Елена Зарецкая. Окончила Московский авиационный технологический институт. По профессии конструктор. Работает в космической отрасли.

— Вот бы завести двух рыжих ушастых котят, у которых желудок не больше наперстка. Они такие славные, пока маленькие. А потом можно отдать их кому-нибудь. — Огромные серые глаза озабоченно обвели взглядом присутствующих: то ли в надежде, что кто-нибудь захочет взять к себе ушастых, когда они превратятся в здоровущих наглых котяр, то ли с изрядной долей кокетства ожидая умиления по поводу такого невинного полудетского желания.
Из разговора за круглым столом

Большой круглый стол для переговоров стоит у нас в центре комнаты. За ним мы и обедаем, всей бригадой, каждый со своей баночкой, принесенной из дома. Два больших во всю стену окна отгораживают нашу комнату от промозглой ноябрьской мглы.

«Что там у нас за бортом?» — спросит иногда кто-нибудь, повернув голову к окну. А там мокрый снег бьётся в стекло и стекает вниз извилистыми струйками. Хороший хозяин, говорят, собаку в такую погоду из дому не выгонит.

Хозяин, дом… Не у каждого они есть. Бесхозные да бездомные собираются стайкой около метро, устраиваются на обрывках картонных коробок, жмутся друг к другу, спасаясь от холода и сырости, и согревают свои унылые носы теплом собственного тела. Да, ноябрьский день похож на вечерние сумерки, а у нас в комнате уютно и светло.

Работаем мы допоздна, но в обеденный перерыв позволяем себе расслабиться и поговорить о разном.

Неразлучники

В тот день разговор зашёл о животных. Началось всё с того, что в начале обеда куда-то убежал Вася. Он вернулся, когда мы уже пили чай. В дверях стряхнул с шапки растаявший снег, неловко стащил с себя куртку, не выпуская из рук полиэтиленового пакета, наполненного водой. В пакете плавали две красные рыбки.

— Петушки, — сказал Вася, шмыгнув носом.

Он поднял свой мягкий аквариум на уровень глаз и стал любовно разглядывать ярких рыбок. — Сейчас пересажу в банку, чтобы не задохнулись.

Но поскольку Васе уже налили заварку, он аккуратно поставил завязанный пакет на стол и присел.

— Хороша парочка! — сказал он, поглядывая на немного сплющившийся пакет, в котором забеспокоились петушки. — Я теперь, после неразлучников, рыбок решил завести.

— Что за неразлучники? — поинтересовались мы.

— Попугайчики у меня жили, неразлучники. Такие забавные. Смотреть на них было — ну просто уморительно. Всё время они вместе: то друг другу перышки чистят, то что-то там по-своему щебечут, словно разговаривают между собой. По комнате летают — куда один, туда и другой.

И вот соседская кошка, паскуда, когда я клетку чистил и вышел свежей воды налить, через балконную дверь пролезла и самочку придушила.

И самец заскучал. Даже вылетать из клетки не хотел, сидел нахохлившийся, угрюмый такой. Однажды просыпаюсь утром, а он лежит в клетке на спине, лапки вверх. Такие дела, значит. Теперь вот рыбок решил разводить. С ними спокойнее.

Вася допил чай и спохватился:

— Всё, побежал, надо пересадить рыбок в банку, а то ещё, чего доброго, задохнутся, жалко всё-таки… пятьсот рублей заплатил.

Петушиная верность

— То — неразлучники, — лениво сказал Лёша, пока Вася пристраивал своих новых питомцев в банку, — потому они так и называются, а я вот вам про другой случай расскажу, тоже про петушка.

Тёща моя разлюбезная надумала на даче кур завести, чтобы моего Вовку-оболтуса свежими яйцами кормить. Мы её отговаривали. В магазине, что ли, нельзя купить? Но она такая: ежели что втемяшится, не переубедишь.

Завела десяток кур и петуха. И началось: корм им из Москвы вези, курятник сооруди, а они, паразитки, шляются по участку, под ногами путаются, грядки все перерыли. Яйца, правда, несли, только яйца эти золотые получались. Ну ладно, лето промучились, а куда зимой их девать? Ну и порезали мы их всех.

А вот петуха жалко стало: красивый такой, чертяка, и ко мне очень привязался. Рука не поднялась. Решили взять его домой. Стал он у нас в квартире жить. После работы прихожу, дверь ключом открываю, а он уже навстречу несется. Узнавал меня, подлец.

Всё бы ничего, только стал он меня к Вовке ревновать. И началось: Вовка ко мне — а петух его оттесняет, крылья распустит и всё норовит долбануть парнишку клювом. И чем дальше, тем хуже. Вовка к нему даже приближаться боялся. А тот как-то раз изловчился и клюнул его. Так шрам у Вовки над губой и остался до сих пор. Что делать было?

И тут вспомнил я про свою учительницу. Она в нашей школе биологию вела и живой уголок устроила. Я — к ней: «Ольга Петровна, выручите, возьмите петуха, красавец, умница, совсем ручной». Она и согласилась. Отнёс я этого забияку в школу, и договорились, что в субботу приеду, запасы еды пополню.

В назначенный день приезжаю. Петух мне обрадовался. Ходил за мной, с руки клюёт. Пока я в школе был, ни на шаг от меня не отступал. Ну, оставил я корм для него и попрощался до следующей субботы.

Через неделю опять приезжаю, а Ольга Петровна так грустно на меня смотрит:

«Ты, — говорит, — как ушёл в прошлый раз-то, петушок твой в угол встал и отвернулся от всех. Я уж с ним и разговаривала, и гостинцы твои перед ним выложила, а он есть-пить отказался, так три дня простоял и умер».

Такая вот история приключилась. А говорят: куриные мозги.

Мудрый Дик и самонадеянный Цезарь

Немного помолчали… Аня вздохнула и добавила в заварку кипятка:

— А мы раньше — говорит, — снимали на лето комнату с терраской в Загорянке. Там у хозяина цепной пёс был, Дик, здоровенная дворняга, но добрый. Когда мы с Машкой гулять ходили, нам разрешали Дика с собой брать. По полю ходим, а Дик вокруг нас носится. И нам спокойнее, и ему развлечение. Дик такой умница был. Когда его Машка кормила, он осторожно, одними губами, еду брал, понимал, что девочка маленькая, напугать не хотел.

В общем, один у него только недостаток был: старый. Смена ему полагалась, хозяевам зимой дом охранять надо. Тут как раз им знакомые боксера предложили годовалого. Задаром. Им самим не нужен оказался.

Имя у пса было благородное — Цезарь. Но по сравнению с Диком, он оказался ужасно дурным. Лаял он на всех подряд: и на чужих, и на своих, а особенно на соседей по улице. Всех уже в лицо-то знал, а перед хозяевами выслуживался. Но, когда однажды ночью воришку, что по дачам шастал, пошли ловить, то Цезарь этот позади хозяина плёлся, за его спину прятался.

На цепь его сажать не стали. И кормили хорошо, а Дику уж, что останется. Потом, смотрим, и совсем про дворнягу забывать стали. Что дачники принесут, то и ест. Лежит грустный...

Когда лето кончилось нам, ну просто до слёз жалко было с Диком прощаться. Мы же понимали, что зимы ему не пережить.

— А вы взяли бы его к себе, — пристыдил рассказчицу Валера. — А то, как по полю бегать, так вместе, а как позаботиться о собаке, так нет.

— Да мы бы взяли, — попыталась оправдаться Аня, — но у нас условий не было. Но вы дальше-то послушайте. На следующий год решили снимать дачу там же. Поехал муж договариваться, задаток отдавать. Возвращается, говорит, жив Дик. Узнал его, лаял радостно. — «А Цезарь?» — спрашиваем. — «Да украли Цезаря». — «Как так?» — «Сманили, — говорит, — куском колбасы». Он и убежал за калитку.

О чём не написали братья Гримм

— Ладно, раз уж разговор о собаках зашёл, — сказал Валера, бросив взгляд на часы, — расскажу, как у нас Грим появился.

Поехали мы как-то за город, рано, часа в четыре утра. Едем, путь свободен. Вдруг смотрим впереди, на шоссе, собака мечется, с одной стороны дороги на другую перебегает, остановится, принюхается, и опять бежит. Что за дела? Подъезжаем, видим: эрдельтерьер, в ошейнике, поводок по земле волочится. Останавливаемся. Пёс — к нам. Ну, думаем, что-то стряслось: или потерялся, или может, с хозяином что приключилось, а пёс помощи просит. Вылезли из машины, прошли на всякий случай вдоль обочины взад-вперёд. Никого. И жилья поблизости нет. Да и как на шоссе потеряться-то можно? И тогда поняли: брошен. Проехали тут перед нами какие-то негодяи, высадили его из машины и укатили.

Как мальчика-с-пальчика в сказке братьев Гримм, завезли и оставили. Что было делать? Взяли мы его, конечно, и назвали Грим. Вполне подходящее имя для собаки. И со смыслом. Он на новую кличку сразу отзываться стал, и вообще оказался таким весёлым дружелюбным псом.

Уже пять лет, как он живёт у нас, давно привык и к нам, и к новому месту. Вот только из машины он НИКОГДА первым не выходит.

Гордый фокстерьер

Когда заговорили о собаках, мое лицо начало медленно заливаться краской. Это была краска стыда за давнюю историю, которая на всю жизнь осталась в моей памяти.

Мне удалось покинуть компанию, вернуться на рабочее место и скрыть за экраном компьютера свои пылающие щёки. Но воспоминания, вогнавшие меня в краску, не отпускали, и вся эта история, много лет камнем лежащая у меня на душе, снова и снова прокручивалась перед глазами.

По моей настойчивой просьбе купили мне в детстве родители щенка фокстерьера. Назвали его Минчо. Приобрели книгу «Служебное собаководство», чтобы сразу начать правильно воспитывать собаку.

Минчо, оказавшись на новом месте, сразу разодрал две пары тапочек, а потом исхитрился, вытащил с полки «собаководство» и изорвал книгу в клочки. Так мы остались без научной базы, и всё пошло наперекосяк.

Не успел Минчо подрасти, как стал проявлять характер. Спустишь его с поводка, он сразу убегает и на окрики не отзывается. Весёлый пёсик любил озорничать: приблизившись на расстояние вытянутой руки, он ждал, когда над ним склонятся, чтобы пристегнуть поводок к ошейнику. И тогда он стремительно вырывался и нёсся прочь. Вывозится в грязи и доволен.

Мне поначалу нравилось бегать с ним по двору, хвастливо показывать его одноклассникам, у которых такого замечательного щенка не было.

Но занятий в школе становилось всё больше, времени на собаку как-то перестало хватать. Братишка мой вечно ходил поцарапанный после возни с Минчо. Доставалось и бабушке: кроме маленького внука, на её попечении оказался ещё и этот неугомонный пёсик. Возник вопрос: что делать?

И тут как раз заехал к нам из деревни дядя Женя. Очень ему наш пёс понравился. Услышав жалобы на него, попросил: «Отдайте его мне. У меня свобода. Где хочешь, там и бегай. Ему будет хорошо».

Мы подумали, подумали и согласились. Только, чтобы не травмировать пса, решили ехать вместе, пожить несколько дней, чтобы Минчо попривык к новому хозяину.

Так и сделали. Через неделю мы оказались в деревне. Минчо действительно понравилось на природе. И с дядей Женей он подружился, играл с ним, палку приносил.

Когда мы собрались уезжать и начали собирать вещи, никто не смотрел собаке в глаза. Минчо забеспокоился. Чтобы он не видел отъезда, его заперли в комнате. Раздался шум мотора, и из дому донёсся пронзительный отчаянный лай. Этот лай стоял у нас в ушах даже, когда машина отъехала очень далеко, так далеко, что уже ничего и слышно-то быть не могло. Да и до сих пор он стоит в ушах, хотя прошло уже много-много лет.

Вернувшись домой, сразу позвонили дяде Жене. «Все нормально, — сказал он. — Лежит твой Минчо рядышком, косточку грызёт». — А меня дядя Женя пригласил: — «Хочешь, приезжай через недельку, пока каникулы не кончились, как раз опята пойдут, и со своим другом повидаешься».

И вот поезд повёз меня обратно в деревню. В руках у меня была корзина, заполненная всякой снедью, в том числе было, конечно, и угощение для Минчо. Предстоящее свидание с ним волновало меня.

Дядя Женя встретил меня на станции, вместе мы вошли в палисадник. На стук калитки с радостным лаем из дома выскочил Минчо. Меня тоже охватила радость, корзина была оставлена у калитки, и мы с Минчо устремились навстречу друг другу, но к моему удивлению пёс промчался мимо… Он пробежал мимо меня, как мимо пустого места, и, лизнув руку дяде Жене, который шёл сзади, гордо пошёл рядом с ним.

В течение нескольких дней, проведенных мною в деревне, Минчо меня просто не замечал. И мне захотелось уехать пораньше.

Это был мой первый опыт предательства.

Но и у дяди Жени не прижился Минчо. Слишком уж шкодливым оказался пёс. Отдал его дядя Женя год спустя какому-то проезжему охотнику.

А опят тем летом действительно было много.

* * *

Разные истории о животных и их друзьях людях рассказывались за нашим круглым столом в разное время, но зачастую были они слишком печальны, чтобы пересказывать их сейчас вам.

Но был среди нас человек, который редко обедал в компании. Был он не очень разговорчив, но когда говорил, то говорил искренне. И неулыбчив был, но зато, если уж улыбнётся, то улыбка шла от души, и глаза его лучились. Звали его Олег. И был в его жизни эпизод, который он мог бы рассказать, только ему это как-то и в голову не приходило.

Котёнок, изменивший ход жизни

Случилась эта история с Олегом, когда он был студентом. В то лето он собирался с друзьями в велосипедный поход по Крыму. И маршрут уже был составлен, и билеты на поезд куплены. Олег отвез в мастерскую велосипед для регулировки, а когда возвращался, услышал во дворе возле кустов жалобное мяуканье. Он остановился.

Две серые вороны взлетели над кустами, но не скрылись, а уселись неподалеку, наблюдая за ним. Олег раздвинул ветки и увидел маленького прижавшегося брюшком к земле котёнка. Он был рыжий, ушастый. Он смотрел снизу большими испуганными глазами. Потом, припадая на одну лапку, подобрался к Олегу и устроился между его ступнями. Олег наклонился и взял его на руки. Вороны недовольно закаркали. Не приближаясь, они прыгали бочком вокруг, не спуская с Олега глаз. Потом появилась и третья, села поодаль на ветку, внимательно следя за происходящим.

«Что же делать?» — подумал Олег, вспомнив, что завтра вечером — поезд.

Действительно, что же делать с котёнком? Не оставлять же его на растерзание воронам. Олег принёс найдёныша домой и начал обзванивать знакомых, спрашивал, не нужен ли котёнок, но котёнок не здоровый, а немного раненый. Но никому и здоровый-то не был нужен. Тогда Олег стал спрашивать, не согласится ли кто-нибудь взять малыша хотя бы на пару недель, до его возвращения. Но все вежливо по разным причинам отклоняли просьбу.

Тогда спохватился Олег и повез бедолагу в ветлечебницу. Кроме лапки, у котёнка оказалась разбитой и голова. Хирург коротко сказал:

— Нужна операция.

— А если без операции? — спросил Олег.

— Тогда надо усыплять, чтобы зря не мучился.

И мелькнула мысль: усыпить, и больше нет проблем. И для котёнка лучше, чем страдать. А ушастый по-прежнему смотрел своими печальными доверчивыми глазами, и Олег устыдился. Это живое существо, найденное под кустом, вовсе не просило лишать его жизни, напротив, подойдя к нему, котёнок искал помощи и защиты. Олег сглотнул и согласился на операцию.

Заплатив в кассу, он передал котёнка в операционную и час просидел в ожидании. Потом дверь открылась, и хирург жестом пригласил его зайти. Котёнок лежал с забинтованной головой и помутневшими от наркоза глазами.

— Дело оказалось серьёзнее, чем я предполагал, — сказал ветеринар, — если выживет, считай, что заново родился, — и сел писать рекомендации.

Следить, чтобы не переохладился. Купить специальный воротник, чтобы котёнок не расчесал и не повредил свою рану. Антибиотики. Больного каждый день возить на уколы и на перевязку. Врач писал и писал, а Олег понял, что долгожданное чудесное путешествие отменяется, и его планы полностью расстроены. Если котёнок выживет, то отпуск придётся проводить по-другому. Если нет… Ну что об этом думать.

Олег укутал котёнка, осторожно положил его в сумку и повёз домой. Предстояло три разговора:

Во-первых, сообщить маме, что он никуда не уезжает, а остаётся дома, и, вдобавок, в квартире у них теперь появился принесённый с улицы новый жилец, которого вдобавок нужно выхаживать.

Во-вторых, надо объяснить друзьям, почему в последний момент он вынужден был нарушить планы целой компании и отказаться от путешествия. Поймут и они. В конце концов, на то они и друзья.

Но самым тяжёлым было то, что придётся признаться Юле, красавице Юле Никольской, благосклонности которой он так долго добивался, и именно теперь, когда всё уже было, казалось бы, близко, когда они вместе собрались ехать в поход, вдруг признаться, что он променял такую возможность на лечение больного уличного котёнка.

Мама только всплеснула руками, взглянув на несчастное существо. Но где-то в глубине души она была даже рада, что сын остаётся дома, при ней, хоть и жалко было его.

Друг Серёга, командор велопробега, только и сказал: «Ну, ты даёшь, старик, я бы так не смог». И непонятно было по интонации, что он выразил этой фразой: осуждение или завистливое восхищение.

С Юлей вышло хуже. Она даже не сразу сообразила, что случилось, и Олегу пришлось рассказывать всё снова.

— А как же я? — спросила она удивленно. — Ты обо мне-то подумал?

— Я думал… может, ты тоже останешься?

— Что? — переспросила Юля. — Ты вообще-то в своём уме? Столько собираться, и вдруг, ни с кем не посоветовавшись… Да выброси ты этого котёнка на помойку. Всё равно подохнет.

Олег медленно повесил трубку и поехал сдавать билет. Ему было плохо, как никогда. Он просто физически ощущал то состояние, которое называется «на душе кошки скребут».

На следующий день их группа отбыла в Крым, а для Олега начались ежедневные поездки в ветлечебницу. У котёнка отёк и загноился глаз. Он был очень плох.

Олегу пришло в голову, что котёнку надо срочно придумать имя. Может быть, тогда ему легче будет выкарабкиваться. Решили назвать его Тошка. Так звали когда-то котёнка, который жил у мамы в детстве.

Тошка, маленький, рыжий, ушастый, с трудом ковылял по комнате. На шее у него был надет огромный белый воротник, закрывавший половину мордочки. Один его глаз смотрел страдающе и вопросительно, а второй превратился в узкую щёлочку.

Глаз надо было промывать три раза в день. Во время этой процедуры Олег разговаривал с котёнком.

«Эх, Тошка, Тошка, и зачем только, глупыш, ты вылез из своего подвала? Вот и попался на глаза воронам. Сидел бы тихонечко. Какая-нибудь сердобольная старушка подкармливала бы тебя. Глядишь, вырос бы большим и здоровым. А я сейчас катил бы на велосипеде, с друзьями, под тёплым солнцем Крыма и купался бы в Чёрном море. Эх ты, Тошка. И сам страдаешь, и меня подвёл».

Вскоре все деньги, отложенные на велопробег, были истрачены на лечение Тошки.

И вдруг дней через десять хмурый хирург сказал: «Ну вот, глаза стали веселей». Присмотрелся Олег к котёнку — и вправду щёлочка левого глаза расширилась, а правый смотрел уже не так печально.

А потом он резко пошёл на поправку. Аппетит появился. Ещё через неделю ветеринар снял бинты, и сказал: «Всё, считай, теперь, что он заново родился».

Тут как раз вернулись из похода весёлые загорелые друзья. Олегу сразу же сообщили, что у Юли с Серёгой в Крыму начался роман, и уже в Москве они решили, ну, не то чтобы пожениться, а как это сейчас говорится, попробовать пожить вместе.

Пробовали они примерно с полгода, а потом Юля вдруг вышла замуж, но не за Серёгу, а за журналиста-международника. Тут уж была настоящая свадьба: белое платье, цветы, гости, ресторан, лимузин. А потом молодая пара уехала в Лондон, а Серёга запил.

Но и журналиста Юля осчастливила ненадолго. Уже в Лондоне нашла она себе более выгодную партию.

А Олег вскоре тоже женился, женился на девушке с параллельного курса, которую раньше в лучах Юлиной красоты просто не замечал.

Сейчас у них уже трое детей, Тима, Тёма и Таня. Факт этот вызывает среди сослуживцев скрытые насмешки и неизменные вопросы, когда планируется четвёртый, на что Олег всегда спокойно отвечает: «А это как получится».

Тошка вырос и превратился в большого пушистого рыжего кота. Свои прошлые беды он, наверное, иногда видит во сне, потому что временами просыпается вдруг, вскакивает, резко подпрыгивает на всех четырёх лапах, но быстро успокаивается и снова засыпает.

Характер у него покладистый, детям он позволяет хватать себя в охапку, и возиться с ним. Спит он исключительно у Олега в ногах, но рано утром соскакивает с постели, садится у двери в детскую и ждёт.

Когда же детвора просыпается и поднимает крик, он приоткрывает лапкой дверь, важно входит с высоко поднятым пушистым хвостом в комнату, и начинается там такая кутерьма, которую прекратить может только мама.

А ведь кто знает, как сложилась бы судьба Олега, если бы не встретился тогда на его пути рыжий ушастый раненый котёнок.