Последние двенадцать лет для Аджап стали тяжким испытанием. Сначала она потеряла единственного сына. Он умер от инфаркта, так и не оставив ей внуков. Ее Мурад был писателем, она гордилась им и каждую минуту своего времени посвящала ему. За завтраком сын рассказывал ей интересные истории и свои творческие задумки. Она слушала,  а про себя  уже строила планы на то, что приготовит на обед и ужин. В течение дня стук клавиш, раздававшийся из комнаты сына, был для нее музыкой, и Аджап, радостно порхала по дому. Жаль, что внуков нет, - грустила она иногда, но старалась не докучать сыну лишним нытьем.

После смерти Мурада она так и не привыкла завтракать в одиночестве. Обед - на ходу, спать укладывается рано, иногда без ужина – у нее пропал аппетит не только к еде, но и к жизни. Да и здоровье ее резко ухудшилось: застарелый артрит совсем распоясался и теперь неотвязно поселился в коленях. Раньше она любила посещать городские базары и рынки, прицениваться, выбирать хороший товар. А сейчас далеко от дома не уйдешь - колени ноют, поясницу ломит, плечи опустились к земле, как будто на шее у нее сидит кто-то невидимый. Аджап с юности имела сутулую фигуру, а за последнее время она согнулась так, что издалека напоминала вопросительный знак.

Хотите знать, почему Аджап такая сутулая? Весьма глупая история. Училась она в средней школе небольшого городка – Казанджика, и в классе шестом у них появился новый учитель физики - молодой человек, очень жизнерадостный и веселый, в общении со своими учениками простой и по-мальчишески задорный. Все девчонки в школе были влюблены в него по уши, и даже какие-то его недостатки возводили в степень совершенства. Учитель имел привычку сильно сутулиться, но девчонки, глядя на его округлую спину, томно вздыхали, и, стараясь во всем походить на своего кумира. Аджап в этом отряде поклонниц не была исключением. Она тоже подражала его манере держаться и не успела опомниться, как ее и без того маленькие и покатые плечики опустили ниже положенной нормы.  Окончив школу, она уехала покорять большой город, жизнь свою поменяла на сто восемьдесят градусов, а вот  осанку изменить уже не смогла.

Чтобы тетушке не было одиноко, племянница Нязик подарила ей птичку в клетке - маленького волнистого попугайчика цвета лайма, которого  Аджап назвала Тоты-джан*.  Попугайчик оказался энергичный и общительный и развлекал ее, повторяя слова и даже целые фразы. И вроде бы жизнь стала не так уныла, но тут произошло новое событие, которое причинило ей сильную душевную боль. Дом Аджап пошел на снос. Это был жестокий удар. Аджап никогда надолго не покидала родного пристанища. Если ездила в другой город, чтобы погостить у близких родственников, сразу же собиралась в обратный путь: ей не хватало родных стен. В этом доме она овдовела, здесь подняла на ноги единственного сына, отсюда же и проводила его в последний путь…. Она знала по именам всех своих соседей, и каждый знал ее. А ее маленький садик! Она так за ним ухаживала, что редко, кто проходил мимо, не заглянув за изгородь полюбоваться чайными розами и шикарными пионами.  А теперь – как она будет без всего этого?

Ей дали квартиру на втором этаже пятиэтажной новостройки. Войдя в свое новое жилище, Аджап почувствовала, как сердце уныло стукнуло и на целую секунду замолчало. Понятно, радоваться было нечему: голые стены, неуклюже облепленные пестрыми обоями, еще не окрашенные косяки дверей, а главное, запах – пустой, безжизненный. В гостиной Аджап глянула в окно: насколько хватает глаз, пустырь без единого деревца, а вокруг дома груды песка, в котором еще возится строительная техника. Она  вздохнула. Всё здесь чужое. За стенкой слышно, как соседи, которых она не знает, бурно обсуждают, где лучше поставить телевизор. Вот кто-то на каблуках пробежал с верхнего этажа вниз, наверху громыхнула железная дверь. Вздрагивая от каждого нового шума, она медленно опустилась на одинокий табурет. «Надо непременно найти здесь что-то, к чему ты привяжешься всей душой, Аджап, а иначе, тебе – конец». Так-то оно так, но что в этом чужом мире сможет полюбиться? Вдруг она вспомнила, что возле подъезда строители оставили небольшой участок для зеленых насаждений. Аджап сразу приободрилась: перспектива разбить перед многоэтажным домом небольшую клумбу широко ей улыбнулась. Она там посадит розовые кусты и любимые пионы и с соседями познакомиться. Настроение у Аджап заметно приподнялось.

На следующее утро, наспех попив чаю, она собралась осмотреть участок под свою будущую клумбу. На дворе стоял жаркий апрель – самое время сажать. Цветочная рассада, прихваченная из ее садика, будет очень кстати. Выйдя из подъезда, она обнаружила, что участок уже весь перелопачен. Не обработанным оставался самый дальний угол, но женщина в розовом спортивном костюме активно его «дорабатывала»: она энергично взмахивала лопатой и, втыкая ее в самую глубь, с силой выворачивала комья почвы. Поодаль на солнышке грелась черная кошка. Аджап подошла ближе и откашлянулась. Женщина с лопатой не обращала на нее ровно ни какого внимания. Навскидку, Аджап дала ей лет  шестьдесят пять. В женщине можно было распознать «светскую львицу» в отставке, под старость отчаянно молодившуюся. Кричащий цвет ее костюма, плотно облегающего уже расплывшуюся фигуру, модно стриженые волосы, покрашенные в цвет красного дерева, явно на это указывали. Аджап оценила также ее макияж – румяна на уже дрябловатых щеках были совсем не уместны.

- Бог в помощь, соседка,  - приветливо обратилась Аджап к розовому костюму. Та на секунду подняла голову, небрежно кивнула и опять продолжила свою работу, выворачивая землю с еще большей силой.

- Здесь можно небольшие грядки разбить. У меня и рассада есть!

Женщина в розовом костюме выпрямилась. Опершись на черенок лопаты, уставилась на   скрюченную фигуру Аджап своими густо накрашенными сурьмой глазами.

- Еще чего! Я здесь яблони и изгородь насажу, чтобы всякий на моем участке не лазил!

- Как это на вашем участке?! – опешила Аджап, - я думаю, что земля общая и все жильцы имеют на нее право.

- Вы можете думать что угодно, - незнакомка продолжала свое дело, – но мои окна выходят на этот участок, значит, он - мой. Я не допущу, чтобы у меня под окнами до полуночи кто-то бродил! «Розовая» продолжила копать.

Аджап постояла еще минуту, а потом побрела к соседнему подъезду, где разговорилась  с новоселом - стариком по имени Байрам. Он тоже вышел подышать свежей утренней прохладой, и Аджап рассказала ему о своей неудачной попытке завести знакомство. Байрам-ага рассмеялся: на старом месте он был соседом Гулялек – той самой женщины с накрашенными глазами. Она всегда отличалась склочным нравом. А такая неуживчивая она была потому, что жизнь у нее не пойми что, предположил Байрам-ага. Оперная дива в прошлом, она имела блестящую карьеру, наряды, драгоценности. Почти каждая премьера – это охапки цветов и толпа почитателей. Но артисты – люди тонкие, а где тонко, там и рвется. Она выходила замуж раза три, но быстро разводилась, детей из-за карьеры заводить не хотела. Так все и шло, пока она не потеряла голос. Ей тогда было под сорок: проснулась утром, а голоса нет. Что только она не предприняла, чтобы вернуть его, голос так и не вернулся, а Гулялек перестала быть дивой и ушла из театра. Она пробовала преподавать, но в силу нетерпимого характера, не смогла поладить с учениками и педагогическим составом. Словом, чтобы как-то прожить, она продала все свои драгоценности и ценные вещи, а сейчас живет на скудную пенсию, и ворчит в три раза больше, чем в молодости. Друзей она себе не нажила, что не мудрено с ее-то характером, а с родственниками не общается. Аджап стало жаль Гулялек.

Часто из окна она наблюдала, как соседка в неизменном розовом костюме идет за покупками. Иногда ее сопровождала черная кошка – Ночка. Жила она у Гулялек и целый день отиралась в подъезде, а под вечер ныла у гулялекиной двери, пока та не впускала ее в дом. «Любая душа, даже самая вредная, хочет общения и хорошего отношения. Вот и Гулялек тоже кошку завела, тошно, небось, совсем одной», - думала, бывало, Аджап, подсыпая корм своему попугайчику. Она очень привязалась к птичке. Попугайчик мог тоскливо сидеть на одном месте часами, если его хозяйки не было дома, и шумно радовался, когда слышал, как поворачивается ключ в двери, начинал подпрыгивать и насвистывать при виде своей Аджап дайзы*. Однажды, уже после обеда, в дверь позвонили. Аджап приоткрыла дверь – на пороге стояла молодая женщина в белом халате и с медицинским чемоданчиком. - Здравствуйте, уважаемая, я – Гозель Хемраева, ваш участковый врач, - приветливо сказала гостья, - вот, пришла познакомиться, узнать, может у вас жалобы на здоровье есть. Аджап была польщена таким вниманием. Она широко распахнула дверь и, улыбаясь, стала приглашать врача в квартиру. - Заходи, дочка, очень приятно познакомиться! – радостно воскликнула она, не обратив внимания на то, что кошка нижней соседки терлась тут же. Гулялек, видимо, не впускала ее, а Ночка уже успела проголодаться.  Не успела врач войти в прихожую, как из гостиной выпорхнул Тоты-джан. Его привлекла улыбчивая женщина в ослепительно белом одеянии, и попугайчик решил рассмотреть гостью поближе, а потому замахал своими крылышками уже возле самой двери. Тут у Ночки разгорелся глаз: она увидела живую птицу прямо в прыжке от себя. Инстинктивно выгнув спину и выпустив когти, кошка впрыгнула в прихожую, стремясь при этом подцепить лапой незадачливого попугая. Ей это почти удалось, потому что, когда попугайчик понял, что ему грозит смертельная опасность, он развернулся в сторону гостиной, но полетел слишком низко, и Ночка задела-таки его своей когтистой лапой, выдрав из хвоста почти все перья. Тоты-джан отчаянно закричал и, из последних сил долетев до книжной полки, буквально камнем на нее свалился. От боли и страха он чуть не потерял сознание. - Моя птичка, мой Тоты! – закричала Аджап, вне себя от хамства кошки, и метнула в Ночку башмаком. Кошка взвыла и выскочила в открытую дверь. Молодая врач быстро закрыла дверь изнутри, чтобы Ночке не вздумалось опять атаковать Тоты-джана, и проводила в кухню взволнованную и трясущуюся от негодования Аджап. 

- Уважаемая, все хорошо, ваша птица в комнату полетела, - успокаивала она вконец расстроенную и потерянную  старушку. Аджап посмотрела на докторшу и тихо заплакала.

- Давайте, я вам сейчас давление измерю. Вам надо успокоиться, ведь птичка жива!

Аджап определенно нравилась эта врач Хемраева – невозмутимая и в то же время заботливая. Аджап покорно протянула ей свою руку, а потом с такою же покорностью отхлебнула сердечных капель из протянутого бокала.  Водворив Тоты-джана в клетку и проводив врача, Аджап накинула на голову платок, спустилась на первый этаж и решительно постучала в дверь Гулялек. Соседка дверь открывать не спешила, но Аджап стучала настойчиво, и пару минут  спустя, на пороге появилась Гулялек с нарисованными бровями и густо накрашенными глазами. На ее голове был накручен тюрбан, немыслимый по форме и расцветке, а расплывшуюся фигуру на этот раз обтягивал потасканный шелковый халат, который помнил и лучшие времена из жизни своей хозяйки.

- Ты чего в мою дверь, как в свою колотишь, соседка!

- Знаешь что, соседка, твоя кошка сейчас ворвалась ко мне и чуть не съела моего попугайчика! - выпалила Аджап. – Если ты завела себе кошку, то и держи ее у СЕБЯ дома, чтобы не шастала по этажам и не лезла в чужие квартиры!

- Видишь ли, соседка, кошка на то и кошка, чтобы на птиц охотиться. Держи свою птицу в клетке, и будет она жива – здорова. Кошка хоть и моя, но гулять она будет там, где сама пожелает!

Не успела Аджап среагировать на эту тираду, как Гулялек захлопнула дверь прямо перед носом хозяйки потерпевшего попугайчика. Аджап еще секунду смотрела на дверь, будто не понимая, куда делась сама соседка. Очнувшись от такого хамства, она устало побрела к себе. Перед дверью она опять столкнулась с Ночкой: та спускалась с третьего этажа и, увидев Аджап, настороженно присела. - Ах ты, хищница, - сердито погрозила ей кулаком Аджап, - только подойди к моей двери теперь. Убью! Морда у Ночки вытянулась: она еще не забыла летящий в нее башмак.

«А ведь эта злыдня права: Ночка не виновата, что она хищница – какой с нее спрос, – думала Аджап, устало разуваясь в коридоре. - А ты, старая калоша, теперь умнее будешь: как в дверь звонят, сразу гостиную закрывай, чтобы  Тоты не вылетел!». В этот вечер Аджап простила Ночку, но Гулялек ей было уже ни капли не жалко.

Дни шли своей чередой, и Аджап не заметила, как наступила осень. Частые дожди размыли дорожки к дому: их строители лишь наспех присыпали песком. В такую грязь из дома выходить было страшновато – поскользнуться можно было, где угодно. Аджап сократила свои прогулки до минимума. Ее навещали племянница, которая приносила продукты и необходимые лекарства. Участковый терапевт Гозель Хемраева тоже нет-нет заходила. После того как врач меряла ей давление и расспрашивала про самочувствие они пили чай. Во время одного  такого чаепития Гозель как бы невзначай рассказала Аджап, что Гулялек нездоровиться: сердце пошаливает и ноги болят. Ей нельзя тяжести поднимать и нервничать. Аджап было ясно, чего добивалась врач, но на  Гулялек она поставила большую и жирную точку. Уяснив для себя распорядок ее прогулок и походов в магазин и аптеку, она старалась выходить из дома так, чтобы не встречаться с вредной соседкой.

С осенними дождями в сердце поселилась неведомая тоска, с которой Аджап пыталась бороться: ведь за дождливой осенью придет холодная зима и уже неизвестно, дождется ли она весны. Обычно она развлекалась тем, что глядела из окна на улицу: вот школьники спешат на учебу, вон и Байрам-ага проковылял за хлебом. Не видно было только Гулялек. «Ей-то кто продукты носит?» – думала про себя Аджап. Да, странно это как-то. По наблюдениям Аджап, Гулялек уже три дня не выходит из дому – ни за продуктами, ни за лекарствами. На четвертый день Аджап заняла свой наблюдательный пункт у окна с твёрдым намерением засечь вылазку Гулялек. Она просидела до полудня, но Гулялек так и не вышла из подъезда. В душе Аджап шевельнулось беспокойство.

«Уж не померла ли эта старая ведьма?» – мрачно раздумывала она, не заметив, что в последнее время все время думает о своей соседке. Один раз она уж было собралась проведать ее, и даже накинула на плечи теплую шаль, но подумав, сняла. «Приду, а та еще и накричит на меня, мол, что пришла, порадоваться, что у меня все плохо?» - засомневалась Аджап. А с другой стороны, как же та накричит, если вдруг померла уже?

Аджап снова прилипла к окну. Вот уже и первый снежок выпал. Мелкий совсем, к середине дня растает, а грязи будет еще больше, чем было. Она резко встала, рывком стянула шаль со стула и уверено открыла входную дверь. «Пусть говорит, что хочет, что с меня, убудет что ли? Зато удостоверюсь, что все с ней в порядке» - думала Аджап, спускаясь по лестнице.

На ее стук никто не ответил. Аджап выждала с минуту и постучала снова. Мысль, что она не прислушалась к словам врача и не проведывала свою вредную соседку, грызла ее где-то глубоко в сердце. «Надо было мне еще на прошлой неделе к ней зайти. Ну и что, что она злая, как собака, но все же человек, а значит, надо было мне…» - думала она, стоя на лестничной площадке. Вдруг дверь бесшумно приоткрылась. В представшей на пороге изможденной старой женщине, Аджап сразу и не признала свою соседку, впервые увидев лицо Гулялек без краски: отечное с серыми мешками под усталыми глазами. Редкие брови сиротливо смотрелись на высоком, мертвенно бледном лбу. Краска с волос сошла наполовину, оголив седые корни.

- Входи, - Гулялек слегка распахнула дверь и, не дожидаясь, когда Аджап войдет, заковыляла в кухню. Походка ее стала тяжелой: движение доставляло боль. Аджап проследовала за ней. Не глядя на гостью, Гулялек бросила на плиту чайник, с полки достала два бокала и с шумом поставила их на стол. Аджап присела на табуретку. Гулялек тяжело плюхнулась напротив. Чай пили в молчании. Аджап с изумлением разглядывала свою соседку, не узнавая ее. Куда делась вся ее спесь и поза «руки в боки»? «А ведь когда-нибудь и я не смогу подняться, чтобы накормить своего Тоты-джана», - с грустью подумала она, и жалость и к себе, и к Гулялек, и к мысленно обреченному на голод Тоты- джану, пронзила ее сердце. Чтобы отвлечься от грустных мыслей, Аджап посмотрела в кухонное окно, выходившее прямо на тот злополучный земельный участок перед домом. Гулялек, как и грозилась, действительно, посадила под окном яблони. Маленькие деревца за весну и лето достаточно окрепли и даже подбоченились. Сейчас листочки с них облетели, и тонкие ветки хрупким узором чернели в окне. На одной из веток, нахохлившись, сидел серый воробушек. Он тоскливо смотрел в окно кухни, как бы говоря: хорошо вам там, вы в тепле сидите, а я тут на холоде мерзну.

-   Ноги болят, не слушаются, - нарушила молчание Гулялек, и Аджап невольно перевела взгляд от воробушка на ее бледное лицо. – Еще и суставы болят, ходить совсем не могу.

- Кто же тебе продукты покупает?

-  А никто. Ем, что в запасах оставалось. На прошлой неделе врач приходила, лекарства выписала. Так я до аптеки так и не смогла дойти. Вроде уже и собралась и даже вышла в подъезд, а чувствую – не дойду. Развернулась и домой поплелась.  

- А Ночка твоя где?

- Черт знает, где эту хитрюгу носит. Наверное, прикормилась у кого-то, уже дня три и носа не кажет: знает, чертовка, дома ей есть нечего. 

- С сердцем как у тебя?

- А кто его знает! Врач говорит, повторно надо ЭКГ делать. Я все тянула, а теперь и вовсе невмоготу мне куда-то идти. Ночью, бывает, прихватит, я окно открываю и дышу – вот и все мое лекарство. 

- Я слышала, что ЭКГ можно на дом вызвать. Только это будет дороже стоить, чем в поликлинике. Может, вызовем? – Аджап очень хотелось помочь Гулялек.

- Можно. Только мне телефон за неуплату отключили…

- Давай, я со своего позвоню, - Аджап поднялась с места. – Ты рецепт, что врач выписала, мне дай. Завтра Нязик все что надо купит.

Гулялек медленно пошла в комнату, а Аджап снова посмотрела в окно, уж очень ей хотелось узнать – сидит ли на ветке птичка. Воробей по-прежнему печально присутствовал, и ей захотелось протянуть в окно руку и согреть пташку в своей ладони. Вдруг невесть откуда подлетел его собрат. Наша птаха встрепенулась, размяла свои озябшие лапки и взлетела. Оба воробья упорхнули, и Аджап с облегчением вздохнула: хорошо, что улетел, а то замерз бы!

Гулялек вернулась, с деньгами и рецептом.

- Я и продукты ее попрошу купить. Что тебе взять?

- Даже и не знаю… крупы какой-нибудь, хлеба, масла не мешало бы.

- Ладно, тогда до завтра.

Оставив Гулялек в кухне, Аджап направилась к входной двери.

- Аджап! – окликнула ее соседка.

Она удивленно остановилась в темном коридоре: Гулялек в первый раз произнесла ее имя.

- Я тут!

- Там возле двери запасной ключ висит, возьми. Если я не открою, то может пригодиться, мало ли что...

Аджап в темноте улыбнулась, нащупала на стене ключ и вышла. На душе у нее было легко.

Эту ночь она спала, как никогда, крепко и спокойно. Ей снился тот самый воробей, только почему-то он был румяный и глаза у него были накрашены. Утром Аджап была уже у дверей соседки. На стук никто не открыл. Тогда она уверенно воспользовалась запасным ключом. В квартире было темно и тихо. Из комнаты послышался звук, похожий на стон. Гулялек сидела на диване и пыталась встать, что у нее плохо получалось.

- Ты лежи, не вставай, - поспешила к ней Аджап, - я тебе сейчас чаю сделаю.

После того, как Гулялек, не без помощи своей соседки, умылась и причесалась, она принялась за завтрак. Аджап присела рядом с отчетом. - ЭКГ приедет сегодня в первой половине дня, Нязик оплатит твой телефон и придет ближе к вечеру: принесет лекарства и продукты. Доктор Хемраева должна прийти до полудня, еще я вызвала кардиолога.

- Как твой попугай поживает?

- Неплохо. Болтает. Говорит: «Пойдем чай пить!» - рассмеялась Аджап.

- Весело тебе с ним…

Почти весь день Аджап провела с Гулялек. Трижды она открывала дверь чрезвычайным посетителям: терапевту, кардио-бригаде и кардиологу.

- Все поправимо, - сказала участковый кардиолог, - если серьезно взяться за лечение и соблюдать диету и режим. Меньше беспокойства, больше сна и полезной пищи.

Вечером Аджап снова наведалась к Гулялек с нужными лекарствами и продуктами и застала соседку  на табурете в кухне, задумчиво глядящей в окно.

- Чего это ты там высматриваешь? – Аджап стала выгружать сумку с продуктами.

- Думаю: зимой помереть самый раз. – Наткнувшись на недоуменный взгляд Аджап, она пояснила: - Летом жарко очень. Помру, в квартире смрад стоять будет. Ты же первая зайдешь, да задохнёшься, - усмехнулась она.

- Тебе сколько лет, что ты о смерти такие разговоры ведешь? – Аджап села напротив нее.

- Семьдесят. А что, самое время о смерти думать!

- Глупая ты! Мне вот семьдесят пять, а я пожить хочу.

- Семьдесят пять?! – прыснула Гулялек. – А я думала тебе лет сто! Чего ты согнулась-то так, как крючок?

- Вот ты злючка, Гулялек! У каждого свои минусы. Я вот в школе училась, у нас там учитель был сутулый. Так я в него влюбилась и походку его сутулую переняла – так на всю жизнь осанку себе испортила.

Гулялек изумленно смотрела на соседку.

- Ты что, из Казанджика?!

- Да.

- Первая школа?

- Ну, конечно!

- Подруга, да мы с тобой землячки, - воскликнула Гулялек, от избытка чувств, подбросив и поймав флакон с лекарством. – Я же тоже в этой школе училась. И в этого учителя, будь он не ладен, влюблена была! У нас же там всего трое мужиков было, но этот физик был ужасно привлекательный, - весело расхохоталась Гулялек.

- Получается, тебе удалось сохранить свою осанку, - Аджап тоже смеялась от удовольствия.

- Да меня спорт спас! Я же легкой атлетикой занималась и пела в хоре. Аджап, да чего нам с тобой помирать-то теперь, когда мы с тобой землячки оказались!

- Да это ты тут помирать собиралась, а не я! – хохотала от счастья Аджап. Было уже глубоко за полночь, а они сидели на кухне при тусклом свете лампочки - две девочки с разгорячёнными  щеками и блестящими глазами. За окном падали пушистые хлопья ноябрьского снега.

 *Дайза (в переводе с туркменского) – тетя, обращение к старшей женщине

**Тоты-джан (в переводе с туркменского) – тоты – попугай, джан – ласкательная приставка к имени собственному, в целом: «попугайчик».