Восьмилетняя Лялька стояла у калитки, прижимая к груди куклу, и смотрела вслед родителям. Сегодня суббота. Родители отправились за покупками и строго-настрого наказали Ляльке от дома далеко не уходить. Впрочем, «далеко» — это значило не уходить с улицы. Улица была короткой, и всё на ней было «близко».

Майский денёк выдался солнечным и ласковым, и вся уличная детвора высыпала на свежий воздух. Мальчишки постарше гоняли в футбол на пустыре, примыкавшем к улице с одной стороны, ребятня помладше кучковалась на самой улице, переходя от дома к дому. Пацаны или скакали друг через друга, или катались на самокатах, девочки играли в «дочки-матери», или прыгали через скакалку.

Голос старьёвщика Лялька услышала, когда он только показался на конце улицы. «Старая одежда, тряпьё, бумага, кастрюли, кости», — протяжно зазывал старьёвщик. Перед Лялькиными глазами возникло видение яркого, разноцветного, упругого мячика на резинке. Приобрести такой мячик можно было только у старьёвщика за кучу тряпья, связку макулатуры, мешок костей или несколько старых дырявых кастрюль. Ничего подобного у Ляльки не было. Семья Лялькина жила довольно скромно, старые вещи перешивались, перелицовывались, прохудившиеся кастрюли отец паял, лудил сам, а ненужная бумага шла на растопку печки. Про кости и говорить нечего: мясо покупалось раз в неделю на рынке, костей в нём было очень мало, да и те сидящий в конуре Шарик сгрызал без остатка.

Образ яркого мячика неотступно стоял пред Лялькиными глазами. Иметь его было её самой заветной мечтой. Лялька метнулась в дом и решительно распахнула двери шифоньера. Вот здесь-то она обязательно что-нибудь найдёт. Голос старьёвщика, доносящийся с улицы через открытые окна, подгонял, торопил. Роясь в вещах, Лялька, как наяву, услышала мамин голос: «Ой, Володя, брюки-то совсем износились, уже и выходить в них неприлично». Вот то, что нужно, старые папины брюки. Лялька отложила их в сторону. Продолжая поиски, она наткнулась на мамину меховую горжетку, траченую молью. Лялька представила, как мама будет сидеть, сгорбившись под старенькой настольной лампой поздним вечером, и ремонтировать эту горжетку. И ей стало так жалко маму, что даже слёзы выступили. «Нет, — решила Лялька, — нечего мамочке глаза портить, лучше я эту старьёвщику отдам, а папа маме на день рождения новую подарит». Горжетка была присоединена к брюкам. Оглядев добычу, Лялька поняла, что мячика ей, всё-таки, не видать, добыча была невелика. И тут Лялькин взгляд зацепился за её собственное зимнее пальто. Пальто было крепким, добротным, с цигейковым воротником и на ветошь никак не тянуло, но Лялька логично рассудила, что сейчас май, впереди лето, до зимы далеко, и пальто ей в ближайшее время совсем не понадобится. А до зимы она, Лялька, обязательно вырастет, и пальто ей будет мало. И вообще, родители, при условии, что она будет себя хорошо вести, обещали к зиме купить ей шубку, как у соседки Ксюши. Пальто было решительно присоединено к остальным отложенным вещам, и Лялька, схватив их в охапку, рванула из дома.

Старьёвщик был ещё на улице. Его старая кобыла смирно стояла, опустив голову и закрыв глаза. На подводе громоздились огромные мешки, в которые он складывал принесённые гражданами отходы. Лялька, задыхаясь от бега и волнения, протянула ему вещи. Мужик посмотрел на вещи, потом с недоверием на Ляльку. «А мамка не заругает?», — спросил он. «Не-а, — честно глядя в его прищуренные глаза, — выпалила девочка, — они ненужные». «Ну, ну, — насмешливо проговорил старьёвщик, — чего хочешь?» «Мячик» — с замиранием сердца охрипшим голосом произнесла Лялька.

В первые минуты она никак не могла поверить, что у неё в руках такое сокровище. Потом она забыла про всё на свете и носилась с мячиком по улице, смеясь от радости. У неё было целых два часа огромного безоблачного счастья.

Через два часа вернулись родители…