Николай Алексеевич Головкин. Прозаик, поэт, публицист. Родился 4 ноября 1954 года в Ашхабаде (Туркмения) в семье потомственных москвичей. В 1977 году окончил факультет русской филологии Туркменского государственного университета имени А.М. Горького. Литературной деятельностью занимается с 1968 года. Член Союза писателей России. Живёт в Москве и Дмитрове.

110  лет со дня рождения русского поэта и переводчика
с восточных языков Арсения Александровича Тарковского (1907-1989)

У недавно почившего Евгения Евтушенко есть такие строки:

Поэт в России – больше, чем поэт.

В ней суждено поэтами рождаться

лишь тем, в ком бродит гордый дух гражданства,

кому уюта нет, покоя нет...

(Молитва перед поэмой, 1964)

Именно таким был и Арсений Александрович Тарковский, к которому с полным правом можно отнести эти строки.

Для меня он  – «больше, чем поэт»!

Больше, чем русский поэт, наследник традиций Серебряного века, сторонник классического стиля в русской поэзии, чьи стихи высоко ценили Марина Цветаева и Анна Ахматова.

Арсений Тарковский для меня и поэт – евразиец, сблизивший народы Советского Союза благодаря своему искусству перевода, унаследованному, очевидно у отца,  который, как явствует из биографии Арсения Александровича, «помимо занятий журналистикой, писал стихи, рассказы и переводил для себя Данте, Джакомо Леопарди, Виктора Гюго и других поэтов».

И такое отношение у меня к мастеру слова с детства и юности.

***

Мой родной Ашхабад, каким я его помню и люблю, — был всегда городом евразийским, а не сугубо восточным.

Я родился здесь в 1954-м, через 9 лет после войны и через 6 — после трагического землетрясения 1948 года, в результате которого погибло около 200 тысяч человек, а туркменская столица – город-сад у подножья Копет-Дага – неумолимой стихией была практически полностью стёрта с лица земли.

Но мало было возродить наш любимый город, что и было сделано с помощью всех республик СССР. Нужно было вернуть ему почётный статус центра высокой культуры, каким он был и до революции административным центром Закаспийской области Туркестана и всегда в советское время.

Культурная палитра столицы была богатой и разнообразной – и национальная культура, и русская, и всех народов СССР во всех её аспектах: литература, изобразительное и музыкальное искусство, театр, кино, народное творчество…

Ашхабад вновь стал и одним из самых читающих в Советском Союзе.

Тогда, в детстве и юности, наряду с русской и европейской классикой я впервые прочитал Константина Паустовского и Валентина Распутина, Фёдора Абрамова и Фазиля Искандера, Николая Рубцова и Евгения Евтушенко, Чингиза Айтматова и Олжаса Сулейменова …

Тогда в мою жизнь и вошёл, заняв прочное место, Арсений Тарковский – сначала как переводчик туркменской поэзии, потом как переводчик поэзии народов СССР, а затем и как самобытный поэт-философ.

Его путь в литературу начинался до Великой Отечественной. 27 февраля 1940 года на заседании Президиума Союза писателей СССР Марк Тарловский рекомендовал его как мастера перевода, перечислив такие работы — переводы киргизской поэзии, грузинских народных песен, туркменского поэта Кемине… По этой рекомендации Тарковский был принят в союз писателей СССР.

«Для поколений 60-х, 70-х, 80-х гг. Арсений Тарковский был культовой фигурой,— отмечает кандидат филологических наук Маргарита Черненко, доцент кафедры филологии Кировоградского Национального университета театра, кино, телевидения имени И.К.Карпенка-Карого (бывший Елизаветград Херсонской губернии — родной город поэта!). — Благодаря титаническому переводческому труду, помогавшему читателю знакомиться с поэзией Востока, он стал одним из немногих, кто укрепил и обогатил диалог между культурами.

Его поэзия диалогична — не только по форме, но и по внутреннему принципу. В стихах перекликаются, беседуют целые исторические эпохи. Он смотрит как бы «двойным зрением», видит историю и глазами современника, и глазами воображаемого предка-«историка». Чувство историзма — это не только проникновение в глубь веков, но и дар прорицания».

***

«Дорогу осилит идущий!» – гласит мудрая восточная поговорка. И Арсений Тарковский шёл и шёл по избранной в жизни стезе, несмотря на превратности судьбы. Издательства не печатали его книги, но он писал и писал стихи «в стол».

Дебютировав лишь в 55, в 1962-м, в годы хрущёвской «оттепели», когда в издательстве «Советский писатель» вышла его первая книга «Перед снегом», оцененная Ахматовой как «драгоценный подарок современному читателю».

«Этот новый голос в русской поэзии, –  писала Анна Андреевна, –  будет звучать долго. Огромные пласты чувствуются в стихах книги… О стихах Тарковского будут много думать и много писать».

Так совпало, что в том же году на экраны вышел фильм его сына кинорежиссёра Андрея Тарковского «Иваново детство», где, предваряя дальнейшее сотрудничество отца и сына в кино, прозвучало стихотворение «Иванова ива» Арсения Тарковского в авторском исполнении:

Иван до войны проходил у ручья,

Где выросла ива неведома чья.

Не знали, зачем на ручей налегла,

А это Иванова ива была.

В своей плащ-палатке, убитый в бою,

Иван возвратился под иву свою.

Иванова ива,

Иванова ива,

Как белая лодка, плывёт по ручью.

Фильм «Иваново детство», который по заглавию перекликается с этим коротким пронзительным стихотворением,  получил Гран-при Венецианского международного кинофестиваля.

Кино в Ашхабаде любили и ценили не меньше, чем хорошие книги. Поэтому первая книга Арсения Александровича, которую он так ждал, и для меня, и для многих моих земляков оказалась несколько в тени.

Отец оказался в тени ставшего в одночасье знаменитым сына. Многие устремились, конечно, не в книжные магазины и библиотеки, а в кинотеатры. Лишь избранные тогда, кто был старше меня и имел уже определённый литературный вкус, прочитали тогда у нас, в Ашхабаде, столь «жданную» ими книгу.

«Мой отец, конечно, сегодня — самый большой русский поэт, — говорил Андрей Тарковский. — Вне всяких сомнений. С огромным духовным зарядом. Поэт, для которого самое важное — его внутренняя духовная концепция жизни. Он никогда не писал ничего, чтобы прославиться».

Стихотворения Арсения Тарковского стали важной смысловой и высокохудожественной частью и в фильмах Андрея Тарковского «Сталкер», «Солярис», «Ностальгия»…

Так, в «Зеркале» Арсений Александрович читает стихотворение «Первые свидания». И, наверное, когда слышишь только одно это стихотворение по-настоящему ощущаешь всё волшебство поэзии Арсения Тарковского:

Свиданий наших каждое мгновенье

Мы праздновали, как богоявленье,

Одни на целом свете. Ты была

Смелей и легче птичьего крыла,

По лестнице, как головокруженье,

Через ступень сбегала и вела

Сквозь влажную сирень в свои владенья

С той стороны зеркального стекла.

Когда настала ночь, была мне милость

Дарована, алтарные врата

Отворены, и в темноте светилась

И медленно клонилась нагота,

И, просыпаясь: «Будь благословенна!» —

Я говорил и знал, что дерзновенно

Мое благословенье: ты спала,

И тронуть веки синевой вселенной

К тебе сирень тянулась со стола,

И синевою тронутые веки

Спокойны были, и рука тепла.

А в хрустале пульсировали реки,

Дымились горы, брезжили моря,

И ты держала сферу на ладони

Хрустальную, и ты спала на троне,

И — Боже правый! — ты была моя.

Ты пробудилась и преобразила

Вседневный человеческий словарь,

И речь по горло полнозвучной силой

Наполнилась, и слово ты раскрыло

Свой новый смысл и означало: царь.

На свете всё преобразилось, даже

Простые вещи — таз кувшин, — когда

Стояла между нами, как на страже,

Слоистая и твёрдая вода.

Нас повело неведомо куда.

Пред нами расступались, как миражи,

Построенные чудом города,

Сама ложилась мята нам под ноги,

И птицам с нами было по дороге,

И рыбы подымались по реке,

И небо развернулось пред глазами...

Когда судьба по следу шла за нами,

Как сумасшедший с бритвою в руке.

***

Итак, Арсений Тарковский продолжал оставаться для меня в школе, в начале 60-х, ещё больше переводчиком, чем поэтом.

А он, как  легендарная бессмертная птица Симург, гнездящаяся в ветвях Древа Познания, устремившаяся в Вечность благодаря двум мощным крылам, был в равной степени и тем, и другим.

Это я стал осознавать, когда учился в 1972-1977 годах на факультете русской филологии Туркменского университета имени Горького (ныне – Махтумкули).

Тогда, запоем прочитав его книги стихов – и первую «Перед снегом», и последующие «Земле — земное» (1966), «Вестник» (1969) – я неожиданно для себя проник в космические глубины поэзии Арсения Тарковского. Во многие его строки вчитывался, осмысливая их, по многу раз. Например, памятны такие:

Я ветвь меньшая от ствола России,

Я плоть её, и до листвы моей

Доходят жилы влажные, стальные,

Льняные, кровяные, костяные,

Прямые продолжения корней…

(Словарь, 1963).

В 1967 году к своему 60-летию Арсений Александрович написал знаменитое «Вот и лето прошло…». Это стихотворение было опубликовано в 1969 году в поэтической книге «Вестник», в которой были собраны стихотворения 1966–1971 годов.

«Вот и лето прошло…» (или хотя бы начальные строки!) известно сегодня всем. Стихотворение неоднократно было положено на музыку. Их читает герой фильма Андрея Тарковского «Сталкер» (Александр Кайдановский).

***

В университете параллельно со стихами Арсения Александровича, читаемыми мной, как говорится, для души, я познакомился в специальном курсе литератур народов СССР и с его переводами. Вновь читал его переводы стихов великого туркменского поэта Махтумкули, туркменских поэтов – сатирика Кемине и лирика Молланепеса.

А имена многих поэтов – из классической и современной поэзии Армении, Грузии и Азербайджана, Киргизии, народов Северного Кавказа (Дагестана, Ингушетии и Чечни), а также каракалпакскую эпическую поэму Кырк кыз («Сорок девушек»)  – благодаря блестящим переводам Арсения Тарковского, осуществлённым в 30-е – 60-е годы,  – я открывал тогда для себя впервые.

Написанные в разные эпохи, эти стихи волнуют и сегодня:

Был в горах, с вершины видал

Мир, припавший к дальним отрогам,

На груди светила держал,

Как пророк, беседовал с богом.

Мысль о благе мира была

Для души единственной мерой,

Жизнь и смерть во имя его

Были правдой моей и верой.

А теперь я спускаюсь вниз.

Тьма глотает меня в ущелье,

Злые думы с душой сплелись,

Сирым разумом завладели.

Сверху вниз брести наугад

Горе мне! как тяжко и томно...

Слезы не исцелят меня

На равнине этой бездомной.

О, зачем я себя обрёк

На погибель без воздаянья

И сошёл с горы? Чтобы стать

Тщетной жертвой? Чашей страданья?

 (Важа Пшавела /1861-1915/. Был в горах)

* * *

И для меня прервётся путь земной,

Когда-нибудь глаза и мне закроют,

Забудут песни, сложенные мной,

И в землю плодородную зароют.

И так же будет солнце бытия

Для нив и рощ творить благодеянья,

И не поверит даже мать моя

В недолгое моё существованье.

И каждая простится мне вина,

И я сольюсь, растаяв легким дымом,

С преданием, как наши времена

Величественным и неповторимым.

(Егише Чаренц /1897-1937/. И для меня прервется путь земной)

… Познакомился я в университете и с творчеством «крестных отцов» Арсения Александровича – Георгия Шенгели и Марка Тарловского, хорошо известными у нас, в Туркмении, по переводам туркменских поэтов.

Тарковский начал заниматься художественными переводами с 1933 года. К переводческому делу его привлек Георгий Шенгели, работавший тогда в Отделе литературы народов СССР Государственного литературного издательства.

В 1934 году вышел в свет первый отдельный сборник переводов Арсения Тарковского – переводы туркменского поэта-сатирика Кемине.

В 1939 или 1940 годах Тарковский познакомился и сблизился с вернувшейся из эмиграции Мариной Цветаевой. Она высоко оценила переводы Кемине (а потом и стихи Тарковского!)

Перед своей трагической гибелью, как выяснилось лишь много лет спустя, Цветаева именно Тарковскому посвятила своё последнее стихотворение.

***

Обращаясь более подробно к послевоенному времени, подчеркну, что Тарковский был уже тогда маститым переводчиком.

В 1946—1947-м годах он жил в Ашхабаде, работая над переводами классика туркменской литературы Махтумкули Фраги (1724-1807).

А спустя годы, в 1971-м, Тарковскому за эти переводы, считающимися лучшими, была присуждена Государственная премия Туркменской ССР имени Махтумкули.

«…Арсений Тарковский, — отмечает действительный член Академии фундаментальных наук Хайдар Низииминдинов,  — … жил в Ашхабаде, буквально впитав в себя ту атмосферу восточного уклада жизни, напоенного ветрами жарких пустынь и ароматами восточного базара, обжигающего солнца и влажной прохлады горной тени и водопадов. Только окунувшись всей душой в схожую реальность, буквально слившись с туркменским гением ВО ВРЕМЕНИ и ПРОСТРАНСТВЕ, русский поэт и переводчик смог приблизиться сам и дать нам ПОСТИЖЕНИЕ в удивительные мысли-формы гениального сына туркменского народа, выразителя национального туркменского духа в художественном слове».

Вот ставший уже классическим его перевод одного из самых известных стихотворений великого туркменского поэта:

Овеяна ширь от хазарских зыбей

До глади Джейхуна ветрами Туркмении.

Блаженство очей моих, роза полей, —

Поток, порождённый горами Туркмении!

И тень, и прохлада в туркменских садах:

И неры и майи пасутся в степях;

Рейхан расцветает в охряных песках;

Луга изобильны цветами Туркмении.

В зелёном ли, алом ли пери пройдёт, –

В лицо благовонною амброй пахнёт.

Возглавлен дружнейшими мудрый народ,

Гордится земля сыновьями Туркмении.

Душа Гёроглы в его братьях жива:

Взгляните, друзья, на туркменского льва:

Пощады не ищет его голова,

Когда он встаёт пред врагами Туркмении.

Единой семьёю живут племена,

Для тоя растелена скатерть одна,

Высокая доля отчизне дана,

И тает гранит пред войсками Туркмении.

Посмотрит на гору во гневе джигит –

Робеет гора и рубином горит.

Не воды, а мёд в половодье бурлит,

И влага – в союзе с полями Туркмении.

Туркмена врасплох не застигнет война;

Былую нужду позабудет страна;

Здесь розы не вянут – из них ни одна

Не ропщет в разлуке с певцами Туркмении.

Здесь братство – обычай, и дружба – закон

Для славных родов и могучих племён,

И если на битву народ ополчён,

Трепещут враги пред сынами Туркмении.

Куда бы дороги туркмен ни вели,

Расступятся горные кряжи земли.

Потомкам запомнится Махтумкули,

Поистине станет устами Туркмении.

(Будущее Туркмении)

Или вот ещё – памятное:

Я на родине ханом был,

Для султанов султаном был,

Для несчастных Лукманом был.

Одеянием рдяным был,

Жизнью был, океаном был —

Жалким странником ныне стал.

Для слепого я зреньем был,

Для немого реченьем был,

Дум народных кипеньем был.

Душ влюблённых гореньем был,

Пеньем был, угощеньем был —

Нищим я на чужбине стал.

Я, Фраги, ятаганом был,

Я червонным чеканом был,

Рощ небесных рейханом был,

Над горами туманом был,

Был счастливым, желанным был,

Был дворцом — и пустыней стал.

(Изгнанник)

***

А вот, что вспоминает поэт-переводчик Михаил Синельников, друживший с Тарковским многие годы:

«…Существует известное и прекрасное стихотворение Тарковского «Переводчик»:

Шах с бараньей мордой – на троне.

Самарканд – на шахской ладони.

У подножья – лиса в чалме

С тысячью двустиший в уме.

Розы сахариной породы,

Соловьиная пахлава,

Ах, восточные переводы,

Как болит от вас голова.

Полуголый палач в застенке

Воду пьёт и таращит зенки.

Всё равно. Мертвеца в рядно

Зашивают, пока темно.

Спи без просыпу, царь природы,

Где твой меч и твои права?

Ах, восточные переводы,

Как болит от вас голова.

Да пребудет роза редифом,

Да царит над голодным тифом

И солёной паршой степей

Лунный выкормыш – соловей.

Для чего я лучшие годы

Продал за чужие слова?

Ах, восточные переводы,

Как болит от вас голова.

Зазубрил ли ты, переводчик,

Арифметику парных строчек?

Каково тебе по песку

Волочить старуху-тоску?

Ржа пустыни щепотью соды

Ни жива шипит, ни мертва.

Ах, восточные переводы,

Как болит от вас голова.

Стихотворение вызвало дружное негодование собратьев по цеху, их клятвы перед лицом многонациональной литературы, что они только и мечтали переводить поэзию братских народов, что рады и впредь служить «перевозчиками» (был такой немудреный каламбур). Словно бы не видели, что горькие слова эти – не только о странном ремесле, ставшем судьбой, что они, пожалуй, и не о переводах...».

Да, наверное, не о переводах.

Так о чём же?

Может, здесь зашифрована политика, и тогда шах у Тарковского – «отец всех народов»?!

На такие мысли может навести следующая «строка» в судьбе Тарковского.

В 1949 году, во время подготовки празднования 70-летия Сталина, члены ЦК ВКП(б), которым было известно, что Тарковский – один из лучших переводчиков в СССР, поручили ему выполнить переводы юношеских стихов Державного Поэта.

Сталин – опытный, закалённый политик, осознанно выбравший в юности не судьбу священника или литератора, а революционера, который, как он предполагал, может принести больше пользы простому народу, был и на сей раз решителен.

Узнав о щедром подарке, который готовили ему льстецы из его ближайшего окружения, Иосиф Виссарионович не одобрил идеи издания своих стихов. Поэтому через несколько месяцев работы, задолго до назначенного срока, и подстрочники, и уже готовые переводы были отозваны, а Тарковский обязывался сохранить всё в тайне.

Да, в судьбе, творческом наследии Арсения Александровича многое зашифровано, таинственно, ждёт «перевода».

***

Перечитываю переводы Арсения Александровича.

Перечитываю и его книги стихов – и те,  с которыми познакомился когда-то в университете, и все последующие: «Стихотворения» (1974), «Зимний день» (1980), «Избранное» (1982), «Стихи разных лет» (1983), «От юности до старости» (1987) и «Быть самим собой» (1987).

За последнюю свою книгу он был посмертно награждён Государственной премией СССР (1989).

Непростая судьба Арсения Тарковского в конечном счёте – это   триумф победителя, не дошедшего во время Великой Отечественной до Берлина (он служил военным корреспондентом, его стихи и статьи вдохновляли солдат). Ведь лишившийся из-за тяжелого ранения на фронте ноги, этот вроде бы немощный, но сильный духом человек дошёл в мирное время до самых глубин сердец читателей разных национальностей – и своими стихами, и своими переводами, за что к боевым наградам Арсения Александровича добавилась и награда за труд литературный – в  1977 году в связи с 70-летием поэта он был награждён орденом Дружбы народов.

И к нему можно отнести строки поэта-фронтовика Алексея Недогонова (1914—1948), обратившегося в поэме «Флаг над сельсоветом» к судьбам поколения, вернувшегося с фронта: «Из одного металла льют медаль за бой, медаль за труд…».

***

Поэт-евразиец, он сшивал пером, словно ткач иглой, огромное духовное пространство, разорванное, увы, в постсоветское время.

Сужается ареал распространения русского языка.

Латиница теснит кириллицу, словно подыгрывая и Западу с его НАТОвскими ракетами, направленными на нас, и пантюркистскому Востоку во главе с Турцией.

Пришло время нам, русским, по судьбе своим евразийцам собирать камни. Собирать вместе с другими народами, кому дороги наша некогда общая история и культурный диалог, продолжающийся столетиями.

Где ключ от двери в наше общее будущее?

Не художественные ли переводы, которые, словно семя, посеянные такими мастерами слова, как Тарковский, должны дать добрые всходы – в наших сердцах?!