Речной Вокзал

Оттого ли роднее душе ты моей, что заброшен,
Предан памяти, прошлому, предан, как я, человеком?
Крест уже постаревшей надежды становится ношей,
Обреченьем, которое вытеснить нечем и некем.

Здравствуй. Снова дотронусь до стен неприглядных ладонью.
Сероглазое прошлое так же ко мне прикасалось.
И тогда было сердце наполнено светом, я помню.
Но пустует теперь, словно стены Речного Вокзала.

Здесь, в туманы укутавшись, хочется жить до восхода
И вдыхать глубину каждой ночи, меня приютившей,
Под луной провожать бесконечно бегущие воды
И шептать им вдогонку, а может, себе: «Тише, тише…»

Вновь стою на краю то ли прошлого, то ли причала.
А река предо мной, как дорога из сказки, в три вехи.
Тихо зреет рассвет над мостом и своими лучами
В заколоченных окнах и в сердце всё ищет прорехи.


Март

Заложено кусками грязной ваты
Небесное немытое окно.
Над городом расправлено щербато
С вороньим ворсом грубое сукно.
Под ноги взглянешь — что ни шаг, то «мина»
И миной отдаётся на лице.
Уродливых сугробов гнутся спины,
Попавшие под мартовский прицел.
Зажата Тверь меж серых параллелей,
Запуталась— где небо, где земля.
И только храм, возвышенный и белый,
Парит, всем очищение суля.

И, вытащив за шкирку из подполья,
Свершив большое чудо, как пустяк,
Весна спасает и несёт в подоле,
Нас — только что родившихся котят.


***
Не бывает напитка горше,
Чем бессмысленное враньё.
Правды не наберёшь пригоршню,
Лжи хватает на водоём.
Пью её из твоих ладоней,
Приручённая, как овца.
И живу, как она, в загоне,
Постригаема без конца.

Испиваю твою неправду,
Словно воду в пустыне чувств,
Чтоб одним наступившим завтра
Водоём оказался пуст.
И пока в глазах увязаю
И доверчиво льну к рукам,
Знай, и овцы бегут от хозяев
К неиспорченным родникам.


***
У подножья большой горы,
Где любовь развела костры,
Опоясались мы верёвкой,
Если вдруг впереди обрыв…

Сумасшедше манила высь,
Как единственный в жизни смысл.
Горным пиком насквозь пронзённый,
Белый облачный нимб завис.

Звёзд сияние над головой
Льётся платиной ледяной.
Мёрзлый воздух обнял вершину
И уставших тебя со мной.

Мы для этой большой горы,
Как на коже больной нарыв.
С разных склонов сойдём лавиной
И затушим любви костры.


Штамп

Скрипка сломалась. Бьётся в висках орган
И заунывную тянет, стараясь — громче.

В корни твои когда-то вплёлся цыган,
Вот и бредёшь из дома выгуливать ночи.

Я отнимаю себя у тебя по частям:
Сердце и разум, тело и полквартиры.
И без отцов-привидений детей растят,
Не пропадая в душевных озоновых дырах.

Стены разделят мою и твою кровать
И жизни
/в прямом и переносном смысле./
Я одиночка-жена и нормальная мать.
И если будет нужно — медведица гризли.

В свете уставших от крайностей загсовых ламп
Определят нас друг другу, как лишнее в почках.

Шлёпнут, как жирную точку, конвейерный штамп
Официальной матери-одиночке.
….
Так и вижу тебя: отрешённого от любви.
Ты уходишь, объятьями новой весны обвит,
В тяжеленой кожаной куртке из США,
С лёгким регги, беспечно звучащим всегда в ушах.
Беспощадно распята на куртке твоей звезда,
Как ладонь, как любовь, как душа моя, навсегда…
Ты, похожий на Бонда, уверен, красив и свеж,
Растворяешься тенью смелых моих надежд.
Исчезаешь бесстрашно в чужую судьбу, во тьму.
Быть счастливым — твой главный плюс вопреки всему.

Так и вижу тебя, отрешённого от меня.
Без меня,
одного,
выходящего из огня.


***
И вновь земля обнажена
Перед весенней неизбежностью.
И даль небесная полна
Родительским теплом и нежностью.

По солнечным косым лучам
Босой апрель уже спускается,
Сродни талантливым врачам
Сердец оттаявших касается.

Сквозь пальцы дней уходит снег,
А с ним тоска зимы по капельке.
Весна, как мама, любит всех,
Обнимет и больших, и маленьких.


***
Одиннадцатый час глотал минуты —
И в темноте обычного двора
Фонарный свет колпак набросил мутный
На лавочку до самого утра.
И в круглом очертании свеченья,
Как мотылёк, метался добрый рок —
И не было той музыки священней,
Правдивее и правильней тех строк
Для смелых и отчаянных подростков
(Они хотели просто быть взрослей).
Одетые не модно и не броско,
Играли песни о добре и зле.
И только от ладони тёти Шуры
Карниз вне ритма песен дребезжал.
«А, ну, кончайте щажже шуры-муры»
С какого-то кричали этажа…

Но обнимал ташкентский летний вечер
И не хотелось уходить домой…

Рок жив и вечен. В памяти засвечен
Фонарным светом двор друзей.
И мой.


Ночная дорога

Трасса Москва-Петербург золотыми огнями
Свет проливает полосками, дождь моросит.
Пятница. Полночь. Опять засиделись с друзьями.
Но я не Золушка, тыквой не станет такси.

Там позади с горизонтом равняются крыши…
К дому дорога по трассе чиста и светла.
Между двумя параллелями замерших вспышек
В семь километров отрезок пути до села.

Благо водитель такси молчалив. Диалоги,
В силу дорожной случайности, мне не нужны.
Может, для уединенья Бог создал дороги.
Для ощущенья душевной своей тишины.

Ночь, раскрошив, виновато скрывает в тумане
Сотни блестящих осколков разбитых зеркал.
Мысли о Вечном теряются в сонном дурмане —
Там, где Никто Никогда Никого не искал.

Скорость на убыль, и правый включен поворотник.
Чувство свободы спасающей жаль прерывать.
Поздно. Никольское. Церковь. Дома. Подворотни.
И тишина. И покой. Как в душе, благодать.


Русский

Если ты корнями из славян,
Водку хлещешь на спор, без закуски
И бываешь реже трезв, чем пьян,
Ты еще не русский.

Если у жены горит изба,
Кони скачут по тропинкам узким,
Просится в роман твоя судьба,
Ты еще не русский.

Если тянут жизни кандалы,
В горле хрипы и надежды сгустки,
Если земли долгие милы,
Ты еще не русский.

Если над страной висит топор,
У виска курок войны на спуске,
Встанет и под выстрелы в упор
Настоящий русский.


***
По мотивам повести Бориса Лавренева «Сорок первый»

Красно-белое время кистью
Проходилось по каждому.
В битве двух безусловных истин
Что-то кануло важное.

Никакие войны и битвы
За мифическое (благое ли?)
Братской крови, уже пролитой
Даже капли не стоили!

И когда за вождями своими
Вновь отправимся толпами,
Станем номер носить, не имя
И не будем особыми.

Будут вновь накрывать нас глади
И проглатывать пропасти,
Если наши сердца не сладят
Со своею жестокостью.

А задуматься бы на минутку,
Вспомнить время то скверное…
Как рыдала снайпер Марютка
Над врагом сорок первым!