Ольга Коржова. Живет в Ростове-на-Дону.

Было холодно. Неимоверно холодно. Он стоял посреди пустой темной комнаты и раздумывал. Решение принято. Хорошо, что она спит. Он должен. Надо просто собраться с силами. Он сможет. Еще немного, и…

* * *

Это был добротный дубовый стол. Огромный темно-коричневый квадратный — чуть ли не три на три метра. Очень старый, но далеко не ветхий, хотя одну ножку в нескольких местах явно неоднократно укрепляли эпоксидной смолой. Не стандартный размер потребовал дополнительных приспособлений для устойчивости. Поэтому было не четыре ножки, как у обычных столов, а восемь. Внутренние предохраняли верхнюю часть стола от провисания, крепились снизу и были без изысков. Внешние — выгнутые рельефные — по форме напоминали мускулистые львиные лапы. А потрепанная «боевая» столешница, залитая чернилами и тушью, обрамлялась рельефными дубовыми листьями. Всем своим видом стол наглядно демонстрировал основательность и уверенность в завтрашнем дне.

Его любили. Он отвечал взаимностью. Чувствовал свою необходимость и от этого становился еще внушительнее и даже чуть-чуть шире. За свои сто с лишним лет он всякого повидал и частенько возвращался мыслями в прожитые дни, перебирая их словно опавшие дубовые листья. Как и все старики, он хорошо помнил, что было давным-давно, и совершенно не мог перечислить события вчерашнего утра.

Наверное, он родился у моря. По крайней мере, он прожил там лет сорок. Замечательное было время: много солнца, теплый сквознячок, чуть слышное бормотанье волн… Он стоял в собственной просторной комнате, украшенный изысканной посудой и цветами в благородных вазах на салфетках ришелье. Статный седовласый мужчина любил подводить к нему гостей и хвалиться: «Это уникальная работа. Не случайно мастер решил сделать ножки в виде тигриных лап. Говорят, они настолько сильны, что могут выдержать даже мертвого зверя весом до двенадцати пудов! Так что это — не просто стол, а символ и пример для подражания!»

В доме было много детей, собак, людей в мундирах и парадных одеждах. Иногда по вечерам из гостиной доносились звуки рояля, и приятный женский голос просил кого-то: «Отвори потихоньку калитку…».

Однажды к нему подошли два рослых человека и стали тянуть за ножки в разные стороны. Это было неожиданно и странно. Затем они принесли широкие деревянные панели, положили внутрь, а сверху накрыли скатертями из небеленого льна с крестьянскими вышивками. Таким эффектным и величественным он еще никогда не был. Просто эдакий сказочный великан в день рожденья!

Тут же забегали мужчины в черных костюмах и женщины в темных платьях с белыми передниками. Появились пироги, гусь с яблоками, огромное блюдо с осетриной, подносы с бараньей головой и молочным поросенком, стопки изящных фарфоровых тарелок, высокие графины с напитками, хрустальные бокалы и подставки под серебряные столовые приборы.

То ли под грузом посуды, то ли от ощущения важности происходящего он напрягся. Будто почувствовав это, к нему подошла озабоченно улыбающаяся молодая девушка, погладила чуть влажной от волнения рукой и ласково сказала: «Сегодня самый счастливый день в моей жизни, на тебя вся надежда! Ты уж не подведи меня, хорошо?!»

Постепенно комната наполнилась нарядными людьми, разговорами, криками «горько» и песнями… Стол героически выдержал все торжество. Позже такого почета и внимания он никогда не удостаивался.

Он повидал множество разных квартир. Одна была с пятиметровым потолком в старом барском доме, переделанном под коммуналки. Стоя по центру главной комнаты, он помогал решать все проблемы семейной жизни. За ним женщина писала кандидатскую, мужчина чертил бесконечные проекты, мальчик делал уроки, периодически роняя кляксы, а маленькая девочка каталась вокруг на велосипеде и радостно уракала, выкрикивая самые разные советские лозунги.

Через десять лет они переехали в новую квартиру, и он оказался у стены в комнате студента. Справа на него опирался лакированный двухстворчатый шкаф из чешского гарнитура, а слева — рыжий сервант с перекошенными дверцами на коротеньких ножках из советского мебельного набора. Новые соседи вели себя достаточно игриво: то дверцу ненароком распахнут, то солнечных зайчиков по комнате пустят. Стол не обращал на это никакого внимания. Он был спокоен, величественен и непоколебим, как и положено вековому дубу.

Столешницу закрыли мягкой клеенкой, поверх которой постелили китайскую темно-зеленую скатерть с желтыми драконами и бахромой. Если парень садился работать, то аккуратно откатывал шелковый край, раскладывал разноцветные папки и непременно приговаривал что-то типа: «Давай-ка посмотрим, как это лучше сделать». А поздно ночью, когда дом затихал, они слушали на новенькой Ригонде странную музыку на нерусском языке.

Жизнь шла размеренно и спокойно. Потом вдруг началась какая-то неразбериха. В окна летели камни, с улиц доносились выстрелы. Все очень нервничали, бесцельно метались по квартире, периодически куда-то звонили по телефону. Вечером он услышал: «все, завтра уезжаем, 1а дикайойла, любимый город». Его подхватили и поднесли к двери, поставив набок. Ночью опять что-то рокотало. Дверь пытались вышибить. Несколько раз даже выстрелили. Одна пуля застряла в ножке, другая прошлась рикошетом по столешнице, оставив длинный след.

Утром приехали два фургона, в которые стали грузить мебель и мешки со скарбом. На прощанье женщина коснулась рукой шрама стола и тихо прошептала: «Спасибо. Если бы не ты, неизвестно, что бы могло случиться».

Стол был горд. Какое же это счастье — защищать дорогих людей, делать их жизнь безопасной и комфортной! Теперь всем ясно, кто настоящий хранитель семейного очага!

После долгого переезда его поставили на самое видное место возле окна, а бывших лакированных соседей по углам комнаты. Каждое утро в окно стучался высокий клен. Они подружились и целыми днями рассказывали друг другу свои истории. А вечерами возвращался хозяин. Он деловито присаживался что-то писать, привычно приговаривая: «посмотрим-посмотрим, что тут можно придумать». Они любили вместе смотреть по телевизору футбол или хоккей, и мужчина то ругался, то кричал истошным голосом «гооооол»! Потом он заболел. И все чаще лежал на диване без движения и тихо беззлобно поругивался. В доме стали появляться люди в белых халатах. Они то увозили мужчину, то привозили. Однажды утром он сказал: «вот, кажется, и все». На следующий день он ушел и больше не вернулся.

В квартире появились незнакомые люди, и стол опять куда-то повезли. На этот раз уже совсем одного. Поставили в большой комнате. Накрыли чем-то теплым, пахнущим яблоками и соломой. В дороге потерялись внутренние ножки, и середину столешницы подперли железным бидоном. Немолодая хозяйка постоянно что-то делала: то возле печки, то в огороде. А вечерами под пироги с чаем любила заводить свою любимую «Нiч яка мiсячна».

Сначала было весело и людно. Но что-то постоянно гремело, будто гроза. Стол испугался своих догадок. Неужели опять? Однажды так громыхнуло, что в окнах треснули стекла. Постепенно людей в доме становилось все меньше и меньше. И вскоре осталась только женщина.

Со стола исчезли пахучие пирожки. Их сменили коробочки с таблетками и ампулами, бинты и шприцы. К женщине часто приходили за помощью. Она тут же поднимала на печку-буржуйку заготовленную кастрюлю с водой и начинала со стола выбирать нужные ампулы и пузырьки, ласково приговаривая: «сейчас-сейчас, потерпи, дружочек».

Наступила зима. И стало холодно. Неимоверно холодно. Об этом каждый день напоминала хозяйка, когда с трудом влезала на табуретку подправлять на окнах отклеившиеся полоски намыленной газетной бумаги. Потом она смывала с рук типографскую краску, ставила железную кружку с водой на печку и ждала, когда закипит. Бросив в кипяток щепотку чая, она подсаживалась к столу и чуть слышно спрашивала, поглаживая шрам на столешнице: «Когда же все это закончится? Когда…». При свете керосиновой лампы она бережно перебирала фотографии и тихо плакала. Подбросив в огонь остатки угля, взяла лежащий на полу колун и наколола щепок от последнего промерзлого полена для печки, чтобы та за ночь не остыла. Спать легла тут же на раскладушке под привычную колыбельную канонады.

* * *

Он должен. Он сможет. Все! Пора! Она сама этого никогда не сделает. Это же не просто память, это же…целая эпоха!

Собравшись с духом, он налег всей тяжестью на травмированную ножку и подломил ее. Корпус качнулся и с тихим хрустом медленно осел.

Утром женщина горестно всплеснула руками: «Как же так? Более века простоял, а тут…».

Она присела на пол возле поверженного великана и беззвучно заплакала. Машинально подобрала мелкие обломки, подбросила в печку. Огонь неторопливо лизнул добычу.

Женщина смотрела остановившимся взглядом, как короткие языки пламени медленно возрождались к жизни из светящихся угольков, похожих на желтые тигриные глаза.