Функционирует при финансовой поддержке Министерства цифрового развития, связи и массовых коммуникаций Российской Федерации

Лист региона моего

Надежда Юрьевна Низовкина.

Людям?
Или себе оставить?
Думала собака на сене.
Гыук (Е. Хамаганов), хокку на «Сайте бурятского народа»

Когда я узнала о внезапной смерти Евгения Хамаганова, после первого оцепенения меня кольнуло в новостях слово «регионалист»[1]. Ведь это мало. Слишком маленький титул для «ушедшего короля». Хотя каждый из заметных в истории персонажей живёт и умирает как актёр одной роли — все прочие забываются. Если человек занимался политикой, то для современников это перекрывает его занятия литературой, что же до самой политики, то из неё выхватывается одна маленькая тема, один короткий жест, другие отпадают. Уже очевидно, что для официальной бурятской историографии Хамаганов останется как парень под бурятским знаменем, харизматичный противник объединения округов... и всё.

У литературной критики есть две главные задачи. Первая из них — толкование текста как он есть. Объяснить его миссию, показать сюжетные взаимосвязи, художественные детали, которые предвещают события, нагнетают или мнимо успокаивают читательское внимание, вызвать бурные или смиренные чувства, показать социальный контекст, затронуть общественные, философские и психологические вопросы, которые могут ускользнуть от глаз, непривычных к междустрочному чтению, наконец, указать на литературных предшественников темы, языка… или на то, что таковых не обнаружено, и автор — абсолютный новатор.

Вторая же задача ориентирована как раз на автора. Поведать, что он за человек, измерить уровень его таланта по шкале нетленности, попытаться выяснить, удался ли ему собственный замысел, не замышлял ли он нечто большее (или меньшее), чем получилось на выходе? Но главное, если речь идёт о писателе-современнике критика, то последний так или иначе оценивает потенциал автора на будущее, воздействует на него, побуждая трудолюбие, честолюбие, совесть.Даже в самой сдержанной и нейтральной рецензии содержится ментальный толчок в спину автора: двигайся дальше! Меняйся или оставайся собой! Будь скромнее или напористей! Мы ждём, не почивай на лаврах…

Но как быть, если писатель — твой современник, но только что почивший, и не на лаврах, а в могиле? Если про него никак нельзя утешительно сказать, что он, в силу долголетия и многотомности, полностью реализовался и исполнил свой долг перед литературой? Если любая рецензия играет роль презентации новых имён, то какую роль играет рецензия на умершего — презентации гробовщика, а может, презентации мёртвых душ? Тем более, как быть, если публике и коллегам-литераторам вовсе не очевидно, что рассматриваемая личность — писатель? Если его привыкли совсем иначе воспринимать, в другом кругу общения, в других обстоятельствах и обязанностях?

Ведь это значит, что нужно начинать с того, чтобы ещё доказывать право на посмертное восхождение автора на Олимп, ещё объяснять, почему ты пишешь на него рецензию, а не краткую политическую заметку? Почему не пресс-релиз, некролог, да хотя бы лирическую эпитафию, если уж у тебя перо в одном месте? Почему рецензию на того, кого ни к чему уже не побудишь, кто уже не подаст никаких надежд, кто не оставил ни одного цельного, законченного произведения — и никогда уже не завершит свои замыслы, кто был всего лишь сетевым автором и модератором сайта, небрежно используя вместо салфеток поля форума?И которого давно заклеймили рабским и бессодержательным понятием «активист»?

Большинство знает, что Евгений Хамаганов был журналистом и участником некоторых политических мероприятий. Но, к сожалению, это закрывает от общества то обстоятельство, что он мог стать кем-то бо´льшим, если бы ему дали время до этого дожить. Политическая судьба всегда закрывает от общества писательскую судьбу.Литература — дело не самое скандальное, неоднозначное, поэтому оно остаётся на периферии шумных новостей. Это трагедия любого пишущего человека, который занят не только тихим кабинетным писанием. Человек с плакатом заслоняет в нашем общественном сознании человека с пером, за столом, так же как и шустрый корреспондент с фотоаппаратом заслоняет статую на постаменте книг.Принято считать: если человек борется, значит, он не мыслитель, и не успевает, и не способен философствовать, и голову свою он заранее об стенку разбил.

Мало кто задумывается о том, что жизнь автора, не признанного писателем, так же не заканчивается в момент смерти, это не смерть плакатного бойца, которую можно не заметить. Остаются небольшие стихотворные произведения, некоторые наработки для прозаических произведений, следы работы над правовыми документамине однодневного характера. Рецензент, который берётся за эту тему, может вызвать недоумение, но он предпринимает попытку воскрешения личности под новым брендом и в новом статусе.

Настоящая рецензия — это не презентация нового имени, а реконструкция посмертного, чуть было не потерянного имени. Учёные восстанавливают действительный облик императоров и фараонов, ханов и князей по осколкам черепа. Так разве это не увлекательная обязанность — восстановить возможный облик несостоявшегося писателя по осколкам его сетевого творчества, провести недостающие линии, как морщины на портрете юного героя?

Во всём, что было написано Хамагановым, в разных формах и на разных носителях, видны литературные замыслы, виден определённый потенциал для бурятской литературы. Но источники этих мыслей не таковы, чтобы по определению считаться литературными.

Вот на дворе 2009 год. Евгений переписывается с другими форумчанами на «Сайте бурятского народа» в рубрике «Буузын зугаа», самой легкомысленной рубрике сайта, куда «сбулькивают» все чересчур несерьёзные, перешедшие во «флуд» ветки дискуссий. Но именно благодаря «буузной» сохранилась ветка «Хокку бэттл», с которой можно нарвать много вкусных плодов — хокку Евгения Хамаганова. Впрочем, здесь его зовут Гыук (от слова «User»).Гыук плетёт свою творческую паутину. Он не сплёл нетленного полотна, ну что ж? Зато в эту тонкую сетевую паутину попалось немало мировоззренческих и проклятых вопросов!

Вот он пишет это своё:

Людям

Или себе оставить?

Думала собака на сене.

Что это такое, обычная шутка? Нет, это опять-таки постмодернистская ирония, которая в трёх словах задаёт вопрос: отдать людям свою душу, свой потенциал, свои возможности — или постараться ничего никому неотдавать?

Постараться всё оставить как-нибудь себе? Но если удержать всё при себе, то оно сгниёт. Может быть, лучше отдать, чтобы не сгнило, как сено под собакой.А всего лишь переписка в «бэттле», где каждый подхватывал предыдущую строчку — концовку хокку своего собеседника. Однако по этим крупицам мы можем восстановить, кем мог стать Гыук через десять лет. Два года до возраста Пушкина, допустим, не дожил. Но если бы Пушкин стоял с плакатом и махал флагом, возможно, мы бы и не запомнили, что был такой поэт Пушкин, а в лучшем случае упомянули бы его в учебнике истории как второстепенного бунтаря.

Рифма «борец — мудрец» не всплывает в коллективной памяти. А жаль, хорошее бы вышло хокку…

Эти малютки рождались небрежно и не претендовали на вечность. В ходе своеобразного творческого соревнования тронутые Музой форумчане подхватывали друг у друга последние строчки, как горячие буузы, и спешили выпить из них весь сок остроумия. Соединённые в одну подборку, цитаты Гыука, звучат как крошечная, но цельная постмодернистская поэма, с её особым ощущением оптимистичной безнадёжности. Вот такая восточная сетевая поэзия первого десятилетия третьего тысячелетия.

Его хокку, как и положено по жанру, уплотнены смыслами, хотя и не всегда по-восточному тонки. Они провиденциальны, в них ощущается предвидение собственной судьбы. (Разве Пушкин и Лермонтов не проявляли загадочный интерес к сюжетам на тему дуэли, как бы предвидя свою участь?).

Цветы на могиле

Безвестного программера

Обновлены до версии 2.0.

От этих строчек мороз по коже. Но весёлый сибирский морозец!Другое хокку тоже дышит провидением — будущих методов издевательства над оппозицией:

Зелёнки объелся.

Подохнуть б скорее,

Да брат был, мля, медик,

Да брат был, мля, медик,

Поставил три клизмы.

Привет, ватерклозет!

Напомним, зелёнка упоминается в 2009 году, когда обливать оной лица неугодных ещё не было принято. А вот и дальнейшее пародирование восточных мотивов, где божество сопрягается с сортиром:

Привет, ватерклозет!

Снаружи убого

В себя углубился,

В себя углубился,

Увы, Бодхичитты

Внутри не нашёл я.

Эти отрывочные японские трёхстишия на самом деле выглядят как небольшая поэма, как исповедь. Хамаганов пытается поиронизировать над общей затхлостью, не переходя к одиозному бичеванию, безусловно избегая плакатных обличений.

Победила дружба.

Чего ждать после такого набившего оскомину лозунга? А вот читателя поджидает неожиданность:

Тоскливо смотрю

Вослед бывшей любви.

Становится понятно, что победила не советская дружба, а «дружба-нелюбовь», «френдлента»! Это действительно постмодернизм в классическом хокку. И следующий привет, возможно, тоже от бывшей любви — женщины, изменчивой и многоязычной, как планета:

экватор красоты

эскалатор сознания

экскаватор мнений

А вот образец бытовой сатиры, но и в ней смыслы перетекают и видоизменяются на глазах, как текучие часы на картине Сальвадора Дали. То бутылка падает с пятого этажа, то уже на него волокутбакшиш экзаменатору (студенты больше пили, чем готовились к честной сдаче экзамена):

Бутылка в подмышке

Вниз соскользнула

Ведь пятый этаж!

Ведь пятый этаж!

Экзамен-халява

Заставил нас препод

Заставил нас препод

Рояль, мля, две тонны

Шопен-недоделок…

И, наконец, почти цифровые стихи-даты, прямые исторические параллели, строгая моральная дилемма, так не соответствующая образу бурятского рубаха-парня:

За проволокой бровей

Лик старой чеченки? Осетинки?

31.12.1994? 08.08.2008?

31.12.1994? 08.08.2008?

Две даты, две войны,

Два народа, два стандарта.

У него были прозаические отрывки на историческую тему. Если их собрать, вероятно, в них проснётся сюжет, но и при беглом охвате настроение в них почувствовать можно. Это тоже стремление через прошлое препарировать настоящее и попытаться дотянуться до будущего. Тем,что не успел, может быть, даже ценнее, чем то, что успел. Это и жизнь, и творчество — с открытым финалом, как в пьесе.

Разумеется, не только литературная сторона вопроса заставила меня взяться за критический анализ творчества именно этого автора. Я благодарна за то, что он поддержал меня, поддержал нашу борьбу за отмену статьи 282 Уголовного кодекса РФ, выступив тем самым за свободу слова. Для меня этого достаточно, чтобы вглядеться в его творчество как более значимое, чем творчество большинства титулованных литераторов.

Он не ограничился защитой своей родины: понял, что этого недостаточно. Понял, что жизнь, в том числе правовая жизнь, бросает всё новые и новые вызовы, всё новые законы и нормы наступают с той или с иной стороны на территорию его родины. Движимая этим, я говорю: он был не только этим. Он был мыслителем, художником слова, а уж что мы успели из этого увидеть, то увидели. Если проанализировать отрывки из постов, записок, личных и публичных писем, собрать свои устные воспоминания, этого будет достаточно, чтобы понять, кого мы потеряли в литературном плане и в общественном.

«Региона...лист...» Вслушиваюсь в звук этого скромного определения. И начинаю слышать: региона лист. Лист календаря, который сорвало временем? Лист из папки с номером дела? Что ж, если так, со словом можно и примириться. Этот лист действительно вырвали, как показания главного свидетеля, и моего свидетеля тоже. Мы чаще всего виделись по разные стороны фотоаппарата, где я пыталась ломать и строить ход истории, а он запечатлевал эти безумные попытки, выглядывая из-за колонны. Однажды мы встретились по разные стороны решётки. Возвращаясь в одиночную камеру, я садилась за остывшие кушанья, медленно пила холодный компот и вспоминала его лицо на суде.

Двуликая личность. На «Сайте бурятского народа» Гыук — он один; в реальности и даже в виртуальной полуреальности, на фейсбуке, под собственным именем — другой. Виртуальный боец холиваров Гыук был склонен к «невозбранной» матерщине и коротким, бесцеремонным изъявлениям своего неуважения. В виде же человека из плоти и крови это был совсем другой образ: довольно тонкие черты лица, негромкая, как бы всё время смущённая речь и, несмотря на высокий рост, несколько рыхлая фигура, похожая на мягкий диван, поставленный каким-то шутником на бок. Он был неравнодушен к красоте, к эстетике во всём: в словах, в дизайне сайта, в аватарах. Его собственный гардероб дышал пылью степей и топотом древних табунов. Стилизованные кожаные шлемы и шерстяные кольчуги лишь подчёркивали его физическую слабость. Трудно отыскать фигуру, в реальности наименее склонную к агрессии, но именно ему пришлось дважды столкнуться с физической агрессией. Теперь преждевременно опавший лист нашей истории, наш свидетель покоится с миром. И мы сами стали ближе к дверям гроба и забвения из-за смерти нашего современника.

Евгений Хамаганов был старше меня на четыре года, но на тот момент, когда у меня даже доступа к интернету не было, он уже был создателем уникального по тем временам сайта. А я(русскоязычный выходец из военного городка, мордовско-чувашских кровей) не знала ни бурятского языка, ни сетевого жаргона. Поначалу я считала, что слово «имхо» тоже бурятское, и долго пытала знакомых бурят об его значении. На тот момент я даже не могла оценить по достоинству борьбу против губернизации. Объединение нескольких субъектов федерации казалось мне не слишком кровавым событием по сравнению с войной в Чечне. А Гыука раздражали подобные сопоставления. Но живого человека Евгения они раздражать перестали. Думается, именно в реале, взаимно оценив живые, не-кровавые манеры, скромную устную речь и физическую безобидность, мы сумели разглядеть друг в друге не врагов, а после перейти к довольно рискованному сотрудничеству.

Гыук, выйдя в реал, был рад применить свои юридические познания в совместной подготовке петиций относительно скинхедов. Опять же мы обсуждали предложения по изменению некоторых норм УК РФ. В частности, намеревались инициировать ужесточение ответственности для должностных лиц следственных и судебных органов за заведомо ложную квалификацию таких нападений в качестве бытовых. (Кстати, похожая реформа сейчас могла бы очень пригодиться ему самому). Из нашего коллективного обращения Генеральному секретарю ООН:

«Мы обеспокоены тем, что правоохранительные органы г. Москва относят убийство БаираСамбуева к разряду бытовых, следуя негласной политике занижения официальной статистики преступлений на национальной почве…» (2009 г., «Сайт бурятского народа»).

Теперь это обращение на прежнем месте уже не найти. Нашу историю стирают, оставляя лишь внешне очевидные рамки вокруг стёртого портрета. Лишь где-то «в анналах» Москвы остались материалы съезда движения «Солидарность», на который мы совместно летали. Вспоминается, как наш рейс был задержан наполдня (ровно на столько мы опоздали на съезд). Когда салатного цвета лайнер наконец подогнали, Евгений со смехом выдал: «Наша братская могила…» Но ему суждено было прожить ещё семь лет.

Далеко не все темы сохранились на СБН, кое-что утекло на сторонние сайты. Само визуальное оформление СБН тоже упростилось, словно выцвели краски. Прежде каждый новый пост в цепочке темы был окрашен в свой оттенок цвета — жёлтого, зелёного, бирюзового… В интернете произошла своя урбанизация, своя вестернизация. Форумчане перебежали на фейсбук, а там уж точно не до цветов. (Даже в фейсбуке большинство фотографий порезано, дабы на них не мелькали крамольные наши связи). Пришлось и Гыуку сбросить свою таинственную личину и показать себя «просто» оппозиционным журналистом, а в последние два года — сельским жителем.

Сельская жизнь, как ни парадоксально, тоже сближает. Мне тоже довелось ею жить, сначала в Крымске и деревнях Туапсинского района, где я прожила почти год, занимаясь юридическими делами пострадавших от наводнения. Так и Хамаганов переехал в родное село ОбусаУсть-Ордынского автономного округа, чтобы отдохнуть от общественных перипетий. И вот уже от него последовали репортажи о холодных зимних сортирах и нетопленных с утра печах, о замерзающей моче и деревенеющих руках с охапкой деревянных поленьев: «Только наш человек может в -30 зайти в деревянный сортир и сидеть в мобильном».И, в отличии от лексики, я полностью одобряла подобную тематику. Большинству жителей XXI до сих пор сложно осознать, что не все шагнули в этот век одинаково комфортно и в ногу. Кому-то и в сортир до сих пор шагать суждено:

Выйду на улицу, гляну на село

И ссу быстрее, пока не замело.

Выйду на улицу, бегом в магазин —
Водка паленая, да хоть не бензин.

Где-то очень глубоко утопленная в пиве совесть: «У Гоголя были "Мертвые души", а у нас — души на час». Афористичныеодностишия: «Меня забанилЧепик. Я в печали».

Загадочная вплоть до последней строки сатирическая баллада (или былина?):

Жил да был человек обычный.
Не сказать плохой, но и не отличный.
Ходил в шапке обычной, вышедшей из моды.
Вспоминая обычные 90-е годы –
Зашел человек в обычную закуску.
Так как денег в кармане было негусто.
Взял обычного пива бокал.
И на обычном стуле, присев, подремал.
Казалось обычное дело, со всяким бывало...
Но не с обычным депутатом Хурала...

(Фейсбук, 2016-2017гг.)

В последний год он начал исторический роман о временах процветания бурят-монгольского воинства. Эти разрозненные черновики ещё нуждаются в сборе и литературной обработке.

В 2012 году на литературном сетевом ресурсе «Проза.ру» были размещены два его произведения — трагическая миниатюра «Полина» и рассказ в жанре «ироническая проза» с характерным названием «Дауншифтер». В первом рассказе коротко, протокольно описано преступление благополучной замужней женщины, которая убила своего новорожденного ребёнка. Муж выдаёт её полиции, разводится с ней заочно, а после отбытого срока встречает у выхода из колонии — любимую мать и ненавистную убийцусвоей дочери:

«Если бы мне кто сказал десять лет назад.

Что моя дерзкая заводная красавица — звезда курса.

Станет вот этим.

Я бы за такие слова язык отрезал».

Бывший муж привозит её в дом, чтобы она могла отдохнуть от ужасов заключения:

«Я вытащил кастрюлю, поставил воду, включил чайник.

Она не смотрела мне в глаза.

Я же пытался выхватить ее взгляд, как снайпер выискивает цель.

Она ела пельмени.

Поначалу с длинными паузами, потом ложки пошли все чаще».

Муж пытается понять причину её поступка, и она признаётся, что он не был отцом девочки. Отцом был неизвестный уличный насильник. Она умолчала об изнасиловании, хотела уберечь мужа от этой новости, справиться сама с постигшей бедой, она всю беременность скрывала случившееся. Из бережности, из гордости. Но не вынесла рождения дочери отвратительного преступника. Гордость не позволила ей и на суде рассказать мотивы детоубийства, и за свою гордость она снова поплатилась. Выслушав эту короткую исповедь, муж оценил её твёрдость по достоинству и простил.

В рассказе «Дауншифтер» сквозит автобиографичность. Герой тоже перебрался в деревню, чтобы убежать от бездуховной урбанизации к земле предков, к истокам бытия:

«— Откажись, прежде всего, от пидорскихайпадов, айфонов, и прочеймутотрени.

— Комп выкинь, и в энторнет не заходи».

Но недолгим был его покой: в село провели «энторнет», хотя работы и денег не прибавилось:«Весной в деревне начались необратимые перемены. Началось все с того, что на господствующей высоте близ дома деда Пахома вырос господствующий архитектурный объект деревни — бело-красная (или сине-зеленая, а может желто-черная) стрела оператора мобильной связи».

Здесь видится ироническое переосмысление «деревенской прозы», что-то от распутинского «Прощания с Матёрой». Но вроде бы никто деревню не сжигает, не затопляет. Она лишь очень двусмысленно меняется, теряя свою пасторальную невинность, но не обретая социального благополучия:

«Эй, как ты там, деревенька моя, подсолнухи, огурчики-помидорчики, молоко из алюминиевого ведра, лепешки коровьи, сенцо прелое, свист пастуха залихватский?

Молчит деревня. Только слышно, как кулеры шумят, да пальцы по клаветарабанят».

Остаётся добавить, что Евгений Хамаганов был одним из сценаристов бурятского фильма с символичным названием «Смерти нет». Фильм снимался пять лет, и наш герой не дожил до премьеры. Только сейчас мы получили возможность увидеть этот «шедевр Бурривуда». К сожалению или к счастью, отделить личный писательский вклад Евгения от усилий команды сценаристов и всей съёмочной группы нелегко. Но и сам ностальгически-остросовременный видеоряд: школьники 80-х, деревянный центр города и современные неоновые высотки, бессмысленные и блестящие драки между районами — как будто дышит сниженной, матерщинной, но глубокой поэзией Гыука и насмешкой его прозаических миниатюр о неприкаянном нашем современнике.

Итак, литературный облик Евгения Андреевича Хамаганова ещё не обрисован чётко, ещё не доказано его право размещаться в галерее писательских портретов. Но в настоящей статье был сделан первый шаг к оценке его творческого наследия. Так прочтём же то, что написано на этом листе, опавшем с дерева нашей родины. Дорогой читатель, отвлекись от классиков и бестселлеров, взгляни на ускользающую паутину действительности. Не пожалеешь!

Читай всё, что осталось!..

Хотя нет, остаётся добавить ещё кое-что. Буквально двумя неделями раньше печального известия мы собирались на небольшую гражданскую панихиду по Борису Немцову. Вопреки приглашению, мне не хотелось идти из-за принципиальных разногласий с этой вип-персоной, пусть и ушедшей в мир иной. Слишком отчётливо я помню, какую роль Немцов сыграл во время заседаний оргкомитета протестных действий в 2011-2012 годах. Белоленточная зима закономерно перешла в лютую и круглогодичную благодаря действиям свиты Алексея Навального, и мне пришлось участвовать в борьбе против этой верхушки.

Однако я пришла, тихонько встала сбоку памятника на площади Революции. А когда мне предложили выступить, сказала, что мне и в гробу будет стыдно, если меня убьют и никто не помянет меня из страха или прижизненных разногласий. Как выяснилось, это не долг перед Немцовым, это судьба вела меня заранее поклониться будущему праху ещё живого товарища, регионалиста Евгения Хамаганова. Преждевременно опавший лист нашей истории, наш устранённый свидетель покоится с миром. И мы сами стали ближе к дверям гроба и забвения из-за смерти нашего современника.

 

[1] Регионалист – сторонник политической, этнокультурной идентификации своего региона,самостоятельности его экономического развития, автономии управленческих органов.Чаще всего действует на культурном поприще (например, популяризируя национальные традиции, язык, литературу), но может и требовать конституционно-правовых мер, влияющих на порядок государственного управления.





Сообщение (*):
Комментарии 1 - 0 из 0    


Читайте также:

Надежда Низовкина
Классика
Подробнее...
Надежда Низовкина
Падение
Подробнее...