Плакун-трава

Фрицу мы размалюем морду!
Что ты, мамка, рыдаешь по мне?
Я вернусь — живым или мертвым —
Победителем в этой войне.

* * *

А мамка говорила без умолку,
Чтоб я писал, как окажусь в полку,
И что она зашила в гимнастерку
Щепоть земли и лист травы плакун.

— А плакун-трава неспроста поросла,
Поросла от слез Богородицы,
Оттого плакун ты траву прославь,
Кто прославит — живым воротится.

Говорят старики, как затихнет бой
И земля отгудит, упокоится,
Расстилает покров по-над нею Свой
Пречистая Богородица.

— Брось реакционные находки!
Верим мы дедам, да не совсем.
Положи-ка лучше мне махорки,
Да потуже набивай кисет.

А земля моя родная — всюду,
От Камчатки до самой Москвы,
За любую горсть ее я буду
Биться, не жалея головы.

Что бояться нам пустого ада?
Черти бродят нынче по земле.
Ну а рая — и его не надо.
Только мира. В этом вот селе.

Что икону в красный угол ставишь?
Ну-ка на дрова ее да в печь!
Сможет нас в бою товарищ Сталин
От любой беды предостеречь.

Убирай, кому сказал, икону!
Что ж, придется эту Божью Мать,
Хоть и жалко до смерти патрона,
А за пропаганду расстрелять.

Старое отцовское ружьишко —
Хлоп! А метко: прямо по рукам!
Мамка, не горюй, письмо что ль вышли
Сразу полевою почтой нам.

* * *

Гармонь в теплушке распевает песни,
Но слышится за каждым звуком ровным
Артиллерийский удалой оркестр,
Гремящий с юго-западного фронта.

* * *

Шли бои. Я не знаю точно,
Сколько дней и ночей.
Я не дни считал и не ночи,
А погибших товарищей.

Мы отступали, снова отступали...
Но даже безоружные, клянусь,
Мы б эту землю все же отстояли,
Мы не могли не выиграть войну!

Нет погибших, рыдать не стоит,
Даже думать об этом не смей!
Будут вечно живыми герои,
Победившие смертью смерть.

Мы танками вгрызались в землю,
Мы самолетами вспороли небеса,
И падали снаряды черным семенем,
Чтоб красною победой воскресать.

Земля, вода и воздух, снег и пламя
Захлебывались кровью в эти дни,
И если ты не бился рядом с нами,
За шаг назад теперь нас не кляни.

* * *

Я выжил один из полка. 
Один из двух с половиной тысяч,
Попавших в окружение врага.
Но и меня из этих цифр не вычесть.

Я, забывая раны, шел вперед.
Один за тысячу. За весь народ.
Но не дополз к своим, не дотянул.
И вот в плену. У сволочи в плену.

Я был брошен в глухом подклете избы
Села, которое даже карты могли забыть.
И укрыла меня оренбургским платком
Арестантка-женщина с перебитой рукой.

Вроде жар у меня, тело тлеет в огне
Или фронта огонь догорает во мне?

* * *

— Как зовут-то? Мария? Ну, раз повстречались,
Хоть осталось недолго, а будем дружить.
За еврейскую национальность
Посадили тебя, кажись?

А как бы я хотел, товарищ Маша,
Погибнуть честно в праведном бою,
От пуль, от ран, от взрыва, в рукопашном
Среди своих товарищей, в строю.

Но эту смерть, позорную, слепую,
Кляну, кляну, сто тысяч раз кляну!
Себе пробить висок последней пулей
Честней, чем на суку висеть в плену.

И что-то отвечала мне Мария,
О чем-то долго спорили мы с ней,
И кажется, она мне говорила,
Что смерть не выбирать
— честней,

Что у нее единственного сына
Повесили на дереве враги,
Что за народ любая смерть не стыдна,
Но для победы жизни дороги.

Какая жизнь?! Я даже в смерть не верил
В поганой этой, путаной ночи.
А Маша вдруг сказала, что от двери
Подобрала какие-то ключи.

Предсмертный бред? Не верю. Нет, не верю.
Свалились с неба что ли и лежат?
Но даже если правда, эти звери
И без ключей нас чутко сторожат.

* * *

— Дверь открыта.
— Маша, я же ранен...
— Ничего не бойся. Проведу.
...
Часовой у нашего сарая
Мертв. И мертв стоявший на посту.

И она тащила что есть силы
На шинели через лес меня.
— Маша, брось, себя спасай. Спасибо,
Что смогла хоть смерть мне поменять.

Погляди на руки свои, Маша,
Ну кого они сейчас спасут?
Сколько километров тут до наших?
— Ничего, — сказала. — Донесу.

* * *

Я открыл глаза в медсанбате.
Было душно в шумной палате. 
— Эй, сестрица, давно ли я здесь отдыхаю?
— Третий день. Оживешь, хоть и рана плохая.

— Где товарищ Мария? Неужто не знаешь?
— Нет, не числится в списках такая больная.
…

Неужели погибла, спасая меня?
Нет. Я в это не верю. Брехня.

— Ты, боец, хоть фамилию спрашивай,
Если будешь знакомиться с Машами.
Мало что ли Марий на свете?
Не поймешь, какую ты встретил.

Ну а если списать на горячечный бред?
— Нет.

* * *

Здравствуй, мамка! Писать буду кратко.
Смерть, скотину, бьем крепко уже:
Отогнали от Ленинграда,
Через Курск, Севастополь и Ржев.

Мы не знаем дороги обратной,
Ни на шаг не отступим назад.
Тем, кто бился у Сталинграда,
Вряд ли страшным покажется ад.

И, клянусь, мы дойдем до Берлина,
Передавим фашистскую вошь,
Ни одна не проскочит мимо.
Так что ты не напрасно ждешь.

Если доживу я до Победы,
Машу первым делом разыщу.
А убьют — так знай, что заповедал
Я найти ее. И не шучу.

* * *

Победный май гремел на полустанках,
И в каждом городе, уставшем от войны,
Нас обнимали, нас встречали, как родных.
— Да не рыдай ты! Я вернулся, мамка!

И все село ломилось в наши двери,
И стол, казалось, сказочно богат,
И грубый мамкин хлеб, дохнувший прелью,
Был для меня вкуснее пирога.

И чьи-то девочки цветы дарили,
И чьи-то бабы всхлипнули слегка.
И тут в углу я увидал Марию
С Младенцем на простреленных руках.