Функционирует при финансовой поддержке Министерства цифрового развития, связи и массовых коммуникаций Российской Федерации

Москвичи и гости столицы

Максим Менибаев. 18 лет.

Это ко мне обращаются? Что там громко сказали дальше? Я не расслышал. Ехал по эскалатору и думал: «Я здесь кто?» Лестница гудела и лязгала, мимо шустро бежали те, кто сильно спешит, а может просто хочет поскакать. Я поправил рюкзак и неожиданно стал вспоминать.

Солнечно-ветреный Екатеринбург. Одиннадцатый класс. Перед нами как в старинном кино, поднимаются три грозные буквы ЕГЭ. Огромные, стального цвета, стоят и покачиваются, вот-вот упадут и задавят. У них даже тень холодная и тяжёлая. Страшно. «Ничего страшного! — бодро сказала мама. Я записала тебя на курсы. Там молодые преподаватели, они сдавали этот ЕГЭ. Живы и веселы! Пойдёшь во вторник. Три раза в неделю по три часа». Этот график стал привычным. После школы на автобусе домой — обедать, потом чуть-чуть придавить диван и в обратный путь — на курсы. Мы трудились много, преподаватели действительно были молодые и звались только по именам: Влад, Катерина, Светлана. Сидели допоздна: решали, решали, писали, писали, разбирали, разбирали, ударенья ставили, сочинения конструировали. Когда выходили на улицу в просторный заснеженный двор, окружённый длинными двадцатиэтажками, морозный воздух с трудом проталкивался в лёгкие — внутри прочно засел тёплый. Я долго стоял, вдыхал, смотрел на миллион освящённых окон и шёл на автобус. Предстоял долгий путь домой.

Вот и первый шлагбаум. Декабрь — контрольное сочинение. Написал, допустили, шлагбаум открылся. После Нового года вереница маленьких блок-постов: тренировочные по математике, русскому, информатике. Прошёл все посты. Май — последний звонок (не запомнил ничего, только приторный запах цветов). Встревоженные родители притащили кучу разных букетов. Долго фотографировались у школы, солнце слепило глаза и отражалось в зеркальных бусах классручки. 29-го — первый настоящий экзамен. Информатика. Получилось почти всё, даже немного доволен. Потом математика-база — ни о чём. Математика-профиль — сидел до самого конца. Решал, сверял, переделывал. Получилось. Последний — русский. Старался, очень старался. Ждём результатов, нервничаем, некоторые истерично думают об апелляции. Русский ждали до последнего. Без одного слагаемого сумма никак не получалась. В ночь с 22 на 23 он появился. Общая сумма — 207. Вполне подходящая, особенно радует цифра 7.

Классручка до последнего момента судорожно пишет аттестаты. Она сидит в лаборантской с лакированной головой, голубым макияжем и в домашних шлёпанцах (в них удобно бегать с третьего этажа на второй, где кабинет директора). Рядом мается её муж Вован, он чем-то расстроен, усы обвисли. Всё готово. «Максимчик, (эти её вечные суффиксы), помоги разложить аттестаты». Сверху наши медалистки. Их три — внучка бывшей директрисы Маша Мансурова, воображуля Захарова и девочка «из талантливой семьи» — Даша Казакова. Вован оживился, Наталюха (так мы зовём классручку) надевает немыслимо тоненькие шпильки и мы вместе тащим грамоты и аттестаты в актовый зал. Там полно народу — выпускники, родители, дедки, бабки, младшие сёстры и братья, совсем крохотные племянники и племянницы. Все с фотоаппаратами и видеокамерами. Выбирают самые удобные места. Поехали! Аттестаты вручили быстро, новая директриса (её ласково называют Нина Горилловна) пожелала нам светлого жизненного пути. Пойми, что это — толи нам будет кто-то светить, толи засветят промеж глаз. Она строго предупредила, что получена телефонограмма — ночью ходить по городу запрещено, после кафе сразу по домам. Все уже об этом знали, поэтому не удивились. Наталюха опять сменила шпильки на шлёпанцы и отбыла с Вованом и кучей подаренных букетов в кафе «Эркас». На большой машине, в цветах, с раскрашенным лицом она была похожа на какую-то известную актрису второго плана. Мы пошли пешком, по дороге сняли успевшие надоесть белые рубахи и пиджаки. Я надел красно-жёлтую тишку. В кафе на каждом стуле был повязан или завязан пышный бант, ещё четыре огромных банта украшали стол с яствами. Гремела музыка, суетился шустрый аниматор, похожий на Ивана Урганта. Девчонки шуршали длинными шлейфами почти подвенечных платьев. Расселись, разложили яркие салаты и заливное, разлили в фужеры по напёрсточку шампанского. На маленькую сцену вызвали Наталюху с блестящими губами. Она бодро выскочила и стала вертеться во все стороны, как провинциальная актриса. Тяжело протопал родительский комитет для поздравлений. «Мы вам очень благодарны, спасибо за наших детей и ваше терпение. Желаем чистого неба и пышного хлеба». Больше никто ничего не сказал. Потом начались танцы. Девчонки крутились, путаясь в шлейфах, и притопывали ногами в туфельках с меховыми бомбошками. Так прошло четыре часа, иногда «Ургант» устраивал конкурсы. В них принимали участие только родители. Они с удовольствием угадывали мелодии и показывали движения давних танцев, которые не хотелось повторять. Потом было лазерное шоу. Дядька в костюме робота пускал руками и ногами разноцветные лучи, перекрещивающиеся на противоположной стене. В полной темноте привезли огромный торт со свечами. Мы его вяло съели, включили свет, и всё закончилось.

Родители ждали внизу, Наталюха уже тускло-блестящая, бодро всех предупреждала: «Никаких гуляний по улицам, сразу домой». Родители пожимали плечами, и вяло прощались навсегда. Как оказалось не навсегда. За углом нас ждал огромный красный лимузин. Самая шустрая мамаша мадам Соломина, изрядно выпившая и потому весёлая, понизив голос быстро повторяла: «Залезайте, залезайте!» Все залезли и поехали на площадь. Мы смотрели в окна и видели толпы выпускников, разгуливающих по городу. Подкатили к пруду, там забрались на парапет и грустно встретили медленный восход солнца. Рядом в клетчатых гостиничных одеялах стояли забавные иностранцы (на берегу возвышался дорогой Хайят отель).

На следующее утро родители засели за поиски институтов (выражаясь по-старому). Институт должен быть непременно московским. Выбирали долго, потом копались в запутанных сайтах, распечатывали многочисленные анкеты, заполняли их. Отсылали с главпочтамта (пять пухлых заказных писем отправились в Москву по разным адресам). Так незаметно пролетел июль, близился август, начало «первой волны». Взяли билеты на фирменный поезд «Урал», собрали сумки и вперёд. Ехать целые сутки — 24 часа. Можно долго смотреть в окно — пейзаж не меняется совсем. Лес, лес, лес, домик у дороги— маленькая будка смотрителя, при ней обязательный картофельный огород и астры в палисаднике. Снова лес, лес, большая станция Янаул или Агрыз. Выходим, покупаем мороженое. Под поездом ползают рабочие — простукивают молотками железные колёса. В Москву приехали поздним утром. С Казанского хорошо видно одно из высотных зданий, в детстве я называл их термитники за терракотовый цвет и множество окон — отверстий. Поехали с Ярославского до Клязьмы. Там уже не в первый раз снимаем домик. Подмосковье радует чистым воздухом, непыльной травой и ярким солнцем. Завтра едем подавать документы.

В университете около вахтёрши лежат совсем домашние коврики из плетёных тряпочек. Много цветов: длинные сабли щучьих хвостов, большие, как суповые тарелки, жёлто-зелёные листья диффенбахий. Документы подавали на втором этаже, стояли в очереди. Все с родителями, которые суетятся и шумно переговариваются друг с другом. Потом долго шли по какому-то длинному проспекту и молчали. Завтра «первая волна». Вскоре, через два дня она схлынула и унесла нас с собой. 3 августа вышел приказ ректора, где было написано (запомнил почти дословно) «зачислить на учёбу за счёт государственных ассигнований». Всё, я студент-бюджетник. Мама звонит бабкам и деду. Они гордятся.

Собрание для первокурсников в универе. «Мы тоже пойдём, ты один ничего не найдёшь». Нашёл я, родители как-то притихли и испуганно озирались вокруг. «Ну всё, пора ехать домой и собираться в дальнюю дорогу, товарищ студент». Мы отправились обратно, опять можно смотреть в окно. На станции Вековка продают всё стеклянное: люстры, фужеры, большие вазы, стопы тарелок. Мама купила маленькую фигурку рыжей лисы, поставила её на столик и радуется.

В Екб меня ждали друзья, я рассказал о Москве, об универе, всё, что видел и понял. Они слушали, из класса никто не поехал в другой город.«А зачем? У нас своих вузов много, выбирай на вкус» — повторяла бабушка, недовольная, что я уезжаю надолго, а может быть навсегда. Дед гордился и обзванивал всех своих знакомых, и даже дальних родственников. «Внук поступил в московский вуз на бюджет!!!» Я гулял по городу, чаще один, и тихо прощался. В последний вечер мы собрались возле «Мегапыча» (большой торговый центр). Шли по 8-е марта, болтали, болтали, пока солнце не село. Потом молчали, прощались недолго, желали удачи, велели не забывать и приезжать на каникулы. Посадили в автобус, хлопнули по плечам «Будь здоров, москвич!»

Завтра мы уезжали: везли монитор, системник, сабвуфер, зимнюю одежду. Куча сумок. С Казанского шли перебежками. Основной груз тащил я и так устал, что чувствовал, как сводит губы. Завтра первое сентября — первый учебный день. Я оказался не в том месте и не с той группой. Вместо «Авиамоторной» приехал на «Октябрьское поле» или наоборот. Весёлая тётка Москва навалилась сразу и принялась щекотать. Вот только было не до смеха: высшмат, линейная алгебра, информатика, СЭПИТ, философия, французский… После пар сидел до ночи, вставал рано (электричка, МЦК, троллейбус). В МЦК удавалось повторять — откинул столик у сиденья — удобство и комфорт.

В сентябре Москва оделась в кленовые листья, на ВДНХ прошла сельхоз ярмарка — купил тягуче-вкусную белёвскую пастилу. На книжной ярмарке набрал книг тонких и толстых, видел Дмитрия Быкова и Эдуарда Лимонова. По средам в Новую Третьяковку на Крымском валу можно пройти бесплатно. Когда успеваю — бегу туда. Не тороплюсь — долго стою перед Пластовым, Кустодиевым, и Дейнекой. Вот карандашно-серая графика Тырсы, на ней кружится и завивается прежняя Москва. А эта, нынешняя, заглядывает в окна блескучими глазами фонарей и дует холодным ветром со снежинками, как только выйдешь из музея. На той неделе был тропический ливень, я спрятался под навес на Тишинской площади и смотрел, как вода потоком лилась с наряженной ёлки. В ГУМе под потолком парят дирижабли с подарками и летают лёгкие ватные облачка.

Вчера я слышал, как артист Филиппенко читал рассказ Довлатова «Посидели, поговорили». Видел его впервые и был поражён — энергией, мощью, модуляцией его голоса и рук. Здорово! Да, москвичи говорят очень чётко и внятно, привычно правильно артикулируя. Мне это сложно, но по вечерам я практикуюсь, читаю заметки из газеты, выговаривая каждое слово. Трудно, но весёлая тётка Москва, посмеиваясь, советует: «Давай, давай, торопись!» Я спешу, скоро первая сессия, сначала я съезжу в Екб, потом вернусь и мы ещё долго будем вместе.

Впереди яркая весна с хрустальными лужами (в Сокольниках появятся берёзовые листочки), жаркое лето (пыльные облачка взлетят над асфальтом на Маросейке), тёплая осень (кленовые листья поплывут под Каменным мостом), снова зима (нарядят ёлку с синими бантами на Крымском валу). Ещё три зимы и три лета. Так кто же я? Не москвич и не гость столицы. Я — московский студент.





Сообщение (*):
Комментарии 1 - 0 из 0