Деду Елизару всю жизнь было не до крестин. Всё, что угодно, но божественное социалистическим порядком в сердца рядовых граждан – так или иначе – не допускалось. Дни сменяли друг друга, волосы почтительно седели: ничего не происходило. Оказавшись на обочине зрелости, Елизар с неохотой признал, что никакая это не обочина, а обыкновенная глухая старость. Вот так открытие!

Неожиданно обнаружив себя стариком, дед не придумал ничего лучше, кроме как продолжить жить по-прежнему. Ворчать на жену, получать заслуженные государственные копейки, коллекционировать старые потрепанные книжонки, распугивать собственных детей занудством неуместных, далеких от жизни рассуждений. Как же тягостно стариковское одиночество…

Однажды в затхлом пространстве двухкомнатной хрущевки раздался телефонный звонок. Звонила Настя, невестка - дед всегда незаслуженно ее недолюбливал. Пожалуй, за чрезмерное жизнелюбие. В ответ за долгие годы родственничества получил если не равнодушие, то уж точно не теплую дочернюю привязанность. Однако…

- Собирайся, пап, поедем тебя крестить! Уже восемьдесят лет, люди-то не вечные, как Богу душу отдавать будешь?

Елизар душу никому отдавать не собирался хотя бы потому, что в душу эту самую не верил, а в Бога - и подавно. Однако – чем черт не шутит? – скрипеть в унылой беспросветности собственного бытия деду давно наскучило:

- Креститься? Э-э-х, ну давайте, что ли. Делать-то чего?

Через полчаса за дедом заехали сын с невесткой да и повезли его прямиком в церквушку, где должно было совершиться неожиданное как снег в июле крещение.

***

В самой церкви вы не нашли бы более любознательного человека, чем дед Елизар. Он обошел весь храм изнутри, задерживаясь у каждой иконы. Старик хмыкал, поднимал брови, щурил глаза и что-то еле слышно бормотал, при этом пожимая плечами. Рассматривая детали, он даже почти коснулся одной иконы кончиком своего длинного носа. Свечницы деду это простили: авось молится старый.

Вскоре началось. Стоя в очереди прибывающих ко Христу, Елизар, казалось, думал о чем-то совершенно ином – и уж никак не о том, что, возможно, спасает свою душу. Ему было гораздо интереснее наблюдать за тем, как священники, утирая пот, читают молитвы, как крестят младенцев, как сосредоточенно снимают рубашки стоящие перед ним мужчины, в силу того или иного обстоятельства сознательно решившие покреститься. Размышляя об этом (или о чем ином, кто доподлинно знает мысли поживших в свое время людей?), Елизар стал медленно, пуговица за пуговицей, расстегивать рубаху.

За углом от свекра пряталась Настя. Она украдкой, так, чтобы дед ее не заметил, наблюдала за процессом. Вдруг чего не так? Увидев, что Елизар расстегивает рубашку, Настя с облегчением выдохнула. Совесть теперь чиста6 важно ведь дело…И вдруг руки деда поползли вверх. Рубашку медленно, но верно застегивали. Всё с тем же отстраненным выражением лица Елизар поправил воротничок и, бросив равнодушный взгляд на священнодействие в пяти метрах от себя, медленно направился к выходу. Свечницы зашептались.

***

Выбежав за свекром на улицу, Настя увидела его мирно сидящим на скамейке. Довольно улыбаясь, Елизар щурил глаза от слепящего солнца и, как ни в чем не бывало, смотрел по сторонам.

- Пап, ты это чего? – неуверенно взглянула она на беглеца.

- А сын-то мой где, Антон?

- В машине ждет, пока ты покрестишься. Пойдем, вернемся…

Не отвечая, Елизар замотал головой, не выказывая ни малейшего желания дать своей душе хотя бы шанс.

Из храма вышла, озираясь, старенькая свечница, свидетельница искушения.

- Миленький, старенький, чего это ты? В твои-то годы пора и о Боге задуматься!

Дед будто и не услышал. Старушка нашлась: увидев невдалеке проходящего мимо священника, просеменила к нему.

- Батюшка! Батюшка, постойте!..

Тот подошел к скамейке, свечница всё за ним.

- Что такое?

- Да вот, мужчину привели, а он и креститься не желает. Вон, невестка его стоит, уговариваем-уговариваем…

Священник, сделав знак рукой, заставил женщину умолкнуть. Вздохнув, присел рядом с невозмутимым Елизаром. Несколько минут они провели в молчании. Июльское солнце разливалось по дворику, седые старики на скамейке казались отражениями друг друга.

- В Бога не веришь? – устало улыбнулся батюшка.

- Так нет его…Вот и не верю.

Помолчали.

- А что же после смерти, коли Бога нет?

Елизар безнадежно усмехнулся.

- Да в земле головешками гнить будем. С пылью смешаемся. Чего с нас взять?

Батюшка вздохнул.

- Это тело бренное, дед. А душа бессмертная. С ней сейчас и говорю…

Елизар, ещё слушая, хмыкнул, а потом – как-то неожиданно - вздрогнул. Грянуло.

***

Деда покрестили. На обратном пути он больше молчал и, сидя на заднем сидении автомобиля, иногда ощупывал свое спасительное новообретение -  нательный крестик.

Настя тоже молчала. Она не знала, что священник сказал Елизару, но всё видела. Порой лишь нескольких слов достаточно для того, чтобы обновить и укрепить человеческое сердце.

Дома деда встретила жена. Потом рассказывала: «Пришел, - говорит, - с крестом! Сначала молча по дому ходил, а затем всё спрашивал, как же это, мол, я, взрослый человек, им дался, уступил?»

Крестик, конечно, Елизар снял. И положил аккуратно в комод. До второго пришествия.