Михаил Бурляш.

…Сегодня ровно год, как она работает в театре гардеробщицей. Вот только, кроме неё о скромном юбилее не помнит никто – вечером премьера, ожидается много именитых гостей, пресса, телевидение, чиновники от культуры… Накануне гардеробщицам, билетёршам и буфетчицам выдали стильные галстучки, сшитые костюмерами специально к премьере, в тон изумрудно зелёным декорациям спектакля. «Всё должно быть выдержано в одном стиле», - говорил на общем собрании Главный. «Все вы знаете, с чего начинается театр, и потому именно на вас ложится главная задача. Создать первое впечатление! Вот что важно. Всё должно быть празднично и торжественно, на улыбках. Увижу хоть одно хмурое лицо в гардеробе или буфете – пеняйте на себя!»

Что ж, с улыбкой у Нинель проблем не было. Всё-таки она профессиональная актриса. И не важно, что сейчас она гардеробщица – она ведь служит в театре! А значит, состоит в свите Мельпомены, пусть и не на главных ролях. 

Пару часов назад Нинель случайно услышала разговор двух студенток, подрабатывающих в театре уборщицами. Натирая мраморные полы перед спектаклем, одна из них обронила в сердцах: «и зачем только люди ходят в театр? Вот я понятно зачем, на работу, но обычные зрители! И охота им спешить сюда по пробкам, чтобы посмотреть на лица, которые каждый день бесплатно по «ящику» показывают»… 

Вторая хмыкнула и ответила: «ничего ты не понимаешь в искусстве, Танька. Сейчас столько серости в жизни, что люди тянутся к настоящему искусству. Все эти сериалы, новые фильмы, телешоу – это же штамповка, конвейер. А театр – это штучный товар! Можно ходить на один и тот же спектакль хоть сто раз – и каждый раз это будет другой спектакль. Интонации, взгляды, настроение, публика в зале… Всё другое, понимаешь?»

Танька не понимала. Она училась в машиностроительном, и для неё возможностью подзаработать значила больше, чем сопричастность искусству. Хотя, конечно, работой в известном московском театре она в некоторой степени гордилась, и даже шутила, переиначивая Пушкина, что «мытьё полов не терпит суеты». 

Нинель эти шуточки не одобряла. Для неё театр был спасением. Когда-то она сама выходила на сцену, но это было слишком давно. Судьба сильно потрепала её в своей центрифуге. Травма, полученная в роковой аварии, надолго вычеркнуло её имя из театральных программок. Вернуться не получилось, и какое-то время актриса читала монологи своих героинь лишь собутыльникам…

Когда Нинель казалось, что всё движется к неминуемому концу, её вдруг случайно увидел Главный, который вечность назад учился с ней на одном курсе. В церквушке недалеко от театра, куда он по традиции заглянул перед генеральным прогоном премьерного спектакля, она безмолвно стояла у иконы Николая чудотворца. Увидел, узнал знакомое лицо, подошёл, заговорил. Нинель сначала запинаясь, потом глотая слёзы и пряча глаза, рассказала ему историю своих взлётов и падений. Историю, которая лишила её красоты, приличного жилья, средств к существованию. И случилось чудо. Пожалел, взял на работу, помог с жильём.

И вот уже год скромная и всегда опрятная Нинель – или Нина, как её называли в театре – приходит по вечерам в театр, чтобы впитать его атмосферу и почувствовать себя причастной к его волшебному миру. Сегодня, в премьерный вечер и свой годовой «юбилей», она убрала волосы в изящный пучок в стиле Элины Быстрицкой, чуть подкрасила глаза и слегка нарумянила щёки. Издалека ни за что не скажешь, что ей уже под шестьдесят.

Вот и первые зрители, он и она. Он галантно помогает ей снять дорогой полушубок, она зябко пожимает плечами и говорит: 

– Серж, возьми мне бинокль…

– Сёма, зачем тебе бинокль, – терпеливо возражает мужчина, – у нас второй ряд. Всё же и так видно будет.

– Ты не понимаешь, – отвечает она чуть раздражённо, – я хочу всё разглядеть! Морщинки под гримом, украшения в ушах… Я слышала, что у исполнителя главной роли правое ухо проколото в нескольких местах. Ты думаешь, я разгляжу эти проколы без бинокля? А про его напарника – ну, этого красавчика, который в бандитском сериале снимался, помнишь? – в общем, про него пишут, что он подрался с каким-то певцом в ночном клубе, из-за бабы. Наверняка у него синяки остались. Как ни замазывай гримом, а должно быть видно…

Под нескончаемый монолог своей дамы «Серж» сдал одежду, взял бинокль и увлек свою спутницу в сторону буфета. «Сплетница», – подумала Нинель, провожая их безучастной вежливой улыбкой. «Знаю таких. Ходят в театры, чтобы про известных артистов посплетничать. Представляю все эти «мнения» в соц.сетях: «он так постарел!», «она ужасно подурнела», «он красит губы на сцене», «у неё торчало нижнее бельё из под костюма». Спроси у такой, о чем был спектакль и какой посыл в него вложил режиссёр – она впадёт в ступор. Слава Богу, таких зрителей у нас немного»…

Мысли Нинель прервали подошедшие зрители. До спектакля оставалось чуть меньше часа и публика, что называется, повалила. Через руки бывшей актрисы проходили шубы, пальто, полушубки, куртки, пуховики, дублёнки. А профессиональная память фиксировала обрывки чужих разговоров.

– Знаешь, сколько я отвалил за билеты? Это самая модная премьера зимы! Тут вся Москва сегодня, весь бомонд, все культурные «сливки». Смотри, вон Аверин вошёл! Знаешь, сколько было желающих составить мне компанию. А я тебя пригласил, между прочим. Оцени…

– Марин, а что за спектакль сегодня? Мне, конечно, всё равно, что смотреть, хоть сборник документальных фильмов, лишь бы с тобой. Но всё-таки интересно, подо что я тебя сегодня буду обнимать…

– Интересно посмотреть на режиссуру. Я, знаете ли, дважды видел спектакли по этой пьесе – и оба раза весьма неудачные. Причём, вторую постановку делал один очень маститый режиссёр. Но играли поверхностно, а пьеса то глубокая… Замахнувшись на такое, режиссёр обязан соответствовать.

– Приехать в Москву и не сходить в театр?! Это было бы по меньшей мере глупо… Так что я им сразу сказала – хотите, чтобы я была на выставке, обеспечьте мне культурную программу! 

– Обожаю эту актрису! Хожу на все её премьеры. Она не просто талантливая, она реально гениальная! Вот увидишь, тебе обязательно понравится. Её игра просто завораживает; причём без разницы, в комедии она играет или в трагедии. Хотя, конечно, «выжимать слезу» из зрителя она умеет мастерски...

– Как хорошо, что мы выбрались. Я в театре не была уже сто лет! Это просто праздник! Катюша, спасибо, что вытащила меня. У меня от мысли, что я в театре, настроение просто пляшет. Ой, смотри, сегодня ещё и премьера…

Мужчина в белом свитере ручной вязки вернулся с номерком – телефон в кармане забыл. Ох уж эти «телефонозависимые»! Сколько ни объявляй перед началом спектакля о необходимости отключить телефон, обязательно найдётся хоть одна «паршивая овца». И в самом трогательном месте сценического монолога вдруг на весь зал раздастся «Всё для тебя!» или «Между нами тает лёд»…

Зритель в белом свитере возвращает куртку обратно и тут же начинает кому-то радостно названивать: «Я в театре! Не поверишь, кого я тут встретил! Мимо меня сейчас сам Виктюк прошёл! А ещё здесь Ирина Мирошниченко, среди зрителей, прикинь! И Максим Аверин. Блин, какая-то крутая премьера. Репортеры с первого канала! Ладно, пойду помелькаю перед камерами, вдруг в кадр попаду. Ты только обязательно посмотри сегодня новости культуры!» 

Дама элегантного возраста, на вид – ровесница Нинель – присаживается на пуф напротив гардероба и достаёт из пакета замшевые чёрные туфли. В Москве теперь зрители нечасто переобуваются в театрах. Возвращаясь с гастролей артисты как о диковинке рассказывают о том, что провинциальные зрительницы приходят на спектакли со «сменкой». Разве что в Питере подобный пиетет ещё не редкость. Да и то – только в Александринке. А вот если встретишь дамочку в туфлях в московском театре, то скорее всего её просто подвезли на машине прямо ко входу…

Дама переобулась, спрятала сапоги в пакет, сняла пальто с воротником из чернобурки и подошла к гардеробу, красиво неся свою статную фигуру в бордовом твидовом пиджаке и строгой чёрной юбке. «Как же приятно искренне улыбаться», – подумала Нинель, подавая ей номерок. 

– Хотите бинокль? – предложила она с лучезарной улыбкой. Дама улыбнулась в ответ: – Спасибо, у меня свой. С восьмикратным увеличением, причём, – она вдруг подмигнула Нинель. Или это ей только показалось?

– Можно на один номерок? – нетерпеливый молодой человек протягивал две ярких куртки. На его джемпере было написано по-английски «I like you, that’s why I am going to kill you last» («Ты мне нравишься, поэтому я убью тебя последним»). Прочитав надпись, Нинель невольно нахмурилась. Вот ведь взяли моду ходить в театр в чём попало! 

– Дайте бинокль, – сказал обладатель вызывающей надписи – с биноклем ведь потом без очереди?..

Нинель кивнула и подала бинокль. «Театралы», под финальные овации несущиеся в гардероб, дабы не стоять в очереди за одеждой, не входили в круг её любимчиков. Отходя от гардероба, парень оживленно прошептал своей спутнице: «Отвечаю, она прочитала, что у меня на свитере написано…Прикинь, у них даже гардеробщицы английский знают!..» Нинель усмехнулась. Она знала не только английский, но и довольно бегло говорила по-французски. Вот только кого теперь этим удивишь, кроме хамоватых юнцов... 

В буфете напротив звенели бокалы, вкусно пахло бутербродами и кофе. В конец очереди встал Сергей Юрский с женой. Стоящие впереди заметили его и начали пропускать вперёд. «Юрский, Юрский» – пробежал по очереди шёпоток. Со смущённой улыбкой Юрский продвигался к бару, искренне благодаря каждого, кто пропускал его вперёд.

Люди шли и шли, мелькали лица, одежда, номерки. Разговоры, смех, звонки мобильных, щелчки фотокамер – всё слилось в общий оживлённый гул. Наконец, театральный холл опустел, начался спектакль.

Нинель присела, прислушиваясь к доносящимся из-за дверей голосам. Она искренне завидовала билетёршам, которые были в зрительном зале. Неужели когда-то она играла сама? Неужели это на неё смотрели из зала сотни глаз? С восторгом, с интересом, с вниманием – равнодушных почти не было. Ведь театр – это взаимный обмен чувствами и эмоциями. Практически невозможно играть для равнодушного зала. И невозможно остаться равнодушным, глядя на увлеченную игру талантливого артиста. Воодушевление заражает. Это как волна, которую хороший артист запускает в зал, раскачивая на ней зрителей… 

Нинель видела такое не раз. Гламурные девушки, фотографирующие звёзд театральных подмостков и каждые пять минут строчащие кому-то смски, скучающие мужчины, пришедшие на спектакль «по принуждению» своих дам, выдохшийся после рабочего дня «офисный планктон» с потухшим взглядом… Эти люди вдруг забывали обо всём, кроме происходящего на сцене. Как будто какая-то магия приковывала их взгляды к артистам. Да-да, именно магия! Самая настоящая театральная магия, которая возникает если к хорошей пьесе добавить талантливых артистов и приправить всё это умелой режиссурой мастера…

Из зала доносились голоса артистов, изредка прерываемые аплодисментами. А по лицу элегантной пожилой гардеробщицы катились невидимые миру слёзы…

Одевая оживлённых после спектакля зрителей, Нинель с внутренним торжеством отмечала их восторг. 

– Потрясно!.. Очень неожиданное развитие сюжета.

– Не ожидал, что мне так понравится… А как играла Добровольская!

– Надо маму сводить на этот спектакль, она будет в восторге.

– Женщина рядом со мной по-настоящему плакала в конце…

– У меня ладони болят от аплодисментов. Любшин был просто в ударе…

Вот и последняя шубка с её вешалки. Премьера удалась. Можно собираться и ехать домой, праздновать.

Главный в кожаном плаще пробежал по театру, пожав всем руки и поблагодарив каждого. На банкет для артистов и прессы спешит, а всё равно каждого уважил. Строгий, порой резкий, но по-настоящему большой души человек. 

Дошла очередь и до Нинель. Он подошёл, улыбнулся и вдруг сказал ей:

- Нина… Нинель… А ведь сегодня ровно год, как ты в нашем театре! Поздравляю тебя. И, знаешь, какая мне мысль в голову пришла? Хочу поставить в новом сезоне «Тысячу дней Анны Болейн». Вот думаю, а не попробовать ли нам тебя на роль матери, Елизаветы Болейн? Приходи-ка ты завтра к двенадцати, голубушка, обсудим.

Пожав ей руку, Главный вышел из театра. В коридорах гасили свет, а в душе Нинель загорались всё новые и новые огни.