Шел одиннадцатый час утра, а на улице темень стояла хоть глаз коли. До станции быстрым шагом идти было минут пятнадцать, при всем этом я по обыкновению опаздывала. И вот уже взмокшая как гусь после заплыва, несусь сломя голову в сторону недавно выкрашенного в желтый цвет полустанка. Подбегаю к автомату, и начинаю нервно тыкать в экран, от чего бедная машина приходит в исступление и крайнее замешательство. Однако, после всяческих ухищрений и манипуляций, наконец-таки получаю заветный билетик, поспешно выходя на улицу во избавление назойливых взглядов работников желтого полустанка и остальных пассажиров электропоезда.

А в этот момент на улице пошел снег. Снежинки до того закрутились в вихре, что я и люди, стоящие на перроне с трудом вглядывались вдаль в поисках приближающегося поезда. Вдруг откуда не возьмись из снежного бурана появляется человек с чудным приспособлением. Он четко и выверено идет по намеченной траектории, не щадя никого на своем пути, в том числе и парочку огромных псов мирно почивающих на самом краю платформы.

— Пошли вон, разлеглись тут, — кричит человек и бежит дальше со своим агрегатом.

«Ту-тууууу» — гудит паровоз, извещая о своем прибытии, и все как по команде подбегают к свежеубранному участку перрона, выстраиваясь в шеренгу как на параде.

Поезд на удивление оказывается новым и чистым: все вагоны оборудованы мягкими сидениями, на окнах новенькие оконные рамы, прорезиненные двери, печка чуть ли не при каждом пассажирском месте. Словом, не электропоезд, а Восточный экспресс местного пошива. Не успевает поезд тронуться с места, как в вагон входит мужчина средних лет, в клетчатом пальто и красной беретке на бок. Для пущего вида ему недостает папиросы во рту и закрученных усов кверху.

— Дорогие пассажиры, — говорит господин в клетчатом пальто, — предлагаю вашему вниманию откидной православный календарь постов и праздников на весь год. Кроме того, в этом уникальном календаре вы найдете: имена и именины, иконы, Евангельские чтения, словарь терминов, храмы Москвы и Санкт-Петербурга…

— О, понеслась. А что еще мы сможем узреть в вашем уникальном православном календаре?

— Не веруете в Бога, так и голоса подавать не надо.

— Голос подавать? Я что же похож на собаку по-вашему?

— Вы не собака. Вы хуже собаки.

— Попрошу без оскорблений, товарищ. Уж если вы продаете календари православные, то прибегать к сквернословию — нехорошо.

— Замолчи окаянный! — завопила старуха из соседнего купе.

— Граждане пассажиры, приготовьте билетики, — спокойным тоном проговорила кондукторша, вошедшая в этот момент в вагон, и подошла прямиком к старушке.

Старуха, не ожидая такого поворота событий, немигающим взором уставилась на билетершу и выдержала паузу «по Станиславскому».

— Предъявите свой билет, — еще раз спокойным тоном сказала кондукторша.

— Милочка, у меня удостоверение, я не успела взять билет в кассе, — и старушка протянула документ женщине.

— Документ нужно было предъявлять в кассе, а не мне. Билет или деньги, — сказала женщина.

На последней фразе мне тут же представилось, что контролер вовсе и не контролер, а одноглазый разбойник с большой дороги, а старушка — невинная жертва, оказавшаяся не в том месте, и не в то время. Собственно, разницы большой в этом не было. Приняв воинственный вид, подбоченившись и насупив брови, контролерша, смакуя уже некогда сказанную фразу, еще раз повторила: «Билет или деньги». Старушка, сознавая, что просто так из сложившейся ситуации ей не выкарабкаться, и заурядным «удостоверением чернобыльца» ей не отделаться, достает из сумочки кошелек, и начинает перебирать имеющиеся там монеты.

— Что вы мне даете!? Это старые монеты, давно вышедшие из употребления.

— Как же так? — спрашивает старушка, и ради собственного удовлетворения, начинает рыться в сумочке в поисках очков.

— Дайте я сама отсчитаю нужную сумму, — говорит женщина-контроллер.

— Ага, сейчас, откуда мне знать, что ты меня не обманешь. Нынче веры нет никому.

— Вот это вы правильно говорите! Что же вы к старому человеку прицепились, — вклинивается в разговор человек с календарями.

— Доживешь до моих лет — узнаешь, — язвительно поддакивает старушка.

А в это время в вагон входит еще один субъект с какими-то котомками и готовностью кричать во все горло: «Мороженное! Кому мороженное? В наличии: пломбир, крем-брюле, шоколадное, фруктовое мороженое в брикетах, вафельных и пластиковых стаканчиках, рожки, эскимо; семейное мороженое в пластиковых ведрах, ванночках и пакетах. Также предлагаю вашему вниманию оценить по достоинству новинку «Гулливер» от производителей качественного, натурального мороженного…» Пока все это с выражением, упиваясь собственным тембром голоса, говорил человек с холодными сладостями, сидящие и стоящие в вагоне люди, как зачарованные заклинателем змей пресмыкающиеся, слушали его длинную и пространную речь, сказанную и повторенную по нескольку раз к ряду, к месту и не к месту. Уже все забыли и про старушку, и про контролера, и даже про человека с православными календарями. Плененные и самое главное заинтересованные заветным словом «Гулливер», пассажиры как сумасшедшие кинулись наперебой один за другим покупать мороженное, совершенно не отдавая отчет тому, что за окном было -15. А что в этом такого? Что правильно, и что неправильно — дело ведь сугубо личное.