Переполненное уличное кафе в жаркий день — норма. Все живое пытается найти тень. А тень с прохладительными напитками — просто спасение.

Парень с двумя бокалами холодного пива быстро отыскал взглядом свободный стул за столиком, где сидел разморенный зноем старик.

— Не помешаю? — коротко спросил парень

— Присаживайся, — вяло ответил тот.

Молодой человек залпом выпил первый бокал и огляделся по сторонам. Не сложно было заметить — что-то его гложет, и это не жара.

Он украдкой взглянул на старика. В общем-то, стариком соседа по столику назвать было бы неправильно — так, первое впечатление. Седой — да; сутулый — в жару и не так ссутулишься. Одет просто; по всему видно — этот вопрос его волнует меньше всего.

— Какие грустные глаза, при такой-то молодости, — первым начал разговор седой мужчина.

Парень поднял на него смелый взгляд.

— Тебя как зовут, грустный? — продолжил тот.

— Вадим.

— И что же тебя так опечалило, Вадим?

Вадим снова посмотрел на навязчивого собеседника и отвел взгляд в сторону:

— Так, — нехотя начал он, — был на выставке. Хотел прийти к открытию, но опоздал. Явился, что называется, под занавес.

— Что, стоящая выставка? — прищурив глаза, спросил сосед по столику.

— Для кого как, — не очень учтиво ответил Вадим. — Лично для меня — больше, чем стоящая. Друзья мне говорили, что я должен увидеть это.

— Позволь угадать, — перебил его мужчина, — ты художник?

— Теперь не знаю, — ответил Вадим тоном полным порыва отмщения себе самому, а за что — уже неважно.

— Что так? — не переставал интересоваться сосед по столику.

— Думал, что я художник, — в его голосе появились эмоции, — а сегодня выяснилось, что это было самомнение. Все чепуха… дым, а может уже пепел.

— Да за что ж ты так себя?

— Там, в галерее, — продолжал Вадим уже с азартом, — сейчас выставлены работы гениального автора! Мастера! Все, что он изображает, имеет сложную, я бы сказал, анатомию его многогранного мира.

— О, как, — с любопытством глядя на молодого собеседника, сказал мужчина.

— Да вы посмотрели бы. Это заметит даже далекий от искусства человек. И ребенок ощутит в этих работах присутствие преимущества над всем.

Вадим эмоционально описывал свои впечатления от увиденного. Он разгорячился, как окружающий кафе июльский день. А седой мужчина с легким вниманием слушал его, попивая из своего бокала.

— Значит, тебе понравилось? — подытожил он, скорее для себя.

— Не то слово, — ответил, не скрывая своего восхищения Вадим. — Если хотите, могу провести, показать.

— Да нет, — ответил тот, — я это уже видел, — и в его взгляде появилась тень грусти, дополненная ироничной ухмылкой.

— Зря, — заявил Вадим. — Посмотреть эти произведения никогда не будет лишним.

— И такое может быть, — ответил седой мужчина. — Только скажи, пожалуйста, что тебя из всей той экспозиции так огорчило?

— То, что я так никогда не смогу, — отчеканил он.

— А зачем тебе — так?

— Это гениально. Это современно. Востребовано.

— То есть — конъектурно, хочешь сказать?

— Может и так, — ответил Вадим, — но это только подтверждает, что мастерство этого автора так значимо сейчас для людей.

— Потребителей, — поправил его мужчина.

— Я бы так это не назвал, — сказал Вадим. — Хлеб мы тоже потребляем, но без него никак. Пусть банальный пример, зато нагляднее некуда. В прочем, можете отзываться на этот счет как угодно: от этого ни талант автора, ни его мастерство меньше не станут.

— Спасибо, спасибо, — с той же ухмылкой проговорил седоволосый собеседник.

Вадима пронзила мысль, что он взболтнул чего-то лишнего.

— Так это вы? — робко спросил он.

— Да, дорогой, — небрежно ответил тот.

Вадим изменился в лице. Он не мог определиться: сидеть ему или встать? Если встать, то зачем? Если сидеть — как вести себя дальше?

— Не волнуйся, — сказал художник, угадав мысли молодого поклонника своего таланта. — Ты очень юн.

— Мне скоро тридцать, — попытался возразить Вадим.

— А точнее?

— Двадцать четыре.

Художник искренне рассмеялся.

— Ты еще невообразимо юн, — повторился он. — Я не относил это к твоему возрасту. Но, видно, все является совокупностью.

Он покрутил в руке опустошенный бокал и попросил плеснуть в него еще немного прохладительного спасения — так он назвал пиво, обращаясь к официанту.

— А я сам брал бокалы, — сказал Вадим, обратив внимание на обслуживание в летнем кафе.

— Это не есть неправильно, — ответил художник. — С одной стороны — тебе невтерпеж, с другой — есть к чему стремиться.

— В каком смысле? — удивился Вадим.

— В самом обычном — житейском. Я здесь давно завсегдатай: много лет. Меня уже стены этих домов запомнили настолько, что узнают из всех даже с головы до ног укутанного в плащ.

— А-а, — понимающе отреагировал начинающий художник.

— Каких-нибудь выставок пятнадцать-двадцать, — продолжал тот, — и ты тоже сможешь просто сидеть, а тебе — просто будут приносить, даже если ты ничего не заказываешь. Главное, чтоб это были приношения, а не подаяния. Вот для этого и нужно трудиться. Это уже будет называться тем самым моментом, когда хорошо откормленный тобою талант, как благодарный сын, начинает кормить тебя. И никогда не слушай бред, вроде того, что художник должен быть голодным. Че-пу-ха! — сказав это слово, мужчина засмеялся. — Главное — быть художником.

В этот момент ему официант принес большой бокал пива.

— Ну, просил же неполный, — раздосадовался он, — я свою норму уже выпил. Впрочем, спасибо.

Он предложил Вадиму разделить с ним этот бокал. Тому за счастье было вообще находиться рядом с этим человеком — он ничего не ответил; просто не знал, что сказать и как стоило отреагировать на предложение.

Не дожидаясь ответа, художник разделил объем своего бокала поровну, больше не задавая вопросов.

— А теперь о главном, — сказал он, сделав глоток. — Никогда не изменяй себе! Ты не такой, каким должен, или хочешь быть. Ты такой — какой есть. В тебе то содержание, которое можешь показать ты, и только ты. Причем показать таким, каким его видишь ты, а не каким это хотят увидеть у тебя. Тебе дано то, что только ты можешь прочувствовать. А перекликнется ли оно с другими — пусть это тебя не беспокоит. Найдется с кем перекликнуться — перекликнется. Совершенствуй только себя. Теперь я это могу говорить уверенно. Пойми, что ты никогда не сможешь сказать миру о чем-то так, как это сделаю я, точно так же как и я не в силах сказать твое. Мало ли кто, что, где и как выразил? Это все — общая беседа, и ты можешь в нее вставить свое слово. Свое! Понимаешь? И если его услышат собеседники — ты полноправно можешь дальше говорить во весь голос. Но сначала научись говорить о своем и по-своему.

Вадима будто загипнотизировали. Он благоговейно ловил каждое слово собеседника, а когда тот прервал свою речь, чтоб сделать очередной глоток, робко спросил:

— А ваша картина в углу, справа — вся такая теплая и грустная?..

— Это осень, милый друг… просто осень.

Седой художник встал из-за стола, достал из сумки сложенную панаму стиля «сафари», надел ее и, обернувшись к Вадиму сказал:

— Заходи ко мне в мастерскую, если обещаешь не стать мной.