы,
Не давая возможности коже остаться ровной,
Покровной
Уже не осталось, едва заживают храмы,
Теряют последние силы и средства к существованию.
Несмотря на диагноз, народ не стремится к немедленному отпеванию.
Плавно стекает в утробу привычной депрессии,
Стоя у гроба, теряет мечту в похоронной процессии…

Наивное

Наивно пытаюсь заполнить твое отсутствие Достоевским.
На удивленье старательно ищу,
Но так и не встречаю достаточно веских
Причин не гладить тебя по плечу,
Не рассказывать сказок о том, как одна недотрога,
Срываясь за разом раз на кривые рыдания,
Ждет не тебя у горящего белым порога
И не любви посвящает минуты молчания.

Быть бы подобно Настасье из Идиота —
В безумстве бросаться из пропасти в большую пропасть.
Пропасть среди колкости, стать невозможной до рвоты,
И все же быть нужной, быть необходимой, как воздух.

Вдыхать бы не запах страниц, а тепло неостывших подушек,
Встречать бы рассветы не в окнах, а в двух янтарях
И утром пластиночный, шепчущий джаз вместе слушать,
Оставив и душу, и сердце, спустив якоря..

Чудачество

В преддверии мертвого состояния,
Переходят в экстаз истязания 
Отсутствием сна, вольных мыслей и жизни вообще.
Просто-напросто обращаешься выцветшим овощем
С мраморно-белой кожей, разрисованной голубоватыми лентами.
Кофейни и бары, переполняясь клиентами,
Прячут за вывеской слишком высокие цены и низкое качество
Чудачество —
Верить, что горькая жидкость откроет второе дыхание,
Оно уже выветрилось, став углекислым газом.
Прошу, ради собственной жизни — прощайся с экстазом...
 

Кто-то Где-то Куда-то Когда-то

Валдыреныши вновь покрывают промерзшую почву,
Вскрывают старые раны.
Изнеможение восходит в момент невозврата,
Куда-то
Воздушные массы уносят печальные вздохи.
Ломаются телеэкраны.
Свирепствует смена погоды, противясь стандартам,
Когда-то
И кем-то поставленным перед природным фактом.
Становятся все тяжелее ветки, смотрят в окно,
Ассоциируясь с мыслями, только и ждущими тишины, чтобы прорваться в голову,
Сделать невыносимой и без того натянутую ломоту в шее.
Прошение
О помиловании снова отвергнуто.
Ввергнуто
В серую жижу дорог пригоревшее лето.
Где-то
Гнезда вновь наполняются жизнью,
Но только не там, где эмоции искренне
Перецарапываются на бумагу, вбиваются в белый фон.
Кто-то вы истерике молится:
только бы это был сон!

Кокон

Безбрежные дымовые тучи заволакивают коротко стриженый череп, шершавую кожу,
Вонзаются с силой в пустоты решетчатой ткани,
Получая прописку, остаются жить среди нитей, волокон.
Насколько же прочен твой кокон?
Он сделан из шелка или из шерсти?
Может, он выкован в стали, в цветущей меди?
Материал не имеет значения.
Для всех наступает весна одновременно,
Тактично и медленно ломая все, что построено за зиму.
Спой ему,
Расскажи кокону об одиночестве,
Прочитай ему сотни стихов, порожденных льдом и пламенем.
Как можно скорее освободись от его оков.
Единственный
Способ
Расширения зрачков?
Весна знает минимум три: темнота, окулист и тот, кого любишь всем сердцем.
Кокон равномерно посыпает глаза красным перцем,
Выворачивая слезные железы, как нераскрывшийся парашют.
Кто-нибудь знает, как с этим спокойно живут?

Рифма снова ломается, выбрасывая смысл поэзии в бездну.
Что на земле после нас останется?
Пара едва различимых созвездий.

Изорванный холст

Мысли больше напоминают изорванный холст,
Когда-то светившийся свежим наброском.
Даже успевший обнять пару сотен мазков,
Теперь обратившийся жалким уродцем.

Обьятый гуашью неровный графит
Когда-то испытывал страсть и безумство.
А ныне — безмолвно кровоточит
Коробочка сердца, в которой пусто.

Оттенки сплетались в сияющем вихре,
Роняя на плоскость холста поцелуи.
Минуло то время, их счастье утихло.
Острейшее лезвие — «вас не люблю я»...

Санкт-Петербург. Апрель. Метро

Синеватый металл не стерпел напряжения —
Немое стекло взорвалось истязающим воплем.
Стекала багрово-кипяще на мертвенно-бледный.
В испуге дрожали и жилы, и мышцы машины.
На двух параллельных, точка разбила пространство,
Выломав двери.
Семь или десять увидят своих из-под призмы гранита.
Страх заползает во все экраны и мысли.
Питер. Весна. Ничего не забыто.

* * *

Замороженным стенаниям земли подарена затертая развязка.
Буровато-седые бороздки чуть припухше глядят, после сна открывая глазенки. 
Пальцы веток разбухли от набежавшего ярко-зеленого гноя,
Серый холст облаков заполняют галочковатые точки.

Притупленное чувство наполировывает когти, готовясь к схватке,
Зачатки весны, разрастаясь, как опухоль, рвутся сквозь грубую кожу.
Раздутое, свежедышащее небо срывается с самой вершины к подножью.
Прозрачные выстрелы создают новый рисунок оттаявшей ткани.
Так подступает финал — воскресение земли после мертво-замерзших стенаний.